Венгерский набоб - Мор Йокаи

Всякий может из этого увидеть, что ни нравственность, ни приличия нимало не оскорбляются на его вечерах.

О, г-н Кечкереи этого бы и не позволил! Он дорожит своим реноме. Он только людей вместе сводит, а не торгует живым товаром. Для этого другие есть. И ежели молва тем же словом прозывает его, в этом лишь дурацкий наш венгерский язык повинен: почему другого не создаст - для одного и того же занятия?

Итак, у г-на Кекчереи готовился большой званый вечер в назначенный день. Расходы покрывал Абеллино из собственного кошелька, - вернее, из кошелька Фенимора, коему с появлением Фанни предстояло потерять тысячу золотых.

Исход спора до того был очевиден, что и секрета не делалось из него. Абеллино по-английски выбросил шестьдесят тысяч, чтобы тысячу выиграть на пари, прочее же несущественно.

Он был приглашен официально, и все модное общество обещалось быть: свободомыслящие молодые дамы, жизнелюбивые старухи, избалованные вниманием красавицы, молчком ведущие дневники синие чулки и громогласные поэты, артисты и артистки, денди и гурманы, умные помещики из Баната и прочие егозливые господа, числом своим способные любого фельетониста повергнуть в отчаянье, пожелай он каждого почтить лестным эпитетом.

Утром знаменательного дня, занимавшего юных наших отцов отечества больше последней петиции палаты. Майерша все в том же купленном Болтаи наряде уселась в наемный экипаж и по дороге измыслила такой план действий. Оставив экипаж у леса, пешком добраться до Болтаи и сказать там, что приехала с торговками на базар. Потом выйти с Фанни в поле - хлеба, мол, посмотрим, - дойти до кареты и - поминай как звали! А прощаться - не взыщите уж.

С этим благовидным объяснением на уме благополучно прибыла она к летнему домику Болтаи, ни руки, ни ноги дорогой не сломав по бесконечной милости божьей.

Но там подстерегала ее неприятная неожиданность. На вопрос, где Фанни, слуги ответили, что барышня в Пожонь уехала еще утром.

Впору испугаться было.

- Уж не старики ли увезли?

- Нет, те на заре поехали еще, а она через несколько часов, наняв лошадей.

Ай-ай-ай! Что это она еще выдумывает? Уж не мать ли хочет обдурить и сама дельце прибыльное обделать? Не научили ли ее, что после подобных услуг лучше избавляться от посредников. Вот это мило, если она ее же и перещеголяет!

Живо назад, к извозчику! Гони обратно в Пожонь во всю мочь! Но там-то куда могла Фанни поехать? Плохо, если с Абеллино уже успела повстречаться, а может, и раздумала вообще? Решила не приходить? Но ведь все уже только о ней и говорят, для того и вечер устраивается. Нет, нет, женскую натуру она все-таки знает. Уж скорее того можно опасаться, что одна, без матери хочет туда пойти. Пускай; все равно ее труды, ее заслуга, что уговорила. Эх, тревог сколько да волнений, чего только не приходится материнскому сердцу выносить!

А гости уже наполняли залы г-на Кечкереи, легкие грации одна за другой выпархивали из экипажей, на миг с утонченным кокетством приоткрывая ножки с подвязками взорам кавалеров, которые лорнировали их у подъезда. На галерее наемные лакеи в ливреях принимали бурнусы, мантильи, проверяли приглашения, как обычно, а в дверях сам его высокоблагородие, хозяин дома, встречал прибывающих. Все знали: вечер оплачивается не им, и ему было отлично известно, что это ни для кого не секрет, и, однако, раскланивались столь церемонно, будто всамделишный хозяин со всамделишными гостями.

- Рад, что не пренебрегли скромным моим приглашением, - покрывает шум резкий носовой голос г-на Кечкереи. - Высокая честь видеть вас в скромном моем жилище. Мадам, как мило с вашей стороны самого вашего искреннего обожателя не забыть. Сударь, мне очень лестно, что вы прервали свои научные занятия ради меня. Графиня, ваше чарующее пение величайшую радость доставит всем на этом вечере, и так далее и тому подобное.

Затем являются юные джентльмены, представляя друг дружку хозяину, который и их приветствует со всей своей натуральной ненатуральностью сочетание в данном случае не парадоксальное.

Достойный хозяин от души старался, чтобы гостям было у него легко и приятно. Представит друг другу еще не знакомых, но желающих, по его мнению, познакомиться, хотя, может статься, они без него это сделали. Поэту газеты подсунет с его стихами; пианиста усадит за инструмент и сзади приставит кого-нибудь его игру хвалить. Каждому найдет сказать что-нибудь любопытное, подымающее настроение, - свежими новостями, пикантными анекдотами так и сыплет, переходя от одной группы к другой, чай тоже приготовит, в чем смыслит лучше всех; словом, за всем уследит, ничто не ускользнет от бдительного его глаза. Не хозяин, а загляденье.

