Избранное - Ба Цзинь

Он спешит к ней и только тут узнает, что это вдова Чжан Вэйцюня.

Но она заметно исхудала, лицо ее белее бумаги, глаза полузакрыты, дыхание еле слышно. Он окликает ее. Она открывает глаза, долго смотрит на него, как бы не узнавая, затем резко приподымается, опираясь рукой о землю. Скрипнув зубами, она расстегивает свой халат — из левой груди красным потоком льется кровь. К спине женщины привязан ребенок, только он как будто уменьшился в размерах. Она отвязывает его и передает Дасиню со словами: «Господин Ду, я убила командующего гарнизоном, отомстила за своего мужа. Они гнались за мной… Я хотела спасти нашего с мужем сыночка, но вот меня ранило… Мне уже не выжить… Благодарение Небу, я встретила вас, господин Ду. Прошу вас, возьмите мальчика, вырастите его… А когда повзрослеет, расскажите ему, как погибли его отец и мать, пусть он отомстит за нас!»

Ду Дасинь берет ребенка, тоже расстегивает халат и прячет у себя на груди мальчика. Он хочет найти поблизости место, чтобы промыть ее рану, или же отыскать крестьян, которые согласились бы приютить женщину до выздоровления. Но не успевает отойти, как слышит звуки горна и воинственные крики. Он оборачивается и видит, как ее уносят солдаты.

Охваченный гневом, он бежит за ними, не думая о смертельной опасности. Пуля пронзает его грудь. Он падает и от боли теряет сознание.

Когда он открывает глаза, вокруг никого нет. В небе сияет месяц, всюду поют цикады. Ему совсем не больно, как будто и не было тяжелой раны. Вдруг он вспоминает о ребенке, расстегивает халат, но там не мальчик, а большая книга. Он раскрывает книгу — это, оказывается, альбом с множеством фотографий знакомых и незнакомых людей, но ни одного имени он не может вспомнить. Наконец он натыкается на фото Чжан Вэйцюня, потом его жены, потом на собственное изображение. Он собирается смотреть дальше, но внезапно уже просмотренные им страницы самопроизвольно перелистываются в обратном порядке, причем Ду не находит ни одной из только что виденных им карточек. На каждой странице большое пятно крови, кажется, что она еще теплая. Перепуганный, он выпускает книгу из рук, и в этот миг невесть откуда раздается сильнейший раскат грома. Кажется, что небо и земля разваливаются на куски…

Когда Ду Дасинь проснулся, сердце его все еще колотилось в тревоге, но вокруг все было тихо. И сам он спокойно лежал в постели. Он знал, что все происшедшее было только сном, и хотел дать отдых; уставшему мозгу. Занималось утро.

Снова донесся голос фабричного гудка, пришла пора заступать к утренней смене. Его больно ужалила мысль о Чжан Вэйцюне. Он знал, что отныне среди рабочих, входящих на фабрику, не будет Чжан Вэйцюня. Ду сознавал, что это он убил его. Взгляду опять предстала его окровавленная голова с отрубленной щекой, возникли расширенные кроваво-красные глаза. Они словно обвиняли в малодушии. Начала мучить совесть — ведь это он погубил Чжан Вэйцюня, лишил счастья его жену. Чжан умер, а он сам еще жив. Как это возможно? Он должен ценой своей жизни отомстить за него. Другого пути сейчас нет, и только этот путь может примирить его со своей совестью. Появилось ощущение, что его долгой, отчаянной борьбе скоро должен прийти конец. Ему хотелось отдыха, вечного отдыха. Но это и значит умереть, ибо только смерть может принести успокоение сердцу, дать ему самому счастье забытья.

В этот момент он и решил свою дальнейшую судьбу. Он пойдет и убьет начальника гарнизона, отомстит за Чжан Вэйцюня'. Разумеется, это означает, что и сам он умрет.

Люди, стремящиеся жить во что бы то ни стало, при мысли о смерти испытывают страх, печаль, горечь утраты. Но не таким был Ду Дасинь. Смерть он рассматривал как свой долг, хотел, чтобы с ней прