Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева

предплечья воина. В любой миг он напряженно ожидал нового витка противостояния.

– С того, что из-за такой же самонадеянности я потерял свою судьбу, даже не встретившись с ней, – глухо выдохнул Генерал Моль, вновь припадая на одно колено и опираясь на меч. – Всё ждал зова, слышал его, искал. А потом уловил за Барьером. Моя судьба решила посмотреть мир людей. Как же, это ведь так интересно. Но вот однажды настала тишина! Ледяная звенящая тишина!

Слова его прорезали воздух, как гром среди зимы. Они повисли морозными иглами, а непроницаемые сетчатые глаза человека-насекомого, казалось, выразили неподдельную печаль.

«Так вот почему вокруг него такой неприятный звук! Это песня! Это его песня прервалась! Песня звучит, только когда есть двое», – подумала Котя, понимая это по наитию, а не по чьему-то научению. Она просто знала, что без Вен Аура ее песня так же превратится в ранящий слух гул и грохот, напоминающий скрежет металла по стеклу. Так звучит разбитое вдребезги сердце. Казалось, Вен Аур тоже почувствовал это, отчего сжал ладонь Коти, убирая когти.

– Мне жаль, – проговорил он, опуская голову.

Вроде бы они и нашли какое-то взаимопонимание, но Генерал Моль вспылил. Он вскочил на ноги и кинулся вперед. Котя ахнула, но не успела ничего сделать, когда враг прижал Вен Аура к дереву. Кольцо длинных пальцев сомкнулось на шее, Вен попытался брыкнуться, вновь выпустил когти, но Генерал Моль упрямо давил его и душил.

– Мне не нужна жалость, – пророкотал он, не разжимая губ, нарисованных резкой линией на его маске-лице. – Я так и не узнал, кто был моей судьбой. Только пустоту в груди уже ничто не заполнит! – И вновь что-то в нем надломилось. – Я не хочу, чтобы еще кто-то попался, погиб, пострадал из-за праздного любопытства. Конечно, забарьерный мир такой притягательный и неизведанный. Но вот он я, здесь. И я не вижу ничего, кроме такой же жестокости, как и везде.

– Я не из любопытства ушел за Барьер! Это не так! Меня вел зов судьбы! Моя судьба оказалась человеком, – шипел Вен Аур, едва не теряя сознание.

– Довольно! Не хочу этого слушать! Человек и создание Хаоса? Немыслимо!

– Нет! Нет! Мыслимо! Все мыслимо! Отпусти его!

Котя не слышала собственного голоса, не думала о себе, когда наносила удары ногами и руками, уже без цели, попадая кулаками по броне, сбивая кожу. Генерал Моль даже не замечал ее, он упрямо добивал Вен Аура, душа и вжимая в дерево.

– Отпусти его! Отпусти! Не надо! Нет! – истошно кричала Котя, оглашая лес пронзительными воплями и стенаниями.

Никогда еще она не чувствовала себя такой слабой и измученной. Враг стоял прямо перед ней, но ей не удавалось причинить ему никакого вреда. Снова навалились страшные воспоминания о плене у разбойников, липкие пальцы Вхаро, гадкие разговоры ватажников, грубые морды в отсветах костра. Котя ненавидела их, но Моля она ненавидела куда больше. Ее лишало рассудка осознание, что враг рядом, у нее не связаны руки, но при этом она ничем не может помочь Вен Ауру. А он лишь размахивал руками и стремился отвести от себя душащую хватку.

Как же так?! Как они посмели допустить такую оплошность? Повелись на трогательную историю, а Генерал Моль и воспользовался. Котя корила себя, что не успела утащить Вен Аура в чащу, впрочем, все равно враг бы настиг их и там.

И вот уже у молодого воина не осталось сил бороться, глаза его закатились, алые губы побелели, а руки обвисли плетьми. Он умирал. Умирал! Котя слышала, как искажается зов, как вместо песни в нем проступает вой отчаяния. И сама она бессильно нанесла последний удар, а потом кинулась на снег, истошно заголосив:

– Помогите! На помощь! Хаос! Это всё Хаос! Убивают! Убивают!

Из глаз градом хлынули слезы, она прятала лицо в ладонях, не в силах обернуться. Она бы не вынесла, если бы узрела последний миг Вен Аура. А Генерал Моль неуклонно давил его и давил, да еще приговаривал:

– Заберу твое тело в Хаос. Станет назиданием юнцам, чтобы не лезли за Барьер! Буду каждому показывать, чтобы уберечь. Прости меня, Вен, это ради нашего племени!

– Простить? Простить?! – вырвалось у Коти. – Ради прощения не убивают!

Но вновь ее голос сорвался на вопли и возгласы. Она заламывала руки, прямо как собственная мать в тот день, когда отец грозился зарезать ее булатным ножом.

Вдруг, когда показалось, что спасения ждать вовсе неоткуда, тишину чащи разорвал топот копыт, ржание лошадей. В лесу замелькали факелы множества людей.

«Дружина! Дружина княжья выступила из города!» – вспомнила Котя, едва не лишаясь чувств. Руки и ноги ее ослабли от ужаса, но когда она почувствовала поддержку, то с новой силой кинулась на Генерала Моля, схватив свою палку, брошенную посреди поляны. На этот раз удар пришелся ему по затылку, покрытому длинной шерстью пополам с броней. Там еще алел свежий рубец, и удар явно причинил боль.

– Неумная девица! Убью и тебя! – прошипел Генерал Моль, недовольно оборачиваясь.

Котя же бесстрашно нанесла еще один удар, выкрикивая:

– Убей! Убей нас обоих! Без него я все равно что мертва! И не тебе ли это знать? Не тебе ли понимать?!

Она намеренно задевала его за живое на пике собственного отчаяния и смятения. Он же не реагировал и лишь замахнулся для нового удара мечом, который перерубил нелепое оружие слабой девушки. Попросить бы Вена выковать ей меч! Так нет же, всё это долгое время в стольном граде ей пришлось просидеть за постылыми веретеном и прялкой. Впрочем, против Генерала Моля не сработал бы ни один прием смелых ратников, если его даже Вен Аур не сумел победить. В нем угадывался опыт старого воина, прошедшего не одну битву. В Хаосе ли, в мире людей – не столь важно. Он потерял свою судьбу, не испытав любви, и, кажется, долгие годы жил одной лишь яростью. Именно она читалась на обращенном к Коте лице. Это существо уничтожило бы ее не моргнув глазом.

Она не хотела умирать! Не хотела терять Вен Аура! Она ненавидела смерть и разложение. Но жестокий мир не спрашивает, кто стремится к погибели, а кто от нее бежит и противится исчезновению. Теперь пальцы Генерала Моля сомкнулись уже на ее шее.

Жизнь пролетала перед глазами яркими сумбурными пятнами, как будто в детских снах. Обычно-то Котя видела бесцветные и скучные. А теперь, когда воздух иссякал из сжатой судорогой груди, она просматривала собственную судьбу как-то отстраненно и без сожалений. Простые картины повседневных дел кружились, но сменялись и