Цветы и железо - Иван Курчавов

— Надо их помогайт ловит!

— А если посидеть там, где они передают? С кем-нибудь пойти? И захватить?

— Они с один мест не передают, с разных мест. Они передают мало и быстро. Мы их засекайт, а захват не успевайт. Вы бывайт за город. Надо смойтрет. Заметил — незамедлителен доклад. Нет, снашала надо преследовайт.

— А может, это партизаны, ваше благородие?

— Партизаны имайт свой рации. Они передавайт свой баз. Им к Шелонск ходит не нужен.

— Буду стараться, ваше благородие.

— Теперь можно ступайт, Поленофф!

Никита Иванович Поленов низко согнулся в поясном поклоне и, выйдя в коридор, надел шапку-ушанку и овчинные рукавицы.

«Выходит, регулярно перехватывают наши передачи, — решил Поленов. — Надо быть еще осторожнее… А к оврагу он теперь побоится ходить! Но почему партизаны скоро за сто километров будут обходить Шелонск? Намек на что-то или обычная пустая угроза? Сколько их было с первых дней оккупации: и в листовках, и в приказах, и на досках, укрепляемых на груди повешенных! Но ведь и полковник писал, что в Шелонске ему, разведчику Поленову, еще предстоит поработать… Пусть будет работа, тогда и жить интереснее!..»

3

Таня встретила Никиту Ивановича за полкилометра от дома.

— Батька, там тебя какой-то тип дожидается, — озабоченно проговорила она. — Называет себя хозяином дома, нахально ходит по комнате. Вот я и решила тебя предупредить.

— Кто же это может быть? — Поленов почесал затылок. — Ладно, Танька, встретим гостя, в кусты не будем прятаться.

Гость сидел за столом в добротном дубленом полушубке, перепоясанном цветистым красно-желтым кушаком. Увидев Никиту Ивановича, он поднялся и, улыбаясь, пошел ему навстречу. Поленов сразу признал его: Огнев!

— Что, Алексей, пароль еще раз говорить? — спросил Огнев, протягивая руку для приветствия. — «Железо хорошее продаешь?» — «Барахлом не торгую. Для хорошего человека могу и продать!» — Что ж, продавай!

— Привет, Виктор Викторович, — ответил, крепко сжимая руку гостя, Поленов. — С неба свалились, что ли? Вот никак не ожидал. Какими судьбами?

— По твоей вчерашней радиограмме. Ты что же панику разводишь? Работал, работал — и вдруг: безвыходное положение!

Огнев сел на скамейку, рядом с ним присел Поленов. В комнате было холодно, и Никита Иванович не стал предлагать гостю раздеться.

— Не могу я дальше так, товарищ Огнев, — ответил Никита Иванович. — Меня превратили в какого-то косвенного соучастника зверских преступлений. Этот бандит Эггерт стал доверять мне, облюбовал овраг и начал со своей шлюхой водить людей на расстрел. Разве можно смотреть на это спокойно? Будь у меня оружие в этот момент, они были бы зарыты в овраге, а не эти женщины!..

— Я очень хорошо понимаю тебя, Алексей, или как тебя величают в военное время? Я уже забыл… — проговорил Огнев.

— Никита Иванович Поленов, пострадавший от Советской власти человек!

— Так вот, пострадавший от Советской власти человек Никита Иванович Поленов, спокойнее надо быть! Наше дело такое… Где твоя нареченная дочка?

— Танька? Во дворе.

— Не замерзнет?

— Ничего, молодая, одета тепло. Пусть даст лошади корма. А закончим разговор — пригласим.

— Полковник из штаба еще раз просил побеспокоиться о военнопленных и конкретно о красноармейце Щеголеве. Пояснил, что за него персонально ты ходатайствуешь. Кто он тебе?

— Это по Танькиной просьбе. С одного города они, с одной улицы, на одной парте в школе сидели. Кажется, что дружить начали, когда еще ползунками были. Как видно, любовь только распускаться начала, да так и не распустилась: война помешала. Но не увяли чувства, хорошая она девушка!

— Выручим, если, конечно, жив парень. Что нового видел сегодня в Шелонске?

— С людьми я не встречался, Виктор Викторович. Лейтенанта Эггерта навещал. Между прочим, я ему на партизан жаловался, ружьишко просил, говорю, всю ночь около меня блуждали. Попугал немного, чтобы к оврагу больше не шлялся!

— Напрасно. Мы могли бы организовать засаду, надо живьем его взять! Я уже думал об этом. Поторопился, Никита Иванович!

— Значит, поторопился. А надо бы взять и Эггерта, и эту потаскуху, она ведь дочка Адольфа Коха! — виновато проговорил Поленов.

— Да ну? — удивился Огнев.

— Эггерт сказал.

— О чем еще говорил Эггерт?

— Наставлял, как ловить большевистских агентов, которые из района Шелонска ведут передачи по радио.

— Застукали они тебя!

— Застукали!

— Придется пару наших передач провести из леса, вблизи Шелонска. Надо же сбить их с толку!

— Это было бы совсем неплохо, Виктор Викторович!

— Вот что, Алексей, черт с ним, с этим кулаком Поленовым! Твой полковник через наш штаб специальную шифровку прислал. Поговорите, пишет, влейте в него эликсир бодрости и спокойствия. Это о тебе. В Шелонске непременно должен быть наш человек: у немецкого командования существуют в отношении Шелонска какие-то планы. Так вот, возможно, что ты должен будешь прекратить с полковником радиосвязь и поддерживать контакт с ним через нас, партизан.

— Эггерт сказал, что скоро партизаны за сто километров будут обходить Шелонск, — заметил Поленов.

— Так и сказал?

— Да. Намек или пустое бахвальство.

— Нет, не бахвальство. Эггерт чуточку проговорился. Теперь надо мотать нить дальше. Надо обязательно побывать у Калачникова, предупредить и его…

— Предупреждать этого негодяя и предателя?! — оборвал Поленов.

Он пытался рассказать Огневу все, что слышал с Калачникове, но Огнев положил ему ладонь на колено и сказал:

— Он такой же предатель, как и мы с тобой, Алексей…

— Так, значит?..

— Значит, настоящий советский патриот, каким и раньше был!

— Вот оно что! А в народе такие слухи ходят!

— Народ узнает правду и о Калачникове, и о тебе, и о многих других, Алексей! Вот придешь к Петру Петровичу и скажешь: «Цветы есть?» Он тебе ответит: «Цветов нет, есть семена». А ты еще один вопросец: «А будут цветы?» Когда он тебе скажет: «Конечно будут», можешь передать от меня привет и начинать разговор.

— Я однажды не вытерпел, заехал к нему. Да так сжал ему руку, так посмотрел ему в глаза, что он готов был сквозь землю провалиться. Выходит, напрасно!

— Напрасно. Старик тяжело переживает. Он ведь очень любит народ, а теперь все его ненавидят, и он глубоко чувствует это. А сделать ничего нельзя.

— А я частенько клял себя за то, что писал о нем в газете, — сказал Поленов. — Все время думал: ошибся в человеке!

— Нет. Между прочим, и он тебя вспоминал, хорошо вспоминал. Можешь открыться перед ним, сказать, что ты, Алексей, — партизан, от меня. Он будет очень рад. О разведке по линии штаба говорить излишне.