Написать президента - Лев Горький

одинокие не выгоревшие извилины бродили среди гор шлака в тщетных попытках найти друг друга, обняться и порыдать друг у друга на плечах. — С меня это… причитается… потом, когда все это закончится.

— Валите. — Ирка распрямилась, и стекло на окошке поехало вверх, отрезая меня от нее.

— Молимся, чтобы она завелась, — повторила Тоня, и повернула ключ зажигания.

Мотор вроде ожил, потом чихнул и затих.

Двери корпуса открылись, из них явился Злобенко, чтобы подозрительно уставиться в нашу сторону.

— Давай, давай! — Тоня ударила кулачком по рулю, и машина рыкнула, как недовольный зверь, качнулись стрелки приборов.

Мы заложили лихой вираж мимо Злобенко, и понеслись прочь от корпуса, мелькнула в зеркале заднего вида фигурка Баковой.

— Не может быть, — прошептал я, и облизал все еще болевшие от побоев губы.

Запрыгали в свете фар стволы, остался позади поворот к спортивному комплексу, выдвинулись навстречу ворота. От будки отделился чернокурточный охранник и направился к нам, косолапо переваливаясь и размахивая руками.

— Стоп! — рявкнул он. — Вернитесь, пожалуйста, в номера! Выезд запрещен!

— Но почему? — Тоня опустила стекло со своей стороны. — Нам надо в город!

— На территории пансионата введен карантин. — Охранник наклонился, и стала видна круглая наетая мордень, маленькие глазенки и нос картошкой. — В связи со вспышкой эпидемии. Крокодилья ангина — это вам не шутка! Трое суток будем сидеть, твою мать…

Голова у меня закружилась вновь.

Гордость сердца твоего обольстила тебя, ты живешь в вышине, и ум твой говорит тебе: «Кто низринет меня на землю?» Но хотя бы ты, как орел, поднялся высоко и среди звезд устроил гнездо твое, то и оттуда Я низрину тебя ниже преисподней — так говорит Господь!

Глава 23

Тоня некоторое время спорила с охранником, кричала, что нам нужно выехать, и очень срочно. Тот отвечал, что у него инструкции и что он никого не может выпустить, «твоюмать», и что нам нужно вернуть машину на стоянку, «твоюмать», а самим отправиться в номера, что скоро приедут врачи и все будет хорошо, «твоюмать-твоюмать».

Но я понимал, что споры бесполезны, выбраться из «Лесной сказки» на машине нам не дадут. У меня не оставалось сомнений, что это не случайное совпадение: никакой крокодильей ангины на самом деле нет, это мои враги просто нашли способ превратить пансионат в громадную ловушку и захлопнуть крышку.

— Девушка, твою мать! — рявкнул охранник наконец, потеряв терпение. — Прекратите! Освободите проезд! Иначе я буду вынужден применить меры физического воздействия!

— Хватит, — вмешался я. — Поехали на стоянку.

Тоня раздраженно фыркнула и принялась выкручивать руль.

— Можно уйти через лес, — сказала она, когда мы оказались в отстойнике для автомобилей. — Я днем гуляла, видела… Забор, конечно, везде, но перебраться не так сложно.

Ей — наверняка несложно, но не мне.

Меня трясло от слабости, боль то и дело возвращалась то там, то тут, словно пробовала мое тело на вкус, голова кружилась. Больше всего на свете мне хотелось лечь на ровное, мягкое, теплое и закрыть глаза, чтобы уснуть, чтобы не чувствовать вообще ничего, чтобы наглухо забыть обо всем.

Реальность казалась тонким покровом, который при небольшом усилии разорвется, и тогда я увижу нечто, спрятанное за ней, нечто истинное, настоящее, тот мир, которому я принадлежу на самом деле. Я знал даже, что именно предстанет моим глазам — желтоватая гладь Евфрата, приткнувшийся на берегу великий город в ожерелье кирпичных стен, громады храмов, мешанина домиков бедноты, глыба царского дворца.

Реальность «Навуходоносора», где я жил последний месяц.

— Я сейчас и могильную оградку не перелезу — сказал я. — Ты можешь оставить меня? Здесь, в машине? Сама возвращайся, чтобы норм, а я тут как-нибудь… Не будут же искать?

Говорил я путано, будто Иличев, и сам понимал это, но язык слушался с трудом, а вместо мыслей крутились в башке какие-то обрывки, прыгали туда-сюда.

Тоня недоверчиво вытаращилась на меня:

— Оставить? Зачем?

— Мне надо работать… я не могу… завтра дедлайн… я должен закончить… Ты…

— Выпить не хочешь? — неожиданно спросила Тоня, и я насторожился. — Согреться. Мозги простимулировать и все прочее.

Слово «выпить» породило в мозгу цепочку ассоциаций: кровать под спиной, горячее женское тело в моих руках… жадные губы… полутьма номера… значок, уколовший мне руку… «Творчество ради отчизны»… клофелин…

— А у тебя есть? — спросил я, изо всех сил пытаясь сосредоточиться.

— Конечно! Сейчас найду! Тебе поможет! — затараторила она, отстегивая ремень. — Стаканчики в бардачке, а коньяк в багажнике. Сейчас!

В каком бы я ни был одурении, я уловил жадный взгляд, который Тоня бросила на меня — даже не на меня, а на сумку с ноутом, внутри которой, помимо моего старого аппарата, сейчас лежит серебристый нетбук с мемуарами. Она увидела эту штучку, когда я переодевался, и наверняка сложила два и два, вспомнила тот факт, что текст еще при мне.

И где еще ему быть?

И сейчас моя поклонница решила подпоить Льва Горького, забрать сумку и рвануть из «Лесной сказки» через забор… И кто знает, что бы она со мной сделала, куда бы завезла, если бы мы выбрались отсюда на машине, как и планировали — наверняка, прямо в лапы к своим дружкам по «Родине».

Горе тому, чье упование на сынов человеческих!

Берегитесь каждый своего друга и не доверяйте ни одному из своих братьев, ибо всякий брат ставит преткновение другому, и всякий друг разносит клеветы. Каждый обманывает своего друга, и правды не говорят: приучили язык свой говорить ложь, лукавствуют до усталости.

И ведь Тоня обещала лишь, что поможет мне вырваться из лап «предателей России». Насчет того, что она откажется от собственной миссии и не сдаст меня Фролу, речи вообще не шло — я этот момент прощелкал, упустил, а Бакова вовсе не знала, кто такая ее соседка по номеру и на кого работает!

Тоня выскользнула из машины, открыла багажник.

Я медленно отстегнул свой ремень, несколько раз глубоко вздохнул и потер уши, чтобы прояснить голову. Сейчас понадобятся все силы, что у меня остались, и если их не хватит… что же, плачь тогда, житель земли, ибо ужас, яма и петля для тебя, и земля распадается, земля сокрушается, шатается она, как пьяный, и беззаконие ее тяготеет над ней!

Я открыл дверцу ровно в тот момент, когда Тоня захлопнула багажник, чтобы два звука наложились и она не услышала. Но распахивать не стал, оставил так, разве что сумку переместил вправо от себя, в открывшуюся щель.

— Вот. — Тоня показала мне бутылку, и принялась шарить в бардачке.

А может зря