The Мечты. Бес и ребро (СИ) - Светлая Марина

- Не довелось, - негромко проговорил Андрей и улыбнулся. – Макаровна наша была. Кажется, автографом хвасталась.

- У меня теперь автографы будут брать на зоне, начну продвигать тюремный театр, должен же быть такой, - усмехнулась Стефания, впрочем, похоже, теперь уже в шутку, хотя ее напряженность никуда и не делась. И все, что ему оставалось – дальше слушать и не перебивать, потому что ему, может быть, ни к чему все ее откровения, он для себя все решил, – а ей нужно. И это самое меньшее, что можно сделать – знать и каждый день быть с ней. В ее жизни. Среди ее руин создавать новое.

- Потом случился Володя. Владимир Кульчицкий, может быть, ты слышал? Мне только исполнилось двадцать два года, и он – взрослый, красивый, уже тогда с именем. Не таким громким, как сейчас, но о нем говорили и много... В общем, Стешка Адамова сорвала джек-пот. У меня просто не было шансов в него не влюбиться. Что вкладывал сам Володя в наши с ним отношения – теперь для меня загадка, потому что то, что я в своей голове нарисовала, как выяснилось, не имело отношения к действительности. У нас быстро все закрутилось, почти с порога. Мы работали вместе, спали вместе, потом – жили вместе. Володя любил говорить, что сделал из меня звезду... а я, дура зеленая, верила. Сейчас думаю, что мы оба сделали друг из друга то, что... что из себя представляем. Я почему-то недавно только вспоминала, что после моего ухода ни один его спектакль не достиг уровня даже нашей первой работы... молодой, сырой... В прошлом году у Кульчицкого был самый скудный урожай премий на моей памяти... а я за ним все еще следила... за его деятельностью. Он за моей вряд ли – да и какая у меня деятельность? Звание мне так и не дали, а он уже при регалиях... Я его видела этим летом. Почти как тебя сейчас, рядом. На гастролях, мы в столицу мотались, играли в Брехтовке по закону подлости. Увидела – и ничего не дрогнуло, словно ничего и не было. Это уже после того, как ты приезжал, помнишь, когда мы... – Стеша грустно улыбнулась и мотнула головой. – В общем, поздоровались и разошлись, а я заранее почему-то так боялась этой встречи, как будто увижу – и умру. И ничего не случилось. Даже осознать не успела. Мы прожили вместе почти десять лет – и ничего. Первые года три или четыре я хотела выйти за него замуж. Ну это нормально – хотеть замуж. Я и потом хотела, но понимала, что пока не случится ничего экстраординарного, этого не произойдет. Знаешь... я для себя объясняла тем, что просто есть такие мужчины – даже если и любят, жениться не хотят. Вроде как, а зачем? Мы и так вместе. Что это меняет? Штамп – и все. А Володя погуливать начал. Может, и всегда гулял, просто я не ловила, а тут застала с поличным – его и девчонку из нашей танцевальной труппы. Прямо в театре, за сценой, во время спектакля. Это было отвратительно, - Стеша замерла, глядя в одну точку, теперь уже мимо Андрея.

И будто бы снова очутилась в том дне, он и сам чувствовал – она в том дне. И этот день вряд ли самый худший в ее жизни, потому что должно было случиться что-то еще. Судя по ее напряжению – что-то было, что привело ее в день сегодняшний.

Она сглотнула и продолжила:

