Кристина - Памела Джонсон

Миссис Олбрайт, сжав губы, словно от боли и сожаления, закрыла глаза, но тут же снова открыла их. Наклонившись вперед, она порывисто положила мне руку на локоть. — Но ничего. Хайме такой милый, хотя и немного старомоден, — ни за что не хочет, чтобы его жена оставалась в театре. Айрис почти не жалеет. — Затем она добавила уже совсем другим тоном: — Теперь мне все равно, пусть рожает детей и теряет фигуру. Она всегда была ужасной лентяйкой.

Вынув маленький позолоченный портсигар, миссис Олбрайт открыла его, и я увидела голубые, розовые и зеленые сигаретки с золотыми ободками.

— Через месяц они с Хайме уезжают. Хотят обосноваться в Буэнос-Айресе, где у него дело. Я только надеюсь, — устало промолвила она, — что богатство не испортит мою девочку. Я всегда хотела, чтобы она была как можно более естественной. — Она помолчала. — Могу я передать ей, что ты желаешь ей счастья?

— Конечно, — сказала я и почувствовала укол зависти. Мы с Нэдом не были богаты. Мне никогда не бывать в Париже, не говоря уже о Латинской Америке. Я подумала: Айрис поедет туда, но она все равно ничего не увидит, для нее это все равно впустую. А как бы я использовала это, сколько бы всего повидала! — Я напишу ей, — сказала я. — Вы дадите мне ее адрес в Париже?

Миссис Олбрайт записала мне адрес Айрис.

— Через некоторое время я тоже поеду к ним, как только у Айрис будет свой дом. Стану бедной родственницей, представляешь? Хотя Хайме очень щедр. Он не забыл меня, — она окинула взглядом свои меха. — Мне буквально приходилось уговаривать его не делать мне столько подарков.

Поднявшись, чтобы распрощаться со мной, она несколько отстранила меня и оглядела со всех сторон.

— Должно быть, тебе уже недолго осталось ждать. Как все это будет ново и интересно для тебя! Что ж, Кристина, может статься, в этом и есть твое счастье.

Я спросила, почему она так думает. Странно сдавленным голосом она ответила:

— Ведь тебе не пришлось пожертвовать карьерой. Айрис могла бы добиться успеха. Она знала, что я мечтаю об этом. Я увидела бы ее имя на афишах. — От набежавших слез ее глаза казались большими, — от крупных, щедрых, как хороший дождь, слез, которые так легко умела проливать ее дочь Айрис; но у матери это были слезы гнева и разочарования. — Она всегда все делала мне назло, всегда! — не выдержав, воскликнула миссис Олбрайт. — Что бы я ни попросила, она всегда все делала наоборот. Вместо карьеры, о которой я так мечтала для нее, она вдруг выходит замуж за противного старикашку, годного ей в отцы. Правда, и ты вышла замуж за человека, который намного старше тебя, но тебе нечего было терять.

Она показалась мне старой и больной. Она крепко зажмурила глаза, но слезы, как бисер, катились по щекам.

— Вы расстроены, потому что все случилось так неожиданно, — сказала я.

— Да, это верно. Что поделаешь? Я успокоюсь. — Она вынула сильно надушенный платок и приложила его к глазам. — Все матери — эгоистки! — воскликнула она, словно повторила обвинение, кем-то уже брошенное ей, и ушла.

Декабрь был месяцем новостей. Через несколько дней после визита миссис Олбрайт мне позвонила Каролина и сообщила, что муж оставил ее.

— У него другая женщина, — сказала она, как всегда выражаясь осторожно, — которая не знает его ужасной тайны. Ему с ней легче, чем со мной, понимаешь? Он оставил мне квартиру и все прочее.

Я высказала предположение, что теперь она может развестись с ним.

— Столько осложнений, дорогая, ты не представляешь. Очевидно, я могла бы, но он не согласится. Видишь ли, он католик.

Это было полной неожиданностью для меня. Она никогда не говорила мне об этом.

— Понимаешь, мы просто не хотели никому об этом говорить, потому что мои родители были ужасно против, а его просто в бешенстве. Наш брак был одним из тех неудачных смешанных браков, когда жене приходится давать обещание, что дети будут воспитываться католиками. Очень смешно говорить об этом после всего, что случилось. — Она умолкла, а затем сказала: — Вот почему мы никого к себе не приглашали. Все были ужасно обижены, и ты, должно быть, тоже. Но мой брак всегда был окружен тайной, так что никто, возможно, и не заметил ничего.

— Почему ты мне никогда не говорила об этом? — спросила я.

— Ты же знаешь, как я не люблю рассказывать о себе. Правда, события меня изменили. Теперь я стала ужасно болтливой.

И спросила, не надо ли навестить се.

— Ты моя сестренка, — ответила Каролина, — и если бы мне хотелось кого-либо видеть, то прежде всего тебя. Но сейчас я хочу побыть совсем одна в комнате со спущенными шторами. Подожди, когда я приду в себя; я позвоню тебе.

Глава X

Была полночь. В постели было тепло, в комнате очень холодно, и холод щекотал ноздри. Стрелки моих часов светились, и я могла следить за интервалами — двадцать минут, пятнадцать, десять. Нет, это не желудок.

— Нэд.

Вздох из-под одеяла.

— Что случилось?

— Мне не хочется тебя будить…

— Тогда не буди.

— Мне кажется, началось.

— Что началось? — Еще вздох, а затем свет лампы осветил нас обоих, — О господи! — Одним прыжком Нэд выскочил из кровати, — Я позову Эмили.

— Не будь идиотом. Позвони лучше врачу.

— Но Эмили должна быть с тобой.

— Говорю тебе, мне не нужна Эмили.

— О господи! Телефон твоего врача?

Спотыкаясь, Нэд побежал к телефону; одна штанина его пижамы закаталась выше колена. Он тут же вернулся.

— Он советует ехать в больницу. Я позвоню туда.

Он снова вышел, а вернувшись, наконец спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — ответила я, чувствуя себя далекой от всего, спокойной, в преддверии каких-то новых ощущений. — Пока я оденусь, согрей мне чаю.

Все уже было собрано. Список необходимого был прислан мне из больницы еще месяц назад.

Я попробовала курить, но папироса вызвала тошноту. Нэд был бледен и серьезен. Мы сидели рядышком на постели, обняв друг друга за плечи. Говорили мало.

— Вот опять.

— Что опять? — спросил Нэд, вздрогнув.

— Больно.

— О господи!

— Это ничего. Сейчас это пустяки. — Я с удовольствием думала о том, что скоро начнется все по-настоящему. Это, должно быть, интересно. В последнее время у меня было так мало интересного. Что-то случалось у Айрис, у Каролины, — если все то, что с ними случилось, можно назвать интересным. Но не у меня.

— Я растоплю камин, — сказал Нэд. — Здесь холодно, как в склепе.

— Забавно, — сказала я, — если смотреть на коробку на комоде с этой стороны, она похожа на человека в цилиндре.