The Мечты. Бес и ребро (СИ) - Светлая Марина

Господи, у него жизнь за плечами по возрасту – у Стефании и не было ничего никогда! Хоть шторы будут на память о ней. А захочет вернуть старые – перевесит.

Там, в его квартире, пока он еще не вернулся, она, справившись с намеченным, долго бродила по комнатам, рассматривая их, как будто видела первый раз. Даже заглядывала к дочкам, чего никогда себе не позволяла раньше в его отсутствие, словно опасаясь вторгаться на чужую территорию. Она изучала фото Тамары Малич в спальне Жени и хорошо помнила, что у Андрея на трюмо, среди фотографий девочек в рамках, тоже есть семейный снимок, где он, она, их взрослая старшая дочь и упакованная в комбинезон крошечная младшая. Стеше было интересно. Там Андрею лет ненамного больше, чем ей сейчас. Да, ей интересно, каким он мог быть, если бы они совпали по времени. Они совпали во всем, кроме времени, которого им дано слишком мало. И потому, всматриваясь в лицо его покойной жены, Стефания почему-то подумала, что, наверное, было бы даже хорошо, чтобы он не взаправду в нее влюбился. Чтобы это все оказалось пресловутым «бесом в ребро». Чтобы легко забыл. Становиться причиной чужого инсульта – идея так себе, а ведь он – ровесник ее мамы, и она слишком уж заигралась в серьезные отношения. Почему об этом не помнилось раньше?

Как и о том, что она не вписывается. Среди этих нескольких рамочек, которыми обозначена его семья – она совсем не вписывается, зато ее имя и мордашка красиво смотрятся на афишах. Впрочем, если Трофимцев намерен ее арестовать, ей ни то, ни другое не светит, и на этом месте в ходе своих размышлений она начинала хихикать, как полная дура, и прекрасно понимала – это истерика.

В своем полуистерическом состоянии Стефания добрела до театра. В двери входила с глазами такими же черными, как ее перспективы. И такими же пустыми, как у покойника.

Охранник на входе, едва увидев ее, подхватился со своего места, на котором до этого сидел, уткнувшись в телефон. С выражением любопытства и обеспокоенности на лице он подскочил к ней и самым вежливым тоном пробухтел:

- Доброе утро, Стефания Яновна!

- Доброе, Миш, - рассеянно улыбнулась она ему, вряд ли отдавая себе отчет, что вот так на работе ее ни разу не встречали. Чтоб под ноги охрана бросалась здороваться. Ей-богу, ей было не до того. Впрочем, даже если бы вопрос и возник, то ответ был дан незамедлительно. Миша неловко вытянул лыбу, что нисколько не умаляло нездорового интереса в его взгляде, на который она реагировала куда сильнее, чем на слова, и проговорил:

- Директорская секретарша звонила. Директор просит вас зайти, как только вы появитесь.

- А у м-меня репетиция. И Жильцов ждать не любит.

- Ну директор главнее режиссера, - пожал плечами охранник.

- Да? А… ну да…

- Вы сегодня прям рано.

- Ну ведь репетиция. Надо… спасибо за информацию, Миш, - она кивнула ему и медленно поплелась в сторону боковой лестницы, по которой можно было быстро попасть на админэтаж.

Там, недалеко от кабинета Юхимовича, на стене довольно просторного коридора, висело большое зеркало. Когда шла мимо него, непроизвольно остановилась. Залезла в сумочку, нашла помаду, занесла руку, чтобы накрасить губы, и только тогда поняла – все на автомате. Эти движения, отточенные за многие месяцы работы в солнечногорской муздраме, у нее выходят вне ее намерений. Остановиться у зеркала, поправить макияж, расчесаться. Так по-женски.

Раз мазок. Два мазок. Три мазок. Щелчок колпачка. Щелчок замочка на сумочке.

Щелчок ручки двери.

- Доброе утро, - секретарше.

И не глядя на нее – к Юхимовичу. Чтобы после положенных приветствий, сидя напротив него за столом, почти как перед Трофимцевым всего-то часом ранее, получить еще один удар под дых. Снова лишиться почвы под ногами. Остаться без воздуха.

- Конечно, это неприятно… и вам, и мне. Однако, Стефания Яновна, нам придется попрощаться. Я делаю это против воли, но выхода другого у меня нет. Я от себя не завишу.

