Деяние XII - Павел Виноградов

Выяснить откуда он взялся, не было ни малейшей возможности – парень очень плохо говорил даже по-русски. Просто в одно прекрасное утро, с неделю назад, стал обходить ряды, путаясь в ногах, опираясь на клюку, голодными глазами разглядывая горы дынь и арбузов, вдыхая завлекательные запахи шашлыков и плова. На вид ему было не больше пятнадцати, одет был в грязные лохмотья, нестриженые волосы свисали сосульками, но тёмные глаза были живыми, а черты бледного лица – правильными. Сначала все думали, что он немой – не просил подаяния, лишь умоляюще глядел на торговцев. Но когда кто-то из них, сжалившись, кинул ему благоухающий бараньим салом теплый патыр, услышал в ответ неразборчивое: «Рахмат».

Так он и ходил по базару, иногда подкармливаемый, иногда прогоняемый, приходя утром неведомо откуда и вечером неведомо куда исчезая. Время от времени развеселые посетители винной точки, от которой базар, собственно, и получил свое имя, совали ему стакан дешевого пойла, которое он невозмутимо выпивал, твердя свое неизменное: «Рахмат».

Два дня назад он навсегда исчез с базара: один из мюридов Хабибулло быстро усадил его в неприметные «жигули» и через двадцать минут за ним закрылись тяжёлые двери особняка пира Ферганы и директора агропромышленного комбината имени Ленина.

Сейчас он стоял перед ним – чистенький, в новом чопоне, молча ожидая решения своей участи.

Хабибулло страшно возбуждала читаемая в склоненной голове юноши покорность, его белая кожа, и даже хромота.

– Мальчык-шмальчык… – проговорил он хрипло, по ташкентской моде бессмысленно каламбуря. – Блыже подойди. Ещё блыже… Яхши.

Мальчик, не поднимая голову, послушно делал шаги, тяжело опираясь на обшарпанную палочку со сбитой резиновой головкой.

– Садысь.

Хабибулло пододвинулся и хлопнул по подушке рядом.

– Плов-шмов кюшай.

Юноша неловко уселся, пробормотал благодарность и потянулся рукой к пиале.

Мигая налитыми кровью глазами, Хабибулло с сальной улыбкой наблюдал, как мальчишка торопливо запихивает в рот горсти риса и куски мяса: кажется, этого волчонка не успели накормить. Пир вытер жирную руку о халат и погладил мальчика по рыжеватым жёстким волосам. Его возбуждение нарастало. Взволнованно взревывая, верблюды неслись к такой близкой цели.

– Какой ты бе-еленький, Джаляб-кыз… – выдохнул он в ухо юноше.

Тот лишь встряхнул головой и продолжал жевать.

– Я тэбе всё сделаю, что хочешь, одэну, обую, кормыть буду, дэнег дам, – с придыханием приговаривал Хабибулло, переходя в головы на шею мальчишки.

Жевать тот перестал, молчал и не шевелился.

– Ты красывый, от тебя пахнэт хорошо, – продолжал разоряться бай, ныряя рукой под чопон и наслаждаясь ощущением гладкой кожи в ладони.

– Иды сюда!

Хабибулло откинулся назад, увлекая юнца на суфу, одновременно пытаясь сорвать с того чопон. Это стало его последним действием в мире сём.

Он почувствовал колоссальную боль в груди. Верблюды в ужасе взревели и повалились бесформенной грудой. Умер бай с панической уверенностью, что его подвело сердце – шипения выходящего из ножен стального клинка расслышать не успел.

Руслан вскочил на ноги ещё до того, как тело пира Ферганы перестало дёргаться на подушках. Удар был нанесен расчетливо – большая часть крови осталась в теле, только маленькое тёмное пятнышко на голубом шёлке халата выдавало причину смерти. Мальчик делал всё с привычной сноровкой: озираясь по сторонам, одновременно вытер лезвие, вбросил в ножны клюки, и, не глядя на труп, быстро подошел к дверям, прислушавшись.

Он знал, что у двери всего один мюрид, ещё три или четыре – во внутренних комнатах, и один у главного входа. Все бывшие десантники, служившие в Афганистане. Вооружены пистолетами и ножами. В общем, не Бог весть что, но внимания всё же требовали. Было ещё несколько слуг и пять или шесть женщин в хараме (младшей десять лет, а старшая – дочь главы республики). Этих можно не считать.

Руслан уловил из-за двери еле уловимые запахи ленивого пота, вчерашних анаши и секса. Парень на часах уже думал о своих обычных вечерних развлечениях. В этот момент на низком столике за суфой резко зазвонил внушительный красный телефон. Руслан напрягся, ожидая, что, обеспокоенный длительностью звонков, страж ворвется в комнату. Но тому, похоже, было наплевать, что занятый любовными утехами хозяин игнорировал настойчивый аппарат.

