Журнал «День и ночь» 2011–03 (83) - Анатолий Аврутин

Из Джо Уоллеса

Рыжая девчонка

Я был мальчишкой и умел в лесу тропу найти,Уху варить и слушать птиц, и яблони трясти.Девчонку рыжую к реке мой тихий свист манил,И каждый вечер для меня весёлым Маем был.Июль пришёл, а с ним пришли и зрелости года,И всё, что было у меня, я отдал ей тогда.Но как-то ночью за рекой услышал песню я,И рыжая моя ушла — ушла Любовь моя.Сейчас Сентябрь, и я старик, и мне пора уйти.Нет птиц в лесу, и мне в траве тропинки не найти.Река у ног моих звенит, а там — а за рекойДевчонка рыжая свистит и машет мне рукой.

Как-то раз в июньскую ночь на Сосновом, а может в ЮргеСтало мне от шума, невмочь и спустился я тихо к реке.Костерок возле берега тлел, у огня пел какой-то пацан.Пригляделся я и обомлел: не пацан это был, а я сам.

Пять десятков лет скинуть бы с плеч, и сомнений нет — вылитый я:Те же руки, глаза и речь, даже, вон, гитара моя.«Где ж ты прятался столько лет? Я такого себя позабыл».А он, подлец, смеётся в ответ: «Я всю жизнь с тобой рядом был.

Да, старик, ты совсем сдаёшь: растолстел, обрюзг, поглупел.А ведь песни, что ты поёшь, это я за тебя их пел.Я с тобой по кострам ходил, я учил, кому что сказать.Ты ж общительный, как крокодил, пары слов не можешь связать».

Надоел мне его этот звон (нынче наглые все они),И сказал я юнцу: «Пошёл вон! И гитару мою, кстати, верни».Больше я его не видал. Ничего: ем, пью и дышу.Может, всё мне приснилось тогда? Жалко, песен с тех пор не пишу.

Баллада Франсуа Вийона, написанная в день изгнания из Парижа 8 января 1463 г. и до сих пор нигде не найденная (к спектаклю Ю. Эдлиса «Жажда над ручьём»)

Я почудил довольно, всё это было давно:Было мне очень больно — вам было просто смешно.Ах, как бывало стыдно — а вам было наплевать.Видно, пора мне, видно, лавочку закрывать.

Головы тлеют на кольях — пусть поглазеет народ.Милое Средневековье вместе со мной не умрёт.Вьюга в ночи натужно будет нас отпевать.Видно, действительно нужно лавочку закрывать.Вряд ли потомки будут много умнее меня,Вряд ли они забудут меньше, чем сохранят.Люди живых боятся — на мертвецов им плевать.Видно, пора мне, братцы, лавочку закрывать.

Жил я во время оно — всё это было давно.То, что звалось Вийоном, имя пустое одно.Тело моё истлело — этого не миновать.Ах, как оно не хотело лавочку закрывать!

Из цикла «Песни Агасфера»

Я Вечный Жид. То, что для вас эпоха —Неделя для меня по моему календарю.Я Вечный Жид. Я видел очень много,И мне на вас плевать, и это я вам говорю.Исчезнет жизнь, и прах закружит ветер,Моря возникнут новые из человечьих слёз.Я Вечный Жид — единственный свидетельТого, как идеалы превращаются в навоз.Средь вас, чужих, безлик, неслышен, нем я.У вас Любовь и Смерть по своему календарю.Я Вечный Жид, невидимый, как Время.Мне страшно одному, и это я вам говорю.Давно забыт, один на белом свете,Тепла не жду, любви не жду, дорога далека.Я, Вечный Жид, несу своё бессмертьеТуда, где в тёмной синеве кончаются века.

Юрий Годованец[45]

Школа нелегальной красоты

Формула поста

Иногда я испускаю дым,Иногда тоску я испускаю,Что, как был, остался молодым,Закоптился вечностью — лишь с краю…

Никаких фантазий и надежд!В свете дня бессильна ночи масса.Кто освоил звательный падеж,Может — и в коптильне — жить без мяса.

Вдох и выдох

Война и мир… Хождение по мукам…Отцы и дети… Слово о полку…Давая волю Мухам-цокотухам,Я тоже парю, жарю и пеку.Кто виноват?.. Что делать?.. Есть вопросы —Чтоб, отвечая за любовь-морковь,Из песни Слово выбросить и вбросить —Минуя промежуток — сразу в кровь!

