Кристина - Памела Джонсон

Дики хотя и был на этот раз необычайно разговорчив, не смог, однако, ничего мне рассказать о своей новой подруге, кроме того, что познакомился с ней на работе, ей двадцать два года, и зовут ее Баба, имя, он согласен, довольно нелепое.

Я спросила, насколько все это серьезно.

Он посмотрел на меня взглядом деревенского простака, поковырял носком ботинка тротуар и улыбнулся куда-то в сторону.

— Ты же знаешь меня. Я не силен в вопросах любви. Но все же мне бы хотелось знать твое мнение о ней.

Мы стояли у моего дома. Я внезапно почувствовала себя совершенно самостоятельной и вольной поступать, как мне хочется, особенно когда речь идет о таких безобидных желаниях, как это, и потому сказала:

— Приведи ее к нам. Например, в четверг на будущей неделе. — Мне было безразлично, что скажет Нэд. Эти времена уже прошли, и могу же я, в конце концов, приглашать к себе своих друзей.

— А что скажет он? — Дики всегда почему-то избегал называть Нэда по имени.

— Кто он?

— Ну-ну, — улыбнулся Дики. — Сама знаешь, не притворяйся.

— Я приглашаю, кого хочу, — сказала я. — Нэду приятно, когда у меня бывают друзья.

Вечером, когда пришел Нэд, я сообщила ему как можно более независимым тоном, что на будущий четверг пригласила гостей. Но он почти не слушал меня.

— Делай как знаешь.

Ужин прошел в молчании. Я думала, что, несмотря на кажущееся безразличие, Нэд все же рассердился, но решила не обращать на него внимания, хотя в душе побаивалась. Однако опасения мои были напрасны. Когда, перемыв посуду, я вернулась из кухни, Нэд поднялся со стула, поцеловал меня в щеку и сказал:

— Надень-ка пальто, мы немного пройдемся.

Был ясный и холодный вечер. Звезды густо усеяли небо над пустырем. Нэд обнял меня за талию; он давно уже не делал этого.

— Дружище, — сказал он наконец. — Боюсь, что мы сели на мель.

Я испугалась.

— Что случилось? — (Я уже все поняла, но надеялась, что сползание вниз будет долгим, в сущности бесконечным, и с ним вполне можно будет смириться, даже привыкнуть, как к плавному спуску с пологого холма.)

— Несмотря ни на что, я все еще надеялся, — сказал Нэд. — Поэтому не хотел тебя огорчать. Тем более, — добавил он с горьким упреком, показавшимся мне сейчас неуместным и поэтому не тронувшим меня, — что знаю, как мало ты веришь в меня. — Черты его лица заострились при холодном свете звезд. Я видела, как двигался у него на шее кадык. — Но больше нам не продержаться.

Я спросила, что будет дальше.

— Я виделся сегодня с отцом. Я надеялся, что он поможет мне продержаться еще какое-то время. Черт побери, ведь у него есть деньги! Но он отказал. Пришлось выслушать его условия. Гарриет присутствовала при разговоре, и, если отец что-либо упускал, она подправляла его. Я вынужден был принять их условия.

Мы стояли на большом голом пустыре, том самом, где, казалось, так давно я и мои друзья коротали теплые фиолетовые вечера. (Мой отец, проходя мимо этих предосудительных сборищ, с улыбкой приподнимал шляпу.) Нэд крепко прижал меня к себе, и теперь я уже не видела его лица.

Он сказал, что отец согласился взять его к себе в контору, однако не в качестве компаньона, а всего лишь помощником Финнигана. Отец будет платить ему жалованье, на которое мы сможем жить почти по-прежнему. Однако ничего лишнего мы уже не сможем себе позволить.

— Ловко придумано, не правда ли? Своего рода наказание. Трудно мириться с этим, когда тебе за тридцать. — И вдруг с ненавистью у него вырвалось: — Будьте вы все прокляты!

Когда ты связан с человеком, бывают моменты, когда ты с ним одно целое, даже если любви уже нет. И его обиды причиняют тебе не меньшую боль. Лишь обида за себя и за Нэда заставила меня обронить роковые слова:

— Мистер Каркер-младший.

Я тут же спохватилась и пожалела о них. Я попыталась успокоить себя, что Нэд не заметил их и не понял. Но он читал Диккенса.

— Благодарю, только этого мне не хватало. — Отпустив меня, он быстро зашагал прочь. — Хорош друг! — воскликнул он, когда я догнала его. — Нечего сказать, хорош товарищ!

Я схватила его за руку. Он был так несчастен, и я была в отчаянии, что заставляю его страдать еще больше. Я уверяла его, что не хотела его обидеть. В груди остро защемило, как когда-то, в наши прежние ссоры, когда враждебность внезапно сменялась чем-то похожим на обновленное чувство радости. Но теперь радости не было. Лишь неуместно и ненужно вспомнилось об этом.

Я умоляла Нэда поверить мне, что я не смеюсь над ним. Просто я вспомнила, как жестоко поступила фирма Домби, когда, простив молодому клерку его прегрешения, приняла его обратно, но при условии, что он никогда не сделает карьеры; до седых волос будет он сидеть на стуле младшего клерка, будет на побегушках у юнцов, которые годятся ему во внуки.

— Я не хотела обидеть тебя, — говорила я. — Ты должен понять, что я не хотела этого. Я так зла на них за тебя, что готова плакать.

Но я прекрасно понимала, что снова поступила дурно. Именно эти промахи молодости Нэд не мог мне простить. Я вспомнила злополучный вечер в кино и мою неудачную попытку подстегнуть его самолюбие. Теперь мне так же отчаянно хотелось, чтобы он простил меня, как и тогда, но теперь я хотела этого прежде всего ради него, а не ради себя.

Я подняла к нему лицо. Он смотрел на меня взглядом, все еще полным горечи и обиды. Я не знала, что теперь будет. Но выражение горечи на лице Нэда вдруг сменилось усталостью.

— Ладно, — сказал он, — проживем как-нибудь. Не пропадем. Ведь мы с тобой вместе.

Глава V

Ha следующий день, пока Нэд заканчивал свои запутанные дела в конторе, я позвонила миссис Скелтон и попросила ее встретиться со мной. Но я не хотела, чтобы об этом знал Нэд.

— Я никогда ничего ему не говорю, — ответила она кратко, словно мне самой полагалось бы об этом знать.

— Вы одни дома?

— У меня сегодня Нелли. А что за таинственность такая?

Я сказала, что никакой таинственности нет, просто я очень несчастна.

— Тогда нам, пожалуй, лучше пойти в кино. Я плохо умею утешать. А Нелли только что усыпила своего пса.

Я все же сказала, что буду у нее в три часа.

Как всегда, я застала мою свекровь величественной и скучающей, с журналом на коленях и стаканом джина под рукой. Лицо Нелли было красным от слез.

Я выразила ей свое соболезнование.

— Слезами не поможешь, и его не вернешь. Когда они так мучаются, иного выхода, должно быть, нет.

Я вежливо согласилась с ней.

— Но самое ужасное, — сказала Нелли, — это то, что мне было бы приятнее оставить его в живых, даже если бы он мучился еще больше и сам просил смерти. Это показывает, какие мы, люди, эгоисты. Вернее, какая я эгоистка, — добавила она.