Между тем звонил тот неспроста. Референт главы республики рвался сообщить, что его шеф только что скончался от сердечного приступа, вызванного, видимо, резким разговором с главой КГБ. На самом деле он был вызван нищим с ташкентского базара, куда Шараф заехал после аэропорта, чтобы унять нервы. Какой-то оборванец схватил его руку и припал к ней губами, а потом исчез так же быстро, как появился. Шарафу происшествие польстило, а то, что нищий был одним из артельных мастеровых, обладающих секретом «касания оттянутой смерти», он так и не узнал. Ирония этой операции была в том, что явного хозяина республики следовало убрать тайно, чтобы не беспокоить лишне советские власти, а с тайным владыкой надо было расправиться как можно театральнее, чтобы произвести впечатление на неприятеля.

Телефон, наконец, замолк.

– Яман, яман! – заорал Руслан, колотя в дверь.

Запах пота часового сразу стал другим, выдав резкий взрыв паники. Боевые навыки, однако, сказались: парень не ворвался сразу, а приотворил створку, выставив перед собой ствол ПМ. Но при виде бездыханного тела хозяина потерял голову и ввалился в комнату, тут же полетев на пол от подножки. Он умер ещё в полете, когда острие клинка ткнулось ему в шею.

Подобрав и сунув за пазуху пистолет, Руслан быстро и мягко зашагал по коридору. Антидот, данный Ак Дэ, судя по всему, действовал – никаких признаков эйфории от гашиша он не чувствовал. Это было хорошо: Руслана учили работать и под дурью, но без неё всё пройдет гораздо легче.

За углом нос к носу столкнулся с несущим блюдо фруктов слугой. Вернее, Руслан заранее знал, что тот сейчас возникнет перед ним, и был готов. А слуга так и не увидел его, зачарованный посланным Русланом зарядом морока. Он даже крикнуть не успел, лишь уловил ослепительную вспышку прямо перед лицом и повалился, истекая кровью из аккуратно перерезанного горла. Руслан у самого пола подхватил блюдо и осторожно поставил его рядом с дергающимся телом. Один из самых румяных персиков прихватил с собой.

Из-за дверей караулки раздавались возбужденные мужские голоса:

– Шаши-панч! Ду-се! Як-чор!

Охранники играли в нарды, а с ними и тот, который должен был охранять вход. Играли азартно, что не пошло им на пользу: за криками и гоготом не увидели возникшего на пороге худощавого бледного юношу с пистолетом. Да, честно говоря, и не смогли бы увидеть… Словно ниоткуда грянуло четыре выстрела, через секунду – ещё четыре контрольных. Руслан уронил пустой пистолет на пол. Путь был свободен.

Нет, ещё не совсем. Осознав опасность, тут же выхватил клинок, не прерывая движения, резко и глубоко ткнул назад. Тот вошел в упругую плоть, и на плечи юноши тяжело осел ещё один, не учтённый им, мюрид. Плохо, считать надо лучше. И чувствовать противника задолго до того, как он приблизится… Стряхнув мёртвого парня, который, похоже, был самым опытным из всех охранников покойного бая, да вот дал маху, посчитав, что легко справится с хромым щенком, Руслан аккуратно извлек клинок и скользнул к выходу.

Со стороны глядя, он шел неторопливо, даже лениво, однако на самом деле очень быстро двигался в зыбком мареве полуденного зноя и по узким тенистым улицам, скользя вдоль обшарпанных стен. Прохожие, кидавшие на него мимолетный взгляд, ни за что не смогли бы его потом вспомнить – уроки Мастера. Его путь лежал в один из новых микрорайонов, где стоял четырехэтажный панельный дом с огромными лоджиями. Здесь, в просторной однушке, жила Айгуль – тридцатилетняя бортпроводница местного авиапредприятия. Он заприметил её ещё в полете из Ташкента и дождался на площади, бутафоря под растерянного молодого человека, не знающего, куда податься в незнакомом городе. Для неё он навсегда остался эстонцем, студентом-культурологом из Тартуского университета. Говоря эти слова, которые она совершенно не понимала, он вспоминал седую львиную гриву тамошнего профессора, который прочитал в Обители несколько лекций. Руслан тогда подумал, что рано или поздно будет учиться у него. Он часто позволял себе такие спонтанные мечты, их очевидная неосуществимость доставляла ему горькое наслаждение…

Айгуль усвоила лишь то, что мальчик прилетел на практику, а потому должен ходить по чайханам и слушать вопли бродячих рассказчиков-маарифов. И каждое утро он уходил, имея в дипломате не диктофон и блокноты, как она думала, а нищенскую рванину, в которую переодевался в укромном месте ближнего парка, доставал из тайника потёртую клюку, накладывал лёгкий грим и хромал на пьян-базар. Вечером всё проделывал в обратном порядке и фланировал к Айгуль, неся с собой, обычно, дыню и бутылку хорошего вина. А ночи принадлежали им двоим.