Пока смерть не разлучит нас - Мэри Джонстон

class="p1">– Не будьте глупцом, – прорычал мне на ухо Клэйборн. – Петля на вашей шее быстро развязывается, но если вы сейчас вмешаетесь, она может затянуться снова.

Казначей, сидевший рядом с Клэйборном, перегнулся через стол и сделал знак двум матросам, что стояли у окна.

– Будьте благоразумны, капитан Перси, – проговорил он вполголоса. – Мы желаем вам только добра. Не мешайте ей спасать вас.

– Сначала расскажите правду, милорд, – сказала она, – потом можете подойти и получить свою плату.

– Джослин! – крикнул я. – Я приказываю вам…

Она оглянулась, обратив ко мне совершенно бескровное лицо.

– Всю остальную жизнь свою я буду вам покорной женой, – молвила она, – но не сейчас… Говорите, милорд.

Он повернулся к губернатору и засмеялся с нарочитой веселостью человека, которому нечего терять.

– Сэр, та занимательная история, которой я угостил вас, после того как вы столь любезно выловили меня из воды, была чистейшей фантазией от начала до конца. Должно быть, купание слегка повредило мой рассудок. Однако целебный бальзам, который мне предстоит вкусить, напиток более сладостный, чем нектар богов, заранее излечил меня от этого недуга. Господа, я должен вам сообщить, что незадолго до того, как известный вам пиратский корабль столь своевременно затонул у вас глазах, на нем был учинен мятеж. Приключился он оттого, что команда, состоявшая из отпетых разбойников, и капитан, коим был вот этот джентльмен, разошлись во взглядах. Первые желали напасть на ваш корабль, захватить его, обшарить, а затем истребить вас всех разными затейливыми способами. Второй возражал, да так рьяно, что его собственная жизнь в один миг стала дешевле ломаного гроша. Более того, как я понял, он тогда же сложил с себя звание капитана и, заявив, что никогда не станет драться против англичан, вызвал на бой всю команду. Так что к обстрелу вашего судна он вовсе не причастен; открывая огонь из тех злополучных кулеврин, мятежники и не подумали спросить его разрешения. К тому же в ту пору у него были иные заботы. Ибо да будет вам известно, что у корабля, который вам угрожал, не было ни малейшей причины напарываться на риф: и его гибель, и ваше спасение произошли отнюдь не случайно. Как вы думаете, с какой стати он вдруг отклонился от курса и так благополучно разбился в щепки?

Все сидевшие вокруг стола затаили дыхание, один или двое вскочили со своих мест. Милорд опять рассмеялся.

– Джентльмены, вы видели пастора, этого благочестивого служителя Божия, который покинул Джеймстаун вместе с капитаном Перси, а затем плавал на пиратском корабле в качестве его помощника? Так вот, его преподобие силен как бык. Капитану Перси довольно было кивнуть – и бац! – он сшиб рулевого с ног и сам схватил румпель. В итоге корабль наскочил на риф, пираты отправились в ад, а вы, господа, были спасены, дабы даровать Виргинии образцовый порядок. Да сохранит она о вас долгую благодарную память! Человек, выбравший такую смерть, лишь бы не нападать на корабль, принадлежащий, как он догадывался, Виргинской компании, – мой заклятый враг, и я еще смету его со своей дороги, но он не пират. Да-да, господин секретарь, можете записать эти слова, если угодно. Конечно, я сдал превосходную позицию, но я о том не жалею, ведь взамен мне достанется приз еще более заманчивый. Пусть я что-то проиграл, но такой поцелуй возместит мой убыток десятикратно. С вашего позволения, леди.

Он шагнул к ней; она стояла, опустив руки и слегка наклонив голову, белая и холодная, точно снежная статуя. Мгновение он жадно смотрел на нее, его глаза пылали, красивое лицо было искажено страстью, затем он с силой прижал ее к себе.

Если б я мог, я убил бы его на месте. Исполнив обещанное, она решительно и со спокойным достоинством высвободилась из его объятий. Он попятился, рухнул в свое роскошное кресло, стоящее рядом с губернаторским, и, опершись локтем на стол, заслонил лицо трясущейся рукой.

Губернатор встал и сделал знак матросам отпустить меня.

– Итак, господа, очевидно, что сегодня нам никого не придется вешать, – объявил он. – Капитан Перси, я прошу вас простить мне слова, обращенные не к храброму и благородному джентльмену, а к пирату, который, как выяснилось, никогда не существовал. Сделайте одолжение, забудьте все, что я вам наговорил.

Я ответил на его поклон, но взглянул при этом отнюдь не на него.

– Я запрещаю вам разговаривать с милордом Карнэлом, – поспешно сказал он. – С вашей женой – другое дело. – И он с улыбкой посторонился.

Она стояла там, где ее оставил Карнэл, бледная, с потупленными глазами.

– Джослин, – позвал я.

Она повернулась ко мне, вмиг залилась густым румянцем и с тихим вскриком, в котором соединились смех и всхлип, закрыла лицо руками. Я отвел их в стороны, вновь произнес ее имя, и на этот раз она спрятала лицо у меня на груди.

Мы простояли так всего лишь миг; затем – ибо к ней были прикованы все взоры – я приподнял ей голову, взглянул на ее лицо и обратился к леди Уайетт, стоявшей рядом.

– Я вверяю мою жену вашему попечению, миледи, – сказал я. – Вы женщина, и сумеете позаботиться о ней, как добрая сестра.

– Вы можете положиться на меня, сэр, – ответила она, и по щекам ее покатились слезы. – Я не знала… не понимала… Душенька моя, пойдемте со мною… пойдемте с Маргарет Уайетт!

Клэйборн отворил перед ними дверь каюты и, отступив вбок, низко поклонился. Мои судьи встали, только королевский фаворит остался сидеть. Джослин и обнимавшая ее леди Уайетт прошли меж рядами стоявших мужчин и подошли к двери. Здесь воспитанница короля вдруг остановилась, обернулась к собравшимся, прекрасная, как никто из женщин, и, глядя с непередаваемым выражением, в котором смешались гордость и стыд, печальное моление и бесстрашный вызов, присела в глубоком реверансе, почти коснувшись коленом пола. Еще мгновение – и она исчезла, а вместе с нею померк и солнечный свет.

Когда я повернулся к Карнэлу, этому бесстыдному лорду, восседающему как ни в чем не бывало над обломками своей чести, между нами тотчас встали несколько человек. Я со смехом отодвинул их в сторону: мне хотелось только посмотреть на него, более ничего. Шпаги при мне не было, да и драться с ним было теперь ниже моего достоинства, а слова – оружие слабое.

В конце концов он встал с тем же надменным выражением лица, что и всегда, по-прежнему великолепный в своей злой красоте и безграничной гордыне и в высшей степени равнодушный к мнению тех, кто обходился без лжи.

– Это разбирательство меня утомило, – проронил он. – Пойду прилягу, чтобы во сне еще раз насладиться выпавшим мне блаженством. Мое почтение, господа! Кстати, сэр Фрэнсис Уайетт, не забудьте, что