Звёздная бирема «Аквила». Мятеж - Олег Мелехов

И перед ошеломленным напарником предстала удивительная картина: раскрасневшаяся от жарких комплементов Кассия внимала песне очень симпатичного амикуса, радостно и ритмично шевеля при этом торчащими изо рта палочками от леденцов. В одной руке у девушки был зажат третий леденец, в другой — многослойное башнеобразное пирожное.

— Гай, ифи фюфа! — поманила она. — Тут так фесефо!

***

Такой «универсал», как наварх биремы, всегда имеет небольшой бонус в общении с узкими специалистами типа Антония. В плане запудривания мозгов и убалтывания этих самых узких специалистов касательно, скажем, технического состояния корабля. В том же случае, если дотошный психо-куратор со свойственной дилетантам настойчивостью решит вдруг проверить заверения наварха, под рукой у Ливии всегда остается прикормленная и преданная Фабриция и ее генетический родственник, готовый подтвердить все, что угодно, лишь бы командир «Аквилы» не разорвала их отношения.

И это только самый очевидный пример. А еще были вигилы, буквально поджавшие хвосты после «учебного мятежа» и с опаской обходившие теперь наварха, прижимаясь к переборкам. Так, на всякий случай.

Ну, это если в идеале. На практике, конечно, случались казусы. Однако в преданности своего экипажа Ливия не сомневалась. Особенно теперь.

И через неделю после возвращения «Аквилы» наварх в очередной раз убедилась — хороший экипаж, отличный просто. За родную бирему и ее командира не только всех порвут на бортовой вексиллум, но и глаза закроют и уши заткнут, чтобы ненароком не заподозрить начальство в чем-то не совсем законном.

Публий Вителлий, центурион вигилов, который после «учебного мятежа» глаз не смел поднять на наварха, поскребся в ее каюту чуть свет, если считать по корабельному времени, и заполдень, если по станционному. После полета Ливия еще не синхронизировала часы, как всегда давая экипажу время привыкнуть.

— Наварх?

В руках проштрафившийся офицер держал некий пакет, каждым телодвижением своим от оного пакета отстраняясь.

— Слушаю, — благосклонно кивнула Ливия.

— На твое имя пришло входящее со станции. Текстовое. Я принял, скопировал и удалил сообщение из базы. Вот, — и протянул наварху карту.

«Выслуживаемся, — мысленно хмыкнула Аквилина. — Похвально, Вителлий, весьма похвально!»

— Отправитель?

— Сообщение не подписано, наварх. Потому я и взял на себя смелость…

— Довольно! — прервала его Ливия. — Благодарю. Буду признательна, Публий Вителлий, если ты и впредь будешь проявлять такую же деликатность. Свободен.

И, убедившись, что дверь в каюту надежно закрылась за спиной вигила, задумчиво покрутила в пальцах карту. Анонимное сообщение, да к тому же текстовое… Интригующая архаичность!

— Ну-ка, ну-ка…

Умница-Вителлий догадался не только извлечь послание из общей базы, но еще и закодировать его. Самого себя опасался, что ли? Ливия набрала свой пароль, и загадочное письмо развернулось проекцией пергаментного свитка. Изящно! И сразу понятно, кто отправитель. Стиль оформления характерный, кому, кроме патриция, придет в голову так извращаться? А для них это — дело привычное.

«G. Acilius Liviae salutem[38].

Доблестная! Благополучное возвращение твоего корабля — редкая, и оттого бесценная радость. Позволь мне лично воздать хвалу твоей отваге и убедиться, что ты и впрямь благополучна. Ежедневно после полудня я совершаю прогулки в дендрарии и буду счастлив, если встречу тебя там.

P.S. Ты говорила, что даже здесь у меня найдутся верные друзья. Увы, покуда я не нашел тому подтверждения».

Ливия прочитала раз, прочитала второй — и нахмурилась. Ацилий писал так, чтобы любой посторонний счел это изящное послание приглашением на свидание. Но на деле записка больше походила на вопль о помощи. И отвергнуть этот зов — немыслимо.

Она стерла письмо и бросила карту в распылитель. А затем набрала код вызова префекта.

— Квинт Марций! Окажи любезность, зайди ко мне в каюту.

— Уже иду! — очень бодро отчеканил тот.

Собственно, вызов Ливии спас префекта от очередного психологического штурма, предпринятого неугомонным Луцием Антонием. Оскорбленный в лучших чувствах мозгоправ взялся за подопечного всерьез и повел осаду скрытного командования «Аквилы» по всем правилам военных действий — завалил тестами, освидетельствованиями и психопрактиками. Ливию Терцию не слишком отвлечешь, у неё работы с ремонтом биремы по горло, а Квинт Марций вынужденно бездельничает, так какая разница, в чьи ворота долбить тараном из тестов, если они, наварх и префект, уже вошли в преступный сговор?

