Новая история стран Азии и Африки. XVI–XIX века. Часть 3 - Коллектив авторов

Марокко в середине XVIII – начале XIX в.

Длительное междуцарствие и анархия вновь, как в эпоху становления алауитского государства, раздробили Дальний Магриб на племенные территории, земли вольных портовых городов, владения влиятельных мурабитов и удельные княжества членов династии. Вторая половина XVIII – начало XIX в. прошли в Марокко под знаком высокой социальной динамики и политической нестабильности. Нередкие в это время войны, эпидемии и кочевые миграции ослабляли социально-иерархические представления в массовом сознании. Однако позиции племенного уклада в общественной жизни оставались незыблемыми. Общинное землевладение преобладало в Шерифской империи над частным и государственным, а кровнородственные отношения предопределяли жизненные приоритеты и ценности населения как в сельской, так и в городской среде.

Система управления Марокко также мало изменилась со времен Саадидов. Несмотря на все усилия шерифских властителей, Дальний Магриб слабо поддавался централизации. Наместники провинций были почти независимы от центра, а подчиненная власти султана территория редко превышала 1/3 площади Марокко. Духовная власть шерифских правителей признавалась марокканцами повсеместно, тогда как их претензии на сбор налогов решительно отрицались населением труднодоступных Атласских гор и полупустынных областей юга. Поэтому управление страной по-прежнему осуществлялось в традиции «кочующего двора». В XVIII–XIX в. Марокко имело четыре столицы – Фес, Марракеш, Рабат и Мекнес – и в каждой из них султан пребывал по несколько месяцев в году, постоянно перемещаясь с семьей, приближенными и армией по провинциям своего султаната и взимая налоги. Слабость внутрихозяйственных связей, кочевые миграции и межплеменные столкновения чрезвычайно затрудняли деятельность султанской администрации.

Равновесие между противоборствующими силами Тридцатилетней смуты удалось восстановить лишь внуку Мулай Исмаила – Сиди Мухаммеду ибн Абдаллаху (1757–1790 гг.). Усталость населения от войн и ослабление мощи негритянской гвардии позволило этому незаурядному правителю постепенно восстановить мир и относительный порядок в стране. В своих объединительных усилиях новый султан не мог полагаться на проведение силовой политики, поскольку его военные силы были незначительны. Поэтому он пользовался своим шерифским престижем, который был довольно высок, а также междоусобицами суфийских братств и берберских племен. Прибегая к дипломатии, Сиди Мухаммед стремился привлекать братства и мурабитов на свою сторону, одновременно поддерживая конфликты и расколы между ними. В итоге часть суфийских объединений Марокко была оттеснена в Западный Алжир и Присахарье, а другие привлечены к управлению государством.

Внешняя политика Сиди Мухаммеда была сориентирована на широкие контакты со внешним миром, тем более что выгодное географическое положение Дальнего Магриба и его природные ресурсы привлекали постоянное внимание европейских держав. Развивая морскую торговлю, султан восстановил порты на атлантическом побережье и даже возвысил один из них (Рабат) до звания столичного города. Он стремился не только привлекать в Марокко иностранных торговцев и сделать товарообмен источником постоянного дохода, но и диверсифицировать внешнеторговые связи.

На протяжении своего правления Сиди Мухаммед заключил договоры о дружбе и торговле с Данией (1751 и 1765 гг.), Швецией (1763 г.), Францией и Испанией (1767 г.), Португалией (1773 г.), США (1786 г.) и рядом других стран. Освободив Мазаган от португальцев (1769 г.), султан озаботился оживлением коммерции на юге страны. По его указаниям на побережье Атлантики, в месте, где сопрягались океанические и караванные пути, был выстроен новый город-порт Могадор, спроектированный французским архитектором. К концу правления Сиди Мухаммеда этот город стал крупнейшим рынком Марокко, монополизировавшим торговую активность южных и центральных регионов страны. В целом за 70-е годы XVIII в. объем марокканской внешней торговли возрос с 7 до 17 млн франков, но частые засухи, эпидемии и налеты саранчи, поразившие страну в конце столетия, помешали поступательному развитию экономики Шерифской империи.