Наконец прибывает и Абеллино. Являться вовремя не в его привычках. Под руку с ним немолодой какой-то иностранец, которого подводит он прямо к хозяину.

- Общий наш друг Кечкереи - мосье Гриффар, banquier [банкир (франц.)].

Поклоны, расшаркиванье, рукопожатия.

- Надеюсь, уважаемый хозяин простит, что я поспешил воспользоваться случаем, чтобы познакомить с драгоценной вашей элитой нашего высокочтимого, всемирно известного друга, который как раз прибыл из Парижа.

О, г-н Кечкереи не только что прощает, он премного обязан за предоставленное ему счастье видеть личность столь выдающуюся. Снова расшаркиванье, поклоны, рукопожатия. И все это с такой серьезностью, будто не Абеллино - настоящий хозяин, устроитель приема; будто никто о том и не догадывается.

Из Парижа, который еще не настолько приблизили тогда к Пожони железные дороги, бравый наш банкир прибыл, собственно, лишь затем, чтобы лично удостовериться, собирается ли вообще когда-нибудь помирать престарелый этот набоб, под чью шкуру он уже столько денег одолжил.

Так или иначе, Кечкереи со всем возможным усердием озаботился, чтобы славный сей муж у него не скучал. Передал его на попечение обворожительнейших дам - с главной целью избавить от него Абеллино, который между тем в компании молодых денди отправился сразиться в карты: приятнейший способ время убить до прибытия Фанни.

За зеленым столом сидело уже много игроков, среди них Фенимор. При виде его Абеллино разразился громким непочтительным хохотом.

- А, Фенимор! Ты в картах особенно должен быть силен, потому что в любви обанкротился совсем. Diable, тебе много надо нынче выиграть, ты ведь тысячу золотых теряешь против меня, Ха-ха-ха! Я, думаете, за этот вечер плачу? Ошибаетесь, Фенимор мне выложит денежки за него. Освободите-ка местечко, хочу тоже счастья попытать!

Фенимор ни слова не сказал, он как раз метал батик. Спустя несколько минут банк был сорван, Абеллино досталась уйма денег.

- Ах, друг мой, плохо что-то подтверждается поговорка: кому не везет в карты, тому везет в любви. Бедняга! Жаль мне тебя, истинный бог.

Фенимор встал и бросил карты. Его и без того молочной бледности лицо совсем побелело от сдерживаемого раздражения.

Проигранное пари и выказываемое ему пренебрежение, денежная потеря и издевки удачливого соперника переполняли его обидой и злобой. Он близок был к тому, чтобы, схватив подсвечник, учинить оскорбление действием. Но предпочел подняться и выйти из комнаты.

Абеллино продолжал играть, выигрывать и вызывающей своей, надменной повадкой смертельно обижать побежденных. Счастье упорно не желало ему изменять, что его веселило несказанно.

- Ну, будет! - объявил он наконец, запихивая в бумажник целую кипу громоздившихся перед ним банковых билетов. - Фенимор двойной неудачей опроверг поговорку, пойду посрамлять ее двойной удачей.

Но в соседней же комнате столкнулся с лакеем, который его давно искал, чтобы доложить: в передней дожидается г-жа Майер, которая не может войти, так как с дороги только, не успела переодеться.

"Ого! Это дурной знак!" Абеллино тотчас поспешил к ней. Та сказала, что никак не может разыскать дочку, но она придет непременно, иначе не стала бы приглашения принимать.

Абеллино сердито выслушал это приятное известие и ушел, оставив Майершу в передней.

- Diable! Ну, если они меня надувают...

Но раздражение показывать нельзя, надо с довольным, с дерзким, торжествующим видом ходить. Эх, лучше б все деньги просадить, только бы девушка пришла.

И вдруг ему стало очень неприятно видеть Фенимора с белым его яйцом, и мысль даже мелькнула: а не помириться ли, не проявить ли великодушие.

Опять он вышел к Майерше спросить, сказала она дочери, что он женится на ней.

- О да, и видно было, что она рада очень.

Это его немного успокоило, и, вернувшись в гостиную, стая он развлекать мосье Гриффара.

Уже чай подали и графиня Х. спела "Casta diva" ["Невинная богиня" (итал.) - ария из оперы Винченцо Беллини (1801-1835) "Норма"], когда к Абеллино протиснулся его лакей.

- Барышня Майер только что из кареты вышла, я видел, - шепнул он ему на ухо.

Абеллино сунул ему несколько золотых, - все, что нащупал в кармане, и воспрянул немного духом. Встал, посмотрелся в зеркало. Внешности он был привлекательной, надо отдать ему должное. Завит безукоризненно, усы и борода самые живописные, лицо чистое, шейная косынка восхитительна и жилет великолепен.