В день пятый - Э. Хартли

Найт не знал, как относиться к той перемене по отношению к нему, которая произошла с Парксом, однако всего несколько минут назад он был уверен в том, что умрет, а этот тип его спас, пусть и таким кровавым способом. Так что Томас испытывал скорее облегчение, чем доверие. Его по-прежнему мучили сомнения относительно Паркса, но он был перед ним в долгу и, по крайней мере, должен был дать ему возможность высказаться.

— Итак, — начал Паркс, усаживаясь за столик из сосновых досок в шумном ресторане, наполненном криками вспотевших официанток, снующих по залу с подносами, заставленными бутылками пива и графинами саке. — Ты только что сделал большое открытие. Дай-ка подумать… — Приставив палец к виску, он закрыл глаза и принялся мычать что-то нечленораздельное, напоминая подростка, решающего сложную задачу на сообразительность. — Ты наконец-то понял, что твоего брата интересовали не просто древние изображения рыб, а сами рыбы, если ты чувствуешь разницу. Более конкретно, что-то вроде рыбы, но в то же время и не рыба, которая вымерла давным-давно.

— О чем это он? — спросила Куми, все еще бледная и настороженная.

Ничего не сказав, Томас отпил большой глоток пива. Это была уже вторая кружка.

— Наши пути с его братом пересеклись, как только он переступил границы своей епархии — символы, Бог и прочая чепуха — и оказался в моей, — продолжал Паркс. — Пусть не лично. У нас был общий посредник, один японец по имени Сато, который закончил свой жизненный путь, выпотрошенный одним извращенцем-вампиром, только что получившим по заслугам в том переулке.

— А ваша епархия? — спросила Куми.

Томас подумал, что она старалась сосредоточиться, вернуться в колею хотя бы для того, чтобы отвлечь свои мысли от последних событий.

— Наука. Точнее, морская биология, — продолжал Паркс, довольный собой. — Если уж быть совсем конкретным, эволюция.

Куми вопросительно взглянула на Томаса, затем снова повернулась к Парксу.

— Наш досточтимый Эд обратил внимание на определенные странности в изображениях рыб из очень ограниченного географического района вокруг Неаполя, — продолжал тот. — Эти образы были непохожи на все то, что он встречал в других местах, и относились к временному промежутку приблизительно в тысячу лет, обрываясь где-то в восьмом столетии после появления Христа. Эд пришел к заключению — и это говорит о его мудрости, — что вышеозначенные изображения представляют не просто абстрактные мысли, но конкретное животное. Оно похоже на рыбу, но с некоторыми чертами земноводных: подвижной головой, легкими и — только подумайте! — конечностями, состоящими из плеча, локтя и кисти. Это было то, что мы, заумные специалисты в данной области, называем рыбоногое — относящийся к концу девона переходный вид от рыбы к сухопутным четвероногим животным вроде Ichthyostega. Здорово, правда?

Томас не мог взять в толк, как Паркс может вести себя так, будто ничего не случилось, будто он меньше часа назад не убил человека. В этом была своеобразная горькая ирония. Паркс вряд ли смог бы найти более убедительный способ доказать Найту, что теперь он на его стороне, однако легкость, с какой он оправился от случившегося, лишь заставила Томаса относиться к нему с еще большей опаской, хотя природа такого чувства изменилась. Раньше Найт считал этого человека врагом. Теперь Паркс вроде бы стал союзником, но при этом почему-то не сделался менее опасным, более человечным, чем его безжалостные враги.

— Томас, это же безумие, да? — спросила Куми, по-прежнему пристально следя за Парксом. — О чем он говорит?

— Но ты же не считаешь это безумием, правда, старина, добрый приятель? — проворковал Паркс, наслаждаясь каждым мгновением.

Сунув руку в карман, Найт достал вырезку из «Нью-Йорк таймс», положил ее на стол и осторожно разгладил, словно это было что-то ценное.

— Tikttalik roseae, — сказал Паркс. — Вижу, ты прилежно выполнил домашнее задание. Я тобой горжусь, дружище.

Не обращая на него внимания, Томас отпил пива и сказал:

— Это было в вещах Эда. Точно не могу сказать, но мне кажется, что брат в это верил.

— В то, что в Помпеях обитали доисторические рыбы? — спросил Джим, заговорив впервые за весь вечер.

Он был явно озадачен и с неприкрытой неприязнью наблюдал за Парксом.

— Не только в Помпеях, — уточнил Томас неуверенно, дрогнувшим голосом, смущаясь собственных слов. — Эд полагал, что рыба обитала во всем регионе. Встречалась она крайне редко, — добавил он. — Может, поэтому местные жители приписывали ей какое-то мистическое значение, благодаря которому ее изображение использовалось в религиозной иконографии.

— Аминь, брат мой, — заключил Паркс, зажигая сигарету.

— Эта рыба дожила до Средневековья, — внезапно почувствовав убежденность, сказал Томас, после чего, подумав, добавил: — По крайней мере, Эд так считал.

— Он даже полагал, что знает, где умерла последняя особь, не так ли, Томми, мой мальчик? — спросил Паркс.

Найт задумался и кивнул, вспоминая рассказ отца Джованни.

— В Кастелло-Нуово в Неаполе. Существует легенда о том, что она жила в подземелье и время от времени нападала на заключенных. В конце концов ее поймали, убили и повесили у ворот замка.

— Ты же говорил, что это был крокодил из Египта, — упрямо заявил Джим.

— Эти люди не узнали бы крокодила, даже если бы он укусил их за задницу, — заметил Паркс. — Эта рыбина делала так неоднократно. Они также не могли знать, что нильский крокодил — животное пресноводное, тогда как тварь, охотившаяся в подземельях замка, приходила из моря.

— «Эдуардо очень понравилась эта легенда», — пробормотал Томас, вспоминая слова отца Джованни.

Его чувства были в смятении. Радость, рожденная разгадкой тайны, боролась с грустью и разочарованием по поводу того, что его брат гонялся за такой нелепой целью. Подозвав официантку, он заказал еще одну кружку пива. Куми выразительно посмотрела на него, но Найт сознательно избегал глядеть ей в глаза.

— Но неужели ты действительно так думаешь? — поинтересовался Джим. — Я хочу сказать, даже если Эд в это верил. Ты сам говорил, что эта рыбина из газеты вымерла. С тех пор прошли сотни миллионов лет. Ее не могли видеть две тысячи лет назад, потому что она больше не существовала в природе! Из небытия не возвращаются.

— Расскажите это латимерии, — усмехнулся Паркс.

— Кому? — недоуменно спросил Джим.

— Еще одной кистеперой девонской рыбе, которая, как считалось, вымерла приблизительно тогда же, когда и вот этот наш приятель, — сказал Паркс, похлопав ладонью по газетной вырезке. — Так считалось до тех пор, пока в тридцатых годах двадцатого века латимерия не стала вдруг появляться в районе Коморских островов недалеко от Мадагаскара. Это произвело большой шум, могу вам точно сказать.

— Только там? — спросила Куми. — В районе Коморских островов?

— Так считали до тысяча девятьсот девяносто седьмого, когда еще один экземпляр был пойман у берегов Индонезии, — сообщил Паркс. — Тоже латимерия, но генетически отличная от африканской рыбы. Совершенно обособленная популяция, о существовании которой не было известно.

— Но вы не думаете, что в Средиземном море водятся латимерии? — спросила Куми.

— Нет, — Паркс рассмеялся. — В этой луже не живет ничего такого, о чем мы не знали бы.

— А как насчет того времени, когда Везувий похоронил Помпеи? — вставил Джим, по-прежнему недоверчивый, даже воинственный.

— Нет, — ответил Паркс. — Рыба, которую обнаружил Эд, не латимерия. Это нечто гораздо более любопытное.

— Как?.. — удивился Томас.

— Когда была выловлена первая латимерия, ученые назвали ее недостающим звеном, живым доказательством эволюционного шага, когда рыбы выползли на сушу, — объяснил Паркс. — Это предположение основывалось исключительно на больших сочлененных плавниках, которые могли выполнять роль ног. Когда ученым удалось увидеть латимерию живой в воде, они обнаружили, что плавники движутся диагональными парами, левый передний одновременно с правым задним, как при ходьбе. Но только латимерия не ходила, и плавники в конце концов оказались просто самими собой. Латимерия является эволюционным тупиком, а не шагом к наземным животным.

— Значит, она не моя прапрабабушка, — сухо заметил Джим.

— Нет, — подтвердил Паркс. — Но вот это или что-то очень похожее и есть ваш далекий предок, — сказал он, пододвигая священнику газетную вырезку. — Судя по всему, этой рыбине удалось дожить до Средневековья. Пусть в совсем небольшом количестве, изолированной популяцией, в очень специфической среде. Они жили в темных подводных пещерах, как правило образовавшихся в результате вулканической активности, невероятно уединенных, но сообщающихся с сушей через мелководье, что позволяло этим животным совершать редкие вылазки на берег. Латимерии обитают на солидных глубинах. От ста до трехсот метров и больше. Так глубоко, что это существо, поднятое на поверхность, остается живым всего несколько минут. Tiktaalik roseae, по всей видимости, жил в неглубоких лужах, переползая между ними по суше. Наш же парень, полагаю, занимает место где-то посередине.