«Пергаменты горят, а буквы улетают» —Назад во тьму, к себе на облака.И тот, кто жжёт, тот эту тайну знает,Хранит её, единственный пока.Сквозь сито лет проглядывают соты,Мёд, воск, прополис, молочко, перга.И в адском пламени есть умные пустотыДля диссидентов кисти и пера.

Ты, кажется, ждала меня в берлогеи горячо мечтала о скитальце.Загривок холодит ошейник строгий,мерцает драгоценный пульс на пальце.Я не пойму — собака, или кошка,иль здесь клубятся неземные змеи?Меня ты нежно подожди немножко,пока снимаю все твои камеи.Была нелёгкой дальняя прогулка,я долго брёл по кромке океана.Чьё сердце тут колотится так гулко,что тишина становится, как рана?И снова я прикладываю к ухустальной курок дыхательного нерва.И мне даёт — ту и другую руку —поцеловать Милосская Венера.

Зеницы под сенью

Солнце рвётся к нам из райской чащи,Оставляя на колючках летНестерпимый, яростный, сладчайший,Изливающий Себя нетварный свет.Это чудо вовсе не для сытых,Зря толпится, тень роняя, плоть.Как бы ни был близок преизбыток,Не хватает мне Тебя, Господь!

Винтовая лествица

Грех, господа, и разведён, и вдов,И — навсегда — одновременно холост:Святоотеческий чудной порядок слов —Тому залог, как и чудесный голос.И как моя бы ни металась кровь,На Всенощной, вращая ворот суток,Они соединяют вместе вновьЭмоции и Твой, Господь, рассудок!

Под ладонью даль — как на ладони.Прямо по дорожке световойможно перейти простор бездонный,справиться с ретивой тетивой.То прибой — что уличная драка,то — трясёт повинной головой.Отряхнув стопы земного праха,с красного мы входим в голубой,а потом из голубого — в белый,где цветёт сирень без облакови кусочком солнечного меларазграфлён фиалковый альков.Есть ли выход за пределы света —на причал начальной черноты?Ангел по верёвочной — из ветра —носит в море новые цветы.

Вам, кто, лёгок на поминеи тяжёлый на подъём,сохранил в хорошей минезапрещённый стол и дом,кто на свежем минном полервёт опасные цветы,кто учился в нашей школенелегальной красоты!

Осеннее несение креста

Может, чудо жизнь удочерило.Либо сам Господь усыновил?Никакие не нужны перилаНа святых ступенях синевы!

Там все те, кто, вдруг покинув стаю,В новом тренируется строю.Некоторых ангелов я знаюИ легко до пяток достаю.

Только нет свободной там ступени.Очередь — живая — до небес!Души, поспевая на Успенье,Постепенно сбрасывают вес.

В лесах распаренной нирваны —Аркады стрельчатой ирги.Лечу, но словно оловянный, —На этот свет не с той ноги.А лес — совсем не деревянный —Звук декламирует живой,И хвойные лесные ванныСмывают ропот вековой.Душа, как в сауне томится,И дух смолистый — как припой,А на серебряных ресницахПо лесу бродит дождь грибной.Стреляют шишки по колёсам,Играют дуры в дурака,И достаются важным осамОстанки пира пикника.Но берег спаривает парыНе только свадебных стрекоз,И открываются амбарыНедекларированных поз.И Бог расстроен на два тома,Семь пятниц и девятый вал.Когда я вылетел из дома,Я словно дома побывал.Но стоит Богу оступитьсяСреди потерянных подков,Гром вяжет дождь на грозных спицахИ собирает грибников.Спасибо, лес, спасибо, поле,Что дали Богу здесь просторИ столько воздуха, и воли,И в рощу спрятали топор.Не поминайте, ветры, лиха,Сушите слёзы Ци Бай Ши.Не отлипает облепиха.Хоть вирши заново пиши!

В Помпеях все сгорели заживои не оставили кормил…Как долго я тебя приваживал,глазами зеркало кормил.Поил слезой, делился стужеюи пресмыкался, словно уж.Шуршало зеркало бездушноепереселениями душ.Мутнело, как чело оракула,сдвигая параллелограмм.Вдруг мне — в каракуле каракулей —пришло письмо из амальгам.Тем пеплом по краям измурзанои — видишь — вскрыто тут и там…И в нём всегда играет музыка,что так приваживает спам.

Воспитание