- Я ушла к родителям. Сразу же, в тот же вечер. Без битья посуды, но с твердой уверенностью, что навсегда. Мне было двадцать семь, я верила, что все впереди, да и сил было больше, но не учла единственного – я все равно его любила. Безумно, просто до одури любила, потому что он оставался для меня на каком-то пьедестале, на который я водрузила его в первый же день, как попала в его постановку. Я на него как на бога смотрела... почти как на бога. И когда он стал ловить меня у подъезда, поджидать после работы, чтобы проводить, таскать мне цветы охапками и умолять простить... характер у меня слабый, я сдалась быстро. Хотя мама и говорила, что, скорее всего, пожалею. Мам полезно слушаться. Но Володя тогда привел аргумент, с которым спорить было невозможно. Он предложил дом. Наш с ним дом. Построить за городом для меня и для него дом. Сменить обстановку, начать сначала, настоящей семьей. Замуж, что характерно, и тогда не звал, но мне это было уже не столь важно. Лишь бы с ним... Я слишком долго была без него – несколько месяцев. Этого оказалось достаточно, чтобы истосковаться и простить. И искать повод помириться. Меня преследует Теннеси Уильямс. В переломные моменты жизни он оказывается рядом. В тот год мы получили несколько статуэток за «Кошку на раскаленной крыше». Тогда я считала, что это был лучший год. Потом все началось сначала, но простив его один раз, я прощала снова и снова, до тех пор, пока оказалось, что это вообще в порядке вещей. В конце концов, если тогда не смогла обрубить, что уж потом? Я не сомневалась, что Кульчицкий гуляет, но заставляла себя не спрашивать и не узнавать. Воротники рубашек не рассматривала и не обнюхивала, белье не проверяла. По его телефону не шарилась. Я считала, что лучше не знать, потому что он меня любит, а остальное... ну бывает. С мужиками такое бывает. Я сама не заметила, как оказалась в каком-то диком состоянии, при котором меня втаптывали в грязь, а я – терпела и ждала за это поощрения... Как собачка… Ничего для себя, все для него. Хотя вру… один раз я решила и для себя… Ну, что до тридцати неплохо бы родить ребенка. Мы укладывались по времени – достроить дом и беременеть. Ему тогда было тридцать восемь, мы вполне стояли на ногах – зачем оттягивать? Потому что настоящая семья, как он говорил. Обещал... Но оказалось, что и этого нельзя. Володя встал на дыбы – у нас работа на годы вперед расписана, его в Нидерланды пригласили спектакль ставить, и я сошла с ума, если решила все разрушить декретом в самое неподходящее время. У него же все на мне завязано. Да и куда спешить? Возраст позволяет подождать еще лет пять, а потом мы обязательно вернемся к этому вопросу. Не вернулись. Даже столько не протянули уже... я честно пила противозачаточные, а он честно в наш очередной спектакль приволок Анжелику Акулову в качестве моей дублерши. Я была младше Володи на десять лет. Анжелика – на семнадцать. А у него случился кризис среднего возраста. По его разумению я должна была делиться с ней опытом. А она ему вообще как дочка. Настолько дочка, что я даже понять не успела, как она однажды оказалась с чемоданом в нашем с ним доме, в соседней спальне, а Володя очень честно сказал, что, во-первых, так удобнее работать, а во-вторых... он очень любит меня, но спать хочет с ней, и что это все равно рано или поздно произойдет, и потому лучше так перебеситься, чем исподтишка... чем врать. Догадаешься, что я тогда сделала?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Это ты сейчас про зеленку?

- Тоже в Гугле прочитал?

- Прочитал, - кивнул он.

- Ясно... до состояния «залить все нахрен зеленкой» я тогда еще не дошла. Дурацкий поступок. Нет... я согласилась. Со всем, на чем он настаивал, я согласилась. Мы стали жить втроем. Как тебе?

