Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

вызвавший ажиотаж в среде так называемых широких читателей: достаточно сказать, что при переизданиях его тираж еще до смерти автора в 1973 году превысил три миллиона экземпляров.

Но, — продолжим цитировать позднейшие воспоминания В., —

время шло. Групповщина все больше набирала силу. Под «групповщиной» в то время все понимали «еврейское засилье»[634], но тогда не было принято называть вещи своими именами. Побаивались. Надо сказать, что не одни евреи были в групповщине, находились и русские — такие как Михаил Дудин[635].

Так что своего поста, а вместе с ним и власти в литературе, В., чье имя стало уже одиозным, лишился. А писать продолжил, и, с точки зрения власти, небезуспешно, что подтверждается прижизненной библиографией, насчитывающей более 80 отдельных книжных изданий, Государственной премией РСФСР за сборник «Родительский дом» (1976) и орденом Трудового Красного Знамени к 75-летию (1988).

И боевитость, даже практически переселившись в последние десятилетия в деревню Спицыно на берегу Чудского озера, В. сохранил тоже — поставив, в частности, свою подпись в 1969 году под письмом заединщиков «Против чего выступает „Новый мир“?» (Огонек, 26 июля), а в 1990-м под «Письмом 74-х» литераторов с осуждением горбачевской перестройки и гласности.

Его книги и сейчас хоть не часто, но переиздаются, и, наверное, не зря. Ведь репутация репутацией, боевитость боевитостью, но в них действительно есть что-то, заставляющее вспомнить язвительно-сочувственную эпиграмму окрещенного «групповщиком» Михаила Дудина:

Искра божья случайно заронена

В непроглядную душу Воронина[636].

Соч.: Собр. соч.: В 3 т. М.: Современник, 1981–1982; Тихие люди: Повести и рассказы. Л.: Сов. писатель, 1989; Мы никому не мешали: Повести, рассказы. СПб.: Ист. иллюстрация, 1998; Рассказы и сказки. СПб.: Речь, 2013.

Лит.: Емельянов Л. Сергей Воронин: Очерк творчества. Л.: Сов. писатель, 1983.

Воронков Константин Васильевич (1911–1984)

Образцовый советский чиновник, В. служил и в ЦК комсомола, и в Комитете партийного контроля, и в Главном управлении трудовых резервов, и еще много где, а между делом писал сценарии, пьесы, повести и рассказы, по преимуществу для детей, читателями не слишком замеченные, но замеченные, надо думать, партийным руководством. Во всяком случае, именно В. после III съезда писателей (1959) поставили на ответственную должность оргсекретаря правления СП СССР.

Многие литераторы, в особенности когда В. вошел в полную силу, удивлялись: да откуда же он вообще взялся: этот «коренастый, широкочелюстный хамелеон»[637] или — можно ведь сказать и по-другому — этот «холеный, пожалуй, даже красивый, стриженный под полубокс» человек, который «несмотря на белые нейлоновые сорочки, казалось, был всегда одет в ежовскую гимнастерку»?[638] «Говорят, он появился среди писателей во время эвакуации архива, да так и прижился» (А. Вознесенский)[639]. «Рассказывали мне, что когда-то Фадеев выбрал себе в любовницы одну из секретарш СП, тем самым она уже не могла вести простую техническую работу, и на подхват взяли прислужистого Костю Воронкова. Оттуда он вжился, въелся и поднялся» (А. Солженицын)[640].

Это слухи, конечно. И конечно, формально вся власть в «большом» Союзе принадлежала К. Федину. Но он всеми, и самим собой тоже, воспринимался как (полу)живой классик и, соответственно, как deus ex machina, так что по пустякам его не беспокоили, и за всей повседневной жизнью советских писателей надзирал именно В.

Приглядывал, в частности, за похоронами Б. Пастернака (запомнившись В. Каверину своим «неприятным, равнодушно-бабьим лицом»)[641], разбирал кляузы, командовал Литфондом, определял наказание для провинившихся перед властью, решал, кому из писателей можно позволить поездку за границу, а кому отказать. Главное же, разумеется, он ведал кадровыми вопросами, всеми вот этими назначениями и увольнениями, и, например, хроника уничтожения «Нового мира» в конце 1960-х — это еще и хроника мучительных переговоров А. Твардовского с В., при как бы устранившемся К. Федине.

Можно, словом, согласиться с А. Вознесенским, сказавшим, что В. «властью обладал огромной, перед ним пресмыкались»[642]. Поэтому, — спрашивает Г. Бакланов, —

мог ли он при такой должности не стать писателем? Писатель Воронков![643] Чтобы это осуществилось, предложил ему свои услуги Анатолий Алексин: он что-то написал, Воронков — соавтор, он же и организовал обоим премию имени Ленинского комсомола, поскольку был оттуда родом и связей не порывал[644].

Да, действительно, несколько пионерских книжек В. написаны им в соавторстве с А. Алексиным (Мы пишем из Артека. М.: Малыш, 1965; Человек с красным галстуком. М.: Малыш, 1972), и премию Ленинского комсомола они в 1970 году тоже получили вместе — за сценарий безвозвратно забытого ныне кинофильма «Право быть ребенком». Однако же среди соавторов В. побывали и его однофамилица Любовь Воронкова, и Филипп Наседкин, и… Твардовский. Да, да, и Твардовский, по крайней мере, одобривший сценическую композицию, в 1961 году составленную В. по поэме «Василий Теркин» для Театра имени Моссовета.

А полетел со своего поста В. уже в 1970-м, возможно потому, — предполагает Г. Бакланов, — что «лично ходатайствовал» за выезд Анатолия Кузнецова в Англию для работы над романом о II съезде партии, где тот попросил политического убежища и

вскоре он <на восемь лет> был пересажен в кресло замминистра культуры, что по незримой табели о рангах означало понижение. Как же было ему не стараться в новой должности? И он успел-таки запретить в Театре на Таганке спектакль «Живой» по повести Бориса Можаева и проделал это мастерски[645].

Других свидетельств о деятельности В. по руководству отечественной культурой у нас нет. Известно лишь, что в 1977 году он небольшой книжкой выпустил «Страницы из дневника» (М.: Сов. Россия), где нет решительно ничего, кроме панегириков родной советской власти и лично великому Федину[646], а через год был отправлен доживать на вполне пенсионерскую тогда должность директора Театрального музея имени Бахрушина.

Воронцов Владимир Васильевич (1906–1980)

М. А. Суслов и В. вроде бы были женаты на родных сестрах. Это не доказано, хотя многое могло бы объяснить. Во всяком случае, карьеру они делали вместе: в Ворошиловске, как назывался тогда центральный город Орджоникидзевского края (здесь надо помнить, что исконное ставропольское название и городу, и краю для газеты «исконным» не было, а будет возвращено только в 1943-м), В. с 1937 по 1941 год служил ответственным редактором краевой газеты «Орджоникидзевская правда», затем с 1941 по 1947 год был одним из секретарей Орджоникидзевского (и позднее соответственно Ставропольского) крайкома ВКП(б) и несколько лет (с февраля 1939 по ноябрь 1944-го) под началом как раз Суслова.

И то ли они удачно сработались, то ли благоприобретенное