Пока смерть не разлучит нас - Мэри Джонстон

игрушкой в руках пиратской шайки, могу сделать или сказать. Право же, милорд Карнэл, человеку правдивому подобает большая смелость.

Она сказала это мягко, даже жалобно, но было в ее голосе нечто такое, что сверкает в глазах пумы, изготовившейся к прыжку.

Милорд сел, одной рукой прикрывая трясущиеся от ярости губы, а другой стиснув подлокотник кресла, словно то было не бесчувственное дерево, а живая человеческая рука.

Глава XXVII, в которой у меня появляется адвокат

В наступившей тишине она медленно приблизилась к присутствующим, глядящим на нее с пристальным вниманием, и встала рядом со мною, однако не взглянула на меня и не сказала мне ни слова. Она исхудала, под глазами ее лежали темные тени, и все же она была прекрасна.

– Господа, – промолвила она, – едва ли найдется среди вас тот, кому я была бы совершенно неизвестна. Некоторые из вас бывали при дворе и встречали меня там. Мастер Сэндз, однажды, когда королева еще была жива, вы приехали в Гринвич, чтобы поцеловать ей руку; ожидая в приемной, вы заметили юную фрейлину, почти ребенка, которая сидела в углублении окна и читала книгу. Вы сели рядом и стали рассказывать ей чудесные истории о далеких солнечных странах, о богах и нимфах. Той фрейлиной была я. Мастер Клэйборн, однажды, охотясь с соколом в Виндзорском лесу, я обронила перчатку. Многие джентльмены поспешили соскочить с коней еще до того, как она коснулась земли, однако всех их опередил всадник, который не участвовал в охоте, а просто ехал мимо и посторонился, уступая нам путь. Не правда ли, мастер Клэйборн, вы сочли себя щедро вознагражденным, когда поцеловали ту руку, которой возвратили перчатку? Полагаю, всем вам знакомо мое имя. И если кто-либо из вас слышал, что я чем-то его запятнала, пусть он скажет об этом немедля и опозорит меня перед всеми!

Клэйборн вскочил.

– Я хорошо помню тот день, леди! – воскликнул он. – Человек, у которого я спросил позднее ваше имя, был известный придворный распутник, однако, говоря о вас, он приподнял шляпу и назвал вас лилией, к которой не пристает грязь двора. Всему доброму, что я услышу о вас, леди, я поверю безоговорочно, дурному же – никогда!

С этими словами он сел на свое место, а мастер Сэндз веско сказал:

– Вовсе не нужно быть придворным, чтобы слышать о высокородной леди, наследнице многих богатств, находящейся под опекой короля и известной как своей красотой, так и целомудрием. Ни я, ни кто-либо иной, я думаю, никогда не слыхал о ней ничего такого, что не подобало бы дочери столь славного рода.

Эта речь была встречена шелестом одобрения. Губернатор подался вперед на своем кресле и, сжимая руку жены, важно кивнул.

– Все это хорошо известно, леди, – молвил он учтиво.

Она не ответила; теперь взор ее был устремлен к королевскому фавориту. Она ждала, и остальные ждали вместе с ней.

– Это известно, – подтвердил милорд.

Она гордо улыбнулась.

– Благодарю, вас, милорд, за столь великую ко мне милость, – бросила она и вновь обратилась к губернатору:

– Ваша честь, ныне все это в прошлом, в далеком прошлом, очень далеком прошлом, хотя с той поры не минуло еще и года. Тогда я была девушкой, гордой и беспечной. Теперь я женщина, ваша честь, женщина, душу которой возвысили страдания и опасности. Я бежала из Англии… – Тут она замолкла, вскинула голову и повернулась к лорду Карнэлу. Притом и лицо ее, и фигура сделались вдруг так каменно неподвижны и вместе с тем так явственно выразили благородное негодование, оскорбленную женскую гордость и в то же время своего рода гневную жалость, что фаворит съежился, будто от удара.

– Я покинула свой мир, единственный, который знала, – проговорила она, – и ступила на путь, ведущий вниз, путь темный и опасный. Но только его я, одинокая, беспомощная и растерянная смогла отыскать, потому что я, Джослин Ли, не хотела выходить замуж за вас, лорд Карнэл. Зачем вы преследовали меня, милорд? Ведь вы знали, что я не люблю вас. Вы знали, как ненавистен мне этот брак, но знали также, что я слаба и не имею друзей, и вы сполна воспользовались своей властью. Должна сказать вам, милорд, что в поступках ваших не было ни благородства, ни милосердия, ни храбрости…

– Я любил вас! – воскликнул Карнэл, простирая к ней руку. Он видел только ее, обращался только к ней. И столько жгучей тоски, столько безнадежности было в его голосе, в поникшей голове, в протянутой руке, что на миг это бросило отблеск трагического величия на всю его пустую жизнь, великолепную и порочную.

– Вы любили меня, – промолвила она. – Право, милорд, лучше б вы меня ненавидели! Итак, ваша честь, я приехала в Виргинию, и мужчины посчитали меня тем, за что я себя выдавала. На лугу, что за городской церковью, они принялись увиваться подле меня, пытаясь посвататься. Ко мне подходил то один, то другой, и в конце концов какой-то искатель, которого я отвергла и попросила удалиться, осмелился схватить меня за руки и поцеловать в губы. Пока я вырывалась, подошел еще один джентльмен, отшвырнул негодяя прочь, а потом без дальних разговоров предложил мне стать его женой, и в его голосе не было ни глумления, ни насмешки… Так я встретилась со своим мужем, так я вышла за него. В тот же день я открыла ему часть моей тайны, а когда появился милорд Карнэл, рассказала все… В своей жизни я видела мало подлинной любви, учтивости или сострадания. Когда я поняла, какая опасность угрожает моему мужу из-за меня, я сказала ему, что он вправе освободиться от этой петли, дать любую клятву, которую от него потребуют, избавиться от меня и тем самым спастись – и я не осужу его ни единым словом. На столе стояло вино, и он наполнил кубок, протянул его мне, и мы выпили из него вместе. Мы пили из одного кубка тогда, ваша честь, и мы пьем из него сегодня. Мы, он и я, обвенчались, а люди попытались нас разлучить. Кто из вас, оказавшись в подобной крайности, не восстал бы против целого света? Леди Уайетт, разве ваш муж, пока он жив, отказался бы от вас, даже если бы на него ополчился целый свет? Так замолвите слово за моего!

– Фрэнк, Фрэнк! – вскричала леди Уайетт. – Они же любят друг друга!

– Если мой муж воспротивился воле короля, – продолжала королевская воспитанница, – то он поступил так, чтобы защитить свою и мою честь. Если он тайно бежал из Виргинии, то лишь потому, что этого захотела я. Милорд Карнэл,