Ей все еще хватало мужества, чтобы продолжать смотреть ему в лицо. Может быть, если бы кто потверже, она бы и не смогла. А Юхимович, вот, мягонько. Коленом под зад.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Это вы собираетесь сделать мне аля-улю? – помахала она ему ручкой. – Ну так смелее! Вам это будет не больно!

- Стеша… - поморщился директор, - ваше чувство юмора несколько не к месту. Вы не понимаете серьезности ситуации.

- Главное, что вы ее достаточно осознали, чтобы меня уволить, Георгий Карпович.

- Увольнять вас я не могу и не хочу. Это слишком. Но для всех будет лучше, если вы сами это сделаете.

- Сделаю что? Напишу заявление по собственному?

- Можно по соглашению сторон. Разойдемся полюбовно.

Стефания сверкнула глазами и подалась к нему через стол, отчего тому открылся весьма соблазнительный вид на ее грудь в блузке.

- Умение принять правильное решение – вот, что отличает хорошего руководителя от посредственного!

- Я должен блюсти доброе имя нашего театра. Вы же понимаете, что вас взяли сюда не без некоторых опасений, но руководство сочло возможным предоставить вам шанс…

- Я полагала, что меня взяли сюда за мой профессионализм, - резковато отчеканила она.

- Его еще следовало доказать после всего того шлейфа скандалов, который сопровождал ваше имя, - отрезал он, долбанув по больному, что, она думала, уже не болит. Джентльменом до конца Юхимович оставаться не пожелал. Но все же постарался немного смягчить удар, продолжив: – Сейчас обстоятельства изменились. Мы искренно верим, что все прояснится в ближайшее время, и что к трагической гибели Олега Станиславовича… вы не имеете никакого отношения, но… дело в том, что меня буквально вынуждают… вынуждают…

- Вышвырнуть меня поскорее из этих замечательных стен, - понимающе кивнула ему Стеша.

- Лилианна Людовиковна в память о супруге благоволит нашему театру, - мрачно сообщил ей Юхимович, будто бы это все на свете объясняло, что заставило ее улыбнуться еще шире. Прямо во все тридцать два – одинаково жемчужно-белых, как будто ненастоящих, но все-таки родных зубика. Кроме одного маленького клычка, который чуток выпирал наружу, напоминая о том, что она обычная живая женщина. Сейчас, правда, несколько менее живая, чем всегда.

- Лилианна Людовиковна – человек большой души! Ей для ближнего ничего не жалко, - «Включая собственного мужа».

- Тем не менее, скандал, в который вы втягиваете и театр, и наших спонсоров – крайне нежелателен. Понимаете?

- Очень понимаю, - снова деловито кивнула она. – Каким числом заявление д-датировать?

- Что?

- Ну заявление… которое по соглашению сторон. Каким числом? Я так понимаю, смысла отрабатывать две недели мне нет? Раз уж в п-премьере я в любом случае не участвую, то чего тянуть кота за хвост?

Юхимович даже со стула вскочил и засуетился, подсовывая ей бумагу. Вторую за этот день. Только, в отличие от протокола, который нужно было просто подписать, здесь еще и текст сочини. Пальцы ее подрагивали, пока она катала шапку. А на слове «Заявление» - неожиданно успокоилась. Впрочем, и сама хорошо сознавала, что позднее это мнимое спокойствие снесет ураганом эмоций, которые сейчас исчезли все до единой. Ну какая разница, если ее вымарывают отовсюду?

- Уволить… давайте с послезавтрашнего дня. Чтобы бухгалтерия успела выплату произвести, да? – хлопотал Юхимович, наблюдая за ней. – А дату сегодняшнюю внизу. Ага…

Стеша кивала и продолжала писать. Не так много строчек, а будто выпотрошили все нутро.

- В отдел кадров нести? – весело спросила она.

- Да я сам, Стефания Яновна.

- Замечательно! – обрадовалась Адамова, внимательно глядя на исписанный лист. Потом рассмеялась и прижала его к губам, оставляя отпечаток красной губной помады. Хоть не зря красилась. – Привет Хомченко!

С этими словами она поднялась со стула и уверенной походкой прошествовала к выходу из чертова директорского кабинета, пройдя очередную веху. Тогда она думала, что пройдя.

Дальше Стеша шагала в прежнем темпе, будто заданный алгоритм движений все ещё продолжал действовать. От бедра. Чеканным шагом. Только вперед.