Объединительные усилия Сиди Мухаммеда получили продолжение в политике его сына Мулай Слимана (1792–1822 гг.). После кратковременного пребывания на престоле его старшего брата Мулай Язида (1790–1792 гг.) Марокко вновь оказалось в полосе бунтов и мятежей, воскресивших в памяти марокканцев события Тридцатилетней смуты. Слиман же для восстановления порядка в стране обратился к опыту своего отца и провел в начале XIX в. ряд реформ, направленных на ликвидацию автономии суфийских братств и вольницы берберских племен. Однако марокканский султан, подражая аравийским Саудидам, прибегнул не к дипломатии, а к насильственному очищению марокканского ислама от «порицаемых нововведений», к которым он причислил многие стороны мистической практики.

Проваххабитские меры Мулай Слимана вызвали ожесточенное противодействие со стороны влиятельных местных мурабитов и суфийских братств. Лидеры марокканских мистических объединений обладали безраздельным авторитетом у населения, а их учения органично вписывались в систему народных верований и культов. Духовная общность и разветвленная организация братств делали суфийских шейхов грозными противниками на политической арене. Как только монарх-реформатор нарушил хрупкий баланс в отношениях государства и деятелей «народного ислама», суфийские братства вместе с берберскими племенами составили антисултанскую оппозицию. В стране разразилась десятилетняя религиозная война 1812–1822 гг., кульминацией которой стало Фесское восстание 1820 г. В итоге Мулай Слиман вынужден был прекратить все реформы и отречься от трона.

После краха непримиримой к суфизму программы Мулай Слимана новый султан Мулай Абд ар-Рахман (1822–1859 гг.) постарался завоевать доверие шейхов братств и крупных мурабитов. Возврат Мулай Абд ар-Рахмана к патерналистской политике в отношении духовных вождей Марокко закрепил архаичные политические порядки саадидской эпохи еще на несколько десятилетий. В отношении внешнего мира Слиман и Абд ар-Рахман совершенно отступили от курса Сиди Мухаммада. Сосредоточив в первой трети XIX в. свои усилия на внутренней жизни страны, эти монархи пытались проводить изоляционистскую политику. Стремление алауитского двора к автаркии поддерживалось и внешнеполитическим положением Шерифской империи, которое в конце XVIII – начале XIX в. было вполне стабильно. В этот период внимание Европы было поглощено событиями Великой французской революции, а поражение испано-французского флота при Трафальгаре (1805 г.), британская блокада Средиземноморья и наполеоновские войны отсрочили начало прямой экспансии колониальных держав в Магрибе еще на двадцать лет.

Войны с Францией и Испанией. Усиление европейского влияния

Новый этап европейского проникновения в Марокко начался во второй трети XIX в. вместе с оккупацией французскими экспедиционными силами прибрежной полосы Алжира (1830 г.). Переход Франции к прямым территориальным захватам в Магрибе вызвал открытое сопротивление как в самом Алжире, так и в сопредельных странах. Марокканский двор активно поддержал начавшееся в 1832 г. повстанческое движение алжирцев под руководством Абд аль-Кадира. Поток денежных сумм, а также безвозмездные поставки оружия и лошадей из Марокко заметно укрепили позиции антииностранных сил в Алжире. Более того, с 1839 г. Мулай Абд ар-Рахман предоставил алжирцам возможность укрыться в Марокко и организовать базу для военных операций на алжиро-марокканской границе. В свою очередь, французские войска, преследуя отряды Абд аль-Кадира, стали вторгаться на марокканскую территорию.

Летом 1844 г. между французским экспедиционным корпусом и султанской армией произошло крупное сражение на реке Исли. Шерифские войска потерпели в этой битве сокрушительное поражение, что позволило французскому флоту безнаказанно бомбардировать Танжер и Могадор. Мир с Францией, вскоре подписанный в Танжере, обязал Мулай Абд ар-Рахмана отказаться от помощи алжирским повстанцам. Но главный итог скоротечной франко-марокканской войны 1844 г. состоял в том, что она обнажила неэффективность военной организации марокканского государства. В течение 250 лет после «битвы трех королей» марокканцы не знали поражений на своей территории, и даже Наполеон после завоевания Испании не решился предпринять экспедицию в соседнее Марокко, предпочитая далекий Египет. Но теперь представления европейцев о непобедимости шерифского оружия рассеялись, и уже в 1848 г. испанцы осмелились захватить у Алауитов острова Чафаринас.