- Мне? – переспросил Андрей. – Мне не нравится. Но ты же о себе…

- А я – дура. Или, наверное, сошла с ума. Сейчас вспоминаю и почти уверена, что сошла с ума, потому что позволила переломить себя пополам. У меня на хребте, кажется, до сих пор слом. Я тогда… несколько дней провела в горячке, находя оправдания тому, что не могу без него. Любви уже было недостаточно для оправданий. Прощения тоже. Но я все равно не могла. Я сама позволила ему это сделать с собой. Родителям и брату не говорила. Ну подумаешь, в нашем доме посторонняя баба живет. Мы работаем. Да если бы и узнали – что такого? Бунин тоже жил с женой и любовницей под одной крышей... хотя это меня занесло – женой я так и не стала. Да и Володька нифига не Бунин. Недотягивает. Уже потом, спустя время, я пришла к выводу, что до любви моему отношению было уже далеко. Не любила, любовь к тому времени подохла без лишней театральности, тихо так... а у меня начались натуральные судороги в ее отсутствие. И зависимость от этих отношений осталась. Ты представляешь себе, каково ложиться спать, зная, что в этот момент мужчина, с которым ты живешь много лет, под этой же самой крышей, в соседней комнате трахает другую бабу, моложе и, может быть, красивее? А потом утром вставать и как ни в чем не бывало собираться за завтраком. И работать. Потому что я обещала натаскать ему ребенка. Сделать из нее актрису, до которой она тоже недотягивала, как Володя до Бунина. Мы каждое утро пили чертов чай в спокойной, расслабленной... семейной обстановке, а я постепенно сходила с ума от мысли, что он меня не хочет. Ее хочет – а меня нет. Списал в утиль. Наверное, тогда я и решила доказать и ему, и ей, и себе, что я... могу вызывать желание. Пусть не Кульчицкого, пусть кого-то другого, но могу. Чтобы ради меня совершали дурацкие поступки, за мной... ухаживали, ради меня разбивали собственные семьи. Я не хотела быть той, которой изменяют, и на которую смотрят с жалостью. Я хотела, чтобы... чтобы я была одной из тех, к кому уходят. Я не могла заставить себя бросить его, но стала флиртовать направо и налево. Везде, где бывала. На работе, на вечеринках, на улице. Нас все еще позиционировали как пару, про Анжелику тогда не пронюхали. По официальной версии она просто у нас жила... моя близкая подруга. А я вот так запорхала... На свидания стала ходить, вып-пивать. Со стороны, наверное, казалось, что я рехнулась, настолько перестала походить на себя, какой была раньше. А он терпел и молчал. Сейчас я думаю, потому что был связан контрактом. Слишком много на кону для него оказалось. А тогда мне... представлялось, что молчит – потому что чувствует свою вину и все-таки... любит. Но только проходили месяцы, а ничего не менялось. Он продолжал спать с ней. Иногда – когда охота находила – со мной. И по утрам мы жрали втроем чертовы завтраки. А потом я Володе изменила уже по-настоящему. Дважды. Да даже если бы и всего раз – это измены не оправдывает... даже тем моим состоянием нельзя.... Первый – я была пьяная вусмерть на какой-то дискотеке, мы вместе с Анжеликой там напились до чертиков, Кульчицкий приехал нас забирать. Лика согласилась, а я осталась. Видеть его не могла. Потом проснулась с мужчиной... вернее, с мальчиком лет восемнадцати... в гостиничном номере – помнила плохо, что там происходило вообще. Думала умру. У меня болело все, я не знала, что во мне не болит. А позже... очухалась... все ничего, прошло. Таблетка аспирина, холодный душ и отъезд Володи с Анжеликой на гастроли сделали свое дело. Помнишь, я говорила, что не люблю гастроли, и предпочитаю оставаться на месте. Дублерша – это удобно. И мне, и Кульчицкому. По этому поводу я в то же лето закрутила роман с... ну с работы... из администрации... он был женат и отнесся ко мне очень серьезно. К тому времени, как труппа вернулась, собрался разводиться, идиот. Его жена со мной ругаться приходила. Такой скандал поднялся, об этом и говорили, и писали... Закончилось очень смешно. Я п-правда до слез смеялась, так было смешно. Лика забеременела, представляешь? И Кульчицкий – та-дам! – надумал на ней жениться. Из нашего дома меня попросили съехать. Он был на него оформлен, а мне было не до разбирательств. Господи, я так хохотала, что остановиться не могла... И пить... стала очень много. На премьере осенью работала подшофе. Он видел. Все, наверное, видели. Не знаю, как меня вообще на сцену выпустили. Это тогда я на него флакон зеленки и опрокинула, когда на поклон вышли, уже в конце. Такая картинка для прессы красивая была. И я красивая была. После этого несколько дней провалялась в отключке, а когда выбралась, выяснилось, что я в Брехтовке уже не работаю. А Володя дал большое интервью, в котором причиной нашего расставания назвал мое хроническое пьянство и постоянные измены. И ведь не соврал же нифига! И честно женился на своей Лике. Быстренько, пока у нее живота не видно. Я об этом, прямо как ты, в Гугле прочитала. Наелась каких-то таблеток, не помню каких... Запила вискарем, а через десять минут уже набирала скорую, так испугалась того, что сделала. Об этом знали только родители, брат с невесткой. Теперь ты. Дальше ты тоже в курсе – я грохнула Панкратова и сперла его бабки.