Антоний сконцентрировал усилия на командире манипулариев, и за неделю достиг потрясающих результатов, каких до сих пор не удавалось получить ни с одним из Марциев. Упрямый психокорректор довел лояльного и политически инертного префекта до твердого намерения однажды учинить настоящий мятеж против существующих порядков. Против необоснованного копания в мозгах у военного руководства, против наглого вмешательства в личную жизнь граждан, против жесточайших профессиональных рамок и отсутствия любого выбора. А ведь это же абсолютная и проверенная веками истина, что все люди разные, даже если они из одной фамилии и одного поколения. Квинт Марций ни в чем, кроме способностей, не подобен той же Марции Альбе — неужели это так сложно понять? Но нет! Луцию Антонию не жить спокойно, пока он не докажет противозаконный умысел в поступках обоих Аквилинов. Сволочной он гад! Сказать по правде, сцинка Фиделиса префект «Аквилы» любил и уважал гораздо больше, чем станционного мозговеда.

Ливия встретила его выразительным жестом, призывающим к молчанию, и приветливым взмахом руки с зажатым в ней устройством — круглой и блестящей серебристой таблеточкой, снабженной десятью усиками. Не давая префекту опомниться, наварх ловко пришлепнула устройство на предплечье гостя и, выждав минуту, снизошла до пояснения: — Марк Фабриций удружил, собрал сканер на прослушку и глушилку, на всякий случай. Теперь можно говорить свободно. Если хочешь, я у него и для тебя такую штуку попрошу.

Еще декаду назад Квинт Марций от подобных подарков отказался бы наотрез, но теперь окончательно созрел даже к запусканию такой вот «многоножки» прямиком в собственные мозги. Через любое отверстие!

— Не откажусь, — вздохнул он с явным облегчением. — Что у тебя приключилось?

— Не хочешь составить мне компанию в послеполуденной прогулке по дендрарию, Квинт Марций? — вместо ответа поинтересовалась Ливия. — Выпустим Фиделиса побегать по травке. Заодно и с Гаем Ацилием пообщаемся без лишних ушей. Помнится, ты интересовался его политической программой.

Что верно, то верно. С каждым днем, с каждой прочитанной главой учебника по пилотированию, с каждым виртуальным полетом в птичьем теле по виртуальному лесу, идеи бывшего сенатора становились Квинту Марцию всё ближе и ближе. Префект отдавал себе полный отчет в том, что его желание летать никогда не удовлетворится только симуляцией или тайными занятиями на мостике в компании с Ливией. Ему, однажды испробовавшему запретный для Марциев плод, всегда будет хотеться большего. Всякое же тайное рано или поздно станет явным. А они с навархом уже зашли слишком далеко — за ту черту, где кончается лояльность и начинается наказуемая крамола. Обратной дороги, по сути, для них обоих уже нет. Как и у Гая Ацилия Куриона, собственно.

— Он напомнил о себе?

— Напомнил, — кивнула наварх. — И, похоже, что дела у него плохи. Гораздо хуже, чем у нас с тобой. Иначе Ацилий не стал бы просить меня о помощи… Ну, так что? Прогуляемся? Можно… — она сверилась с часами, — прямо сейчас, если ты не слишком занят. Заодно и о наших делах перемолвимся. А то здесь, — Ливия нервно оглянулась, — мне в каждой заклепке уже мерещатся всевидящие очи преторских спекуляториев. Буквально час назад показалось, что Антоний из унитаза подмигнул.

— Мне он подмигивает даже из чашки с кофе, — фыркнул префект. — Я совершенно свободен и не хочу отдавать эту свободу Антонию. Погуляем с Фиделисом, заодно и подтвердим теорию, что мы — тайные любовники, только отчего-то преступно решили сделать достояние психокорректорской службы — частным делом.

Любой военачальник ранга Квинта Марция, тем паче командующий боевой мощью биремы специального назначения, не мог иметь от психо-корректора никаких секретов. И это было… отвратительно. Раньше Аквилину так почему-то не казалось, напротив, в прозрачности личной жизни ему виделась абсолютная чистота дел и помыслов, которые необходимы для эффективного командования. Впрочем…

«Про страсть к пилотированию ты всегда молчал, — напомнил себе префект. — Так что задатки бунтовщика и ренегата у тебя были с юности, не прибедняйся».