Красные камни Белого - Вадим Панов

– Добрые Праведники, не оставьте, а? Я знаю, что не лучший на свете олгемен, но ведь все можно поправить, правда? Помогите, и я исправлюсь. Честное слово.

Короткая молитва не особенно помогла – руки капитана по-прежнему дрожали, – но деваться было некуда, и Лео плавно надавил на левую педаль, запустив первый контур астринга. И тихонько выдохнул, услышав знакомое гудение.

Широкая спираль, установленная под самым потолком помещения, заблестела, тараня невидимыми лучами небо, ожили контуры, связывающие ее с «дальним глазом», и в полуметровом ободе, закрепленном напротив кресла астролога, возникло изображение звездного неба.

– Голубой гигант, красный карлик, голубой гигант… – Мон быстро крутил ручки, наводя «глаз» на нужную звезду. – Вот!

В центре обода появился желтый карлик, вокруг которого вращались два спутника. Судя по тому, что приблизить планеты не получалось, система находилась далеко, на самой границе действия астринга. Это был дополнительный риск – придется корректировать курс во время перехода, но в настоящий момент капитана интересовало другое – Сфера Шкуровича. Если она есть, если он увидит ее, сияющую ярче самой звезды, то половина дела, можно сказать, сделана.

– Ну! Пожалуйста…

И четвертая планета, словно услышав мольбу Мона, неохотно показала характерный ореол.

– Есть!

Неуверенность исчезла, страх прошел, и Лео почувствовал азарт.

Сфера находилась на закрытой от «глаза» стороне планеты, время перехода еще не пришло, и следовало решить, что делать: прыгать или выжидать? На одной чаше весов граница чувствительности и отсутствие опыта, на другой – страстное желание уйти, покинуть проклятый Ахадир даже ценой огромного риска.

– Сейчас!

Мон понял, что сумеет. Опасно, конечно, но уходить нужно сейчас, пока видна спасительная планета и тянется к ней серый швартовочный «хвостик».

– Сейчас! – повторил капитан и надавил на вторую педаль. – Давай, давай…

«Хвостик» вцепился в планету. Зарычал основной контур, приводя в действие чудовищные силы, дернулись три больших кольца, установленные в самом центре машины…

Дернулись, и замерли.

– Что?

Лео не сразу понял, что случилось, продолжил давить на педаль и лишь через несколько секунд сообразил, что гудение прекратилось. Могучий астринг лишь вздрогнул, кашлянул, обозначив, что жив, но не проснулся.

А еще через мгновение погас «дальний глаз».

– Нет. – Мон врезал кулаком по подлокотнику кресла. – Нет! Не может быть!

Но все же он был капитаном, опытным, много повидавшим цепарем, а потому сразу понял, что случилось. И на вопрос:

– Лео! Что с машиной?

Ответил хоть и печально, но уверенно:

– Ахадир блокирует работу астринга.

Грозный помолчал и уныло резюмировал:

– Ядреная пришпа.

– Ничего не получилось, – жалобно протянула Привереда. – Ничего не получилось…

* * *

– Получилось! – Короткое слово прозвучало радостно.

А еще – горделиво. Почти высокомерно.

– Получилось!

Во второй раз восклицание прозвучало еще более весело, а потому никто не обратил внимания на нотки превосходства – немногочисленные зрители понимали, что она имеет право и на высокомерие, и на гордость.

Потому что у нее получилось.

– Ты молодец.

– Просто молодец?

Что за чушь? Никто на свете не смог бы сделать то же самое. Никто!

Одним не хватило бы воли, другим – смелости. Решимости. Одержимости. Упорства. Чего там еще не хватает неудачникам для достижения цели? Силы? Да, силы.

– Я всегда в тебя верил.

«Всегда ли? Сколько было криков, ругани… Сколько раз ты обзывал меня самыми последними словами… Но ведь получилось! Ты был прав. Не позволял мне опустить руки и отступить… Ты все придумал… Нет!»

– Я старалась.

– Я знаю. И я горд за тебя… За нас!

«Ну почему ты не удержался? Почему добавил это противное «нас»? Нет никаких «нас»! Нет! Ты и понятия не имеешь, чего мне стоила победа, к которой ты желаешь примазаться. Через что я прошла, чем пожертвовала… О каких «нас» ты говоришь?»

– О нас узнает весь Герметикон! Наши имена войдут в историю!

«Тщеславие – вот твое имя. Ты рискнул мной, заставил меня измениться, а теперь хочешь забрать себе всю славу? Для твоих приятелей-снобов из ученого мира я все равно останусь лишь приложением к открытию. Инструментом.

Неважно, что ослепительно красива. Неважно, что умна и талантлива. Неважно, что гипнот. Ничего не важно.

Нет. Не для всех.

Есть человек, который видит меня такой, какая я есть. Принимает меня такой, какая я есть. Любит такой, какая есть. Есть человек, который сделал меня такой, какой я теперь стала, за что я ему безмерно благодарна.

Есть человек, который меня любит.

И это не увлеченный наукой отец.

– Белла, пожалуйста, покажи еще раз! Я хочу насладиться нашим триумфом.

Скоро сюда приедут лысые придурки из пыльных академий. Начнут хлопать папашу по плечу и приговаривать: «Ты этого добился, старый хрыч! Ты сумел!» А он, папаша, будет горделиво стоять в центре толпы, красный от коньяка и раздувшегося самомнения. И скажет, что монография почти готова. Обязательно скажет. И добавит, что неоценимую помощь в исследовании оказала дочь. А лысые и пыльные дружки станут вежливо смотреть сквозь нее. И пробубнят, что девочка должна гордиться своим гениальным отцом…

– Белла?

– Конечно, папа.

Она послушно идет туда, где хочет видеть ее отец.

«Но ведь это не все, да, папа? Первыми к нам приедут не замшелые стариканы, бредящие монографиями и упоминанием в истории, а лощеные офицеры из верзийской жандармерии. Им ты обязан всем, папа, им, и никому более. Они добыли для тебя «образцы», они построили этот комплекс и финансировали его все эти годы. Они поверили в тебя, ни в чем не отказывали и придут за призом. Они уже знают, что у меня получилось. Не у тебя – у меня. Но им плевать на разницу, потому что есть результат. И еще им плевать на монографии и упоминание в истории, потому что они знают, что ты для них сделал. Что я для них сделала. Они знают, что такое власть…»

– Невероятно, – шепчет профессор. – Белла, я так горжусь тобой…

Но Белле плевать на его гордость. Она входит в клетку и принимается гладить беспощадных мыров, ластящихся к ней, как послушные котята.

* * *

– Ты уверен, что видел Сферу Шкуровича?