Ленинградский панк - Антон Владимирович Соя

– из твоих жадных рук, губ и глаз.

Хлоп! Щелк-щелк. А где все, чувак? Скипнули? Ты пытаешься сосредоточиться, но получается не очень. Перед тобой согнутый Крыса. Он блюет у подоконника, где только что сидела ваша дружная компания. Остальные деятели субкультуры, смеясь и вопя выбегают из парадной гостеприимного дома на Стремянную улицу. Их догоняете вы с Крысой. Вы все, теперь уже и с Алиской позади, выстраиваетесь в живую гусеницу, и идете панковской, теперь совершенно раскоординированной, но очень бодрой походкой на Владимирский проспект. Падаете, смеетесь и снова идете. Madness ты еще никогда не слышал. Это горькая правда и большое упущение. Зато ты слышал их ленинградских пасынков – Странные игры. И ты запеваешь свою любимую хороводную:

– Хоровод кружился, а король грустил.

– Не было с ним рядом той, кого любил, – подпевает Дэн.

И вся гусеница дружно подхватывает песню, но снова валится на асфальт. Вам весело, черт побери! О, как же вам весело. И ни ментов, ни дружинников, ни гопников рядом. Чудеса!

Глава 43. Накуренная гусеница

– Что-то меня на хавчик пробило, – говорит Весельчак, вставая с асфальта на перекрестке Стремянной и Владимирского. – Пошли в «Гастрит» гарниры жрать. Там Рута сегодня работает.

– Оу, Рута! – радостно отзывается Дэн.

– Знаешь Руту? – удивляется Труха.

Ты, честно говоря, удивлен не меньше. Ты знаешь Руту Балодис, но она вроде была в фильме. Или ты тоже сейчас в фильме? Хрен поймешь, что у вас тут творится, товарищи!

– Знаю ли я Руту? – загадочно переспрашивает Дэн. – Ха, да конечно знаю! Кто ж ее не знает? (И он поет, вернее, орет что есть мочи своим противным голосом.) Чарвону руту не шукай вечорами!

И тебе кажется, что это невозможно смешно. Смех вырывается из тебя клубами дыма, извергается лавой. А рядом хохочут твои замечательные друзья. И как ты только жил без них до этого дня?

Хлоп! Щелк-щелк. И вы уже сидите за столом в столовке на Невском и ожесточенно едите картофельное пюре с микролужицами неприлично желтого масла. Испуганные посетители косятся на вас, как на прокаженных. Зато с той стороны прилавка вами любуется девушка с черной косой челкой, выглядывающей из-под столовского колпака. Это Рута. И она только что почти нахаляву отгрузила вам копеечных гарниров. Рута хочет к вам. На свободу. Но она на смене. Зато вам-то как повезло. Крыса первым съел свой гарнир, скучает. Вертит короткой шеей, ищет жертву. Нашел! Крыса встает и мягкой походкой подходит к столику, за которым обедает лысый степенный командировочный мужчина. Перед ним тарелка борща со сметаной. Своей очереди на поглощение смиренно ждут мясные зразы с яйцом, луком и пластмассовыми макаронами.

Крыса, вкрадчиво заглядывает лысому в глаза через стол. Улыбается своей ублюдочной улыбкой во все тридцать зубов и две дырки. Мужчина удивлен. Он не знает Крысу. И абсолютно не хочет знать. Он едко потеет и начинает есть быстрее. Крыса садится напротив него, кладет пухлые ручки на стол и продолжает буравить мужика влюбленными глазами. Буквально нависает над ним, провожая глазами каждую ложку. Толстяк давится, с трудом откашливается.

– Чего тебе надо?

– Можно я доем? – несчастье и голод сочится из глаз голодного пухляка Крысы. – Очень есть хочется.

– Да на тебе пахать надо! Безобразие! – мужчина багровеет, потеет еще больше, пытается продолжить есть борщ, но он застревает у него в горле под жалобным взглядом Крысы. – Черт знает что!

Командировочный бросает ложку в борщ. Красные капли прилетают на довольную пьяную и накуренную морду Крысы. Он с удовольствием слизывает их. Возмущенный мужчина с грохотом отодвигает стул и метеором проносится к выходу.

– Подонки! – кричит он вам от дверей.

А вы смеетесь. Вам смешно. Только Крыса не смеется. Крыса ест.

Щелк, щелк. Хлоп-хлоп. Сытая гусеница идет по Владимирскому. И вот вы уже стоите у входа в легендарный пивбар «Жигули». У входа очередь желающих вкусить тонизирующего напитка в культурных интерьерах. Чуть поменьше очереди в «Мавзолей». Ох, ты однажды стоял с родителями на прием к трупу дедушки Ленина. Но Весельчаку ждать совсем не хочется.

– Давайте, братва, кидаем по рублю.

Все, кроме Крысы, скидываются, и юркий Весельчак ввинчивается в толпу, продирается к дверям, с боем попадает внутрь, выглядывает из дверей и зазывно машет вам рукой. Ваша компания с трудом продирается ко входу через враждебную толпу у дверей. Взрослым серьезным мужикам совершенно не в мазу пропускать вперед себя каких-то разодетых клоунами малолетних наглых фраеров. Крыса получает в ухо. Но правда в виде пяти рублей сегодня на вашей стороне. И серьезный, как профессор истории, седой вышибала с половинкой синего солнышка на тыльной стороне левой ладони запускает вас в бар, пресекая всяческие поползновения отчаявшихся вкусить нектара граждан.

– Что-то до хера вас, ребята. Еще и малолетка в придачу. Мы так не договаривались, – хмурится профессор.

– Сестренка моя. Дома не с кем оставить. Она пить не будет, – Весельчак с дежурной улыбкой дает вышибале еще три рубля, и вы поднимаетесь по лестнице в райские чертоги развитого социализма. Или в Вальхаллу. Каждому по потребностям.

Глава 44. Сегодня боги пируют в «Жигулях»

Все тяжелые столы в большом зале «Жигулей» заняты счастливыми людьми. Снуют туда-сюда красавцы халдеи в белых передниках. Из колонок несется разухабистый шансон доктора-казака Розенбаума: «Встану рано поутру на заре, салом врежу по нутру – забурел. Водки съем бутылочку, взгромоздюсь на милочку, а потом в парилочку между дел…» – доверительно рассказывает вам доктор о своем необычайно здоровом образе жизни. Ваша неуемная компания оккупировала целый стол, уставленный пузатыми пивными кружками и наборчиками «Сказка» на вытянутых металлических тарелочках. О, это действительно сказка: соленая соломка в огромных крупинках соли, дохлый плавленый сырок и жесткий кусок копченой скумбрии. Что еще нужно для кайфа, когда холодное горьковатое пиво уже орошает твой богатый внутренний мир? Разве что приятные собеседники, разделяющие твои нестандартные интересы и острые взгляды на жизнь. А именно такие и сидят с тобой сейчас одесную и ошуюю. Ошуеть можно! И ты тихонько ошуеваешь. Не разделяет всеобщего веселья разве что малышка Алиска. Оно и понятно. Ей действительно не наливают. Весельчак за этим строго следит. Может, они и правда родственники. Спросить как-то неудобно. Да нет, вряд ли. Сидеть-то на коленях у Черепанова он ей разрешает. Пока вы пьете, Алиска крутит головой с косичками. Осматривается. И не без толку.

– А вон и Гребень, – говорит Алиска спокойненько так, словно старого приятеля увидела. – Очередную герлу убалтывает.

Сырок застревает у тебя в пережатом горле. Гребень? Он же Боб.