Кристина - Памела Джонсон

— Не лги, — заявил он. — Ты всегда умела очень ловко лгать, но я думал, что наконец отучил тебя от этого.

— Неужели ты думаешь, что я рада тому, что случилось? — возмущалась я.

— Конечно, рада. Ведь тебе безразлично, что отдуваться будет кто-то другой.

— Как-нибудь проживем.

— Вздор! (Это было любимое словцо его матери.) Как?

— Живут же люди.

— Как могла ты так подвести меня, не понимаю! Ты эгоистка до мозга костей и думаешь только о себе.

Мне необходимо было поговорить с ним, я хотела, чтобы он выслушал меня. Мне уже было знакомо то неприятное чувство гнева, разочарования и оскорбленной гордости, которое сейчас охватило меня. Мне хотелось, чтобы мой голос звучал, как голос чужого человека, и чтобы это заставило Нэда выслушать меня с необходимым вниманием. Но я решила подождать. Нэд, подпрыгивая, ходил взад и вперед по комнате. Шаги его, однако, замедлились, когда мое молчание затянулось.

— Ну? — наконец сказал он.

— Ты ведешь себя так, что мне кажется, будто все это дурной сон. Я жду ребенка, и этот ребенок твой.

— Чей же еще? — машинально сострил он.

Я попросила его успокоиться, и действительно, мой голос был чужим, и он заставил Нэда умолкнуть.

— Я жду ребенка, и это ужасная неожиданность для меня, потому что я знала, как ты к этому отнесешься. Но ты ведешь себя просто как скотина.

Ему должно быть стыдно, говорила я. Как он смеет утверждать, что я сделала это нарочно?

— Потому что все это выглядит довольно странно, — сказал он.

Я говорила, что он не смеет обвинять меня в обмане, называть лгуньей, говорить, что я думаю только о себе. Я попросила его — и это уже не звучало, как мольба, не забывать, что я намного моложе его, и обращаться со мной, как требует справедливость.

Он встал и вышел из комнаты.

Я взяла в руки журнал. Я не собиралась плакать. Я решила спокойно читать, пока он не вернется.

Он вернулся. Он сказал, что жалеет о том, что наговорил, что и сам не понимал, что говорит. Конечно, мы проживем, живут же другие, как справедливо заметила я. Гарриет будет рада внуку и, возможно, подобреет. Я должна пойти к врачу и, если все подтвердится, должна беречь себя, давать отдых ногам. У него появилась какая-то испуганная нежность, он суетился и хлопотал около меня. Затем он вдруг сказал, что его грубость объясняется тем, что он испугался за меня. Если со мной что-нибудь случится, он не переживет этого. Именно поэтому он так себя вел — он испугался, что я умру от родов.

— Ведь я люблю тебя, Крис, ты должна понять меня.

Я слишком устала и поэтому была согласна помириться и простить. Я сделала вид, что поверила ему. Он повеселел, даже расшалился и предложил выпить за нашего ребенка. Мы должны уже сейчас решить, как мы его назовем. Мы снова чуть не поссорились из-за имени. Весь этот вечер показался мне чудовищно неправдоподобным. Мы вели себя так игриво и влюбленно, словно только что познакомились. Время тянулось невыносимо медленно, стрелки часов почти не двигались. Мне казалось, что я не дождусь, когда можно будет лечь в постель и в темноте выплакаться в подушку.

На следующий день, когда Нэд ушел на работу, я пошла к врачу. Он подтвердил мои подозрения и велел ежемесячно показываться ему.

Домой я возвращалась через парк Коммон под горячими лучами утреннего солнца. Я поняла, что все это время вопреки всему я все еще надеялась, что произошла ошибка. Теперь окончательность приговора ошеломила меня. Я в западне, из которой нет выхода. Нэду и мне придется научиться быть такими же счастливыми, как другие люди, и получать удовлетворение от того, что мы растим ребенка. Я присела ненадолго на скамейку под деревьями, чтобы переждать охвативший меня страх; я знала, что он должен пройти. В воздухе стояла тишина. Белая пыль на листьях боярышника превратилась под солнцем в хрупкую позолоту. Трава была сухой, как сено.

Мимо прошла женщина, толкая перед собой маленькую деревянную коляску-креслице. Ребенок, сидевший в ней, вертелся, перегибался вперед через державшие его ремни, снова откидывался назад и смотрел в небо широко открытыми голубыми глазами. И этого оказалось достаточно. Смирившись, потеряв желание плакать, я встала и пошла дальше. Наконец я смогла почувствовать радость, которой сразу же лишил меня Нэд. Да, я хотела ребенка, я все время страстно мечтала о нем. Эти месяцы ожидания покажутся мне невероятно долгими.

Я зашла к Эмили и сообщила ей свою новость. Она онемела от неожиданности. Казалось, в ее представлении мы с Нэдом должны были жить (пользуясь выражением Каролины), «словно брат и сестра».

— Но ты еще так молода! — Это было обычным возражением Эмили. — Я просто не знаю, что и сказать тебе, милочка. Это так неожиданно. — Она неуверенно похлопала меня по руке. — Как гром с ясного неба. Ведь об этом не было и речи, правда?

Ее первой разумной мыслью было начать что-нибудь вязать для младенца. Она сегодня же купит шерсть, вернее, сейчас же. И действительно, она так заторопилась в магазин за шерстью, что буквально вытолкала меня за дверь. Эмили трудно привыкала ко всякой новой мысли, и для этого ей необходимо было остаться одной.

Когда я наконец вернулась домой, квартира показалась мне необычайно тихой и сумрачной, хотя за окнами ярко светило солнце. Я не знала, куда себя девать, и меня попеременно охватывало то чувство страха, то острое чувство радости. Я пыталась читать, но не могла. Этот день будет, пожалуй, самым трудным. Завтра я буду спокойнее, привыкну к мысли об огромных переменах, которые столь неожиданно свалились на меня.

Я завтракала бутербродами на краешке кухонного стола — днем для себя я ничего не готовила, как вдруг в передней раздался звонок.

Распахнув дверь, я увидела человека с плоским чемоданчиком в руках. Когда он открыл его, в нем оказался набор всевозможных щеток, гребней, шпилек для волос и мотков резинки.

— Доброе утро, мадам! Могу ли я что-либо предложить вам сегодня? У нас есть очень хорошие…

Он внезапно осекся.

Мы смотрели друг на друга.

Он сделал неловкий шаг назад и сказал глубоким басом:

— Боже мой! Ты?

Передо мною был Лесли. На его голове красовался все тот же нелепо маленький котелок, хотя, возможно, это был уже новый. Лицо его еще больше удлинилось, и в нем еще заметнее стало что-то лисье. Его большие пустые глаза готовы были выскочить из орбит.

— Боже мой!

Положение, в котором мы оба очутились, было не из легких.

— Подумать только, какая неожиданная встреча, — сказала я. — Входи, пожалуйста.

Все сразу переменилось, и комичность этой неожиданной ситуации даже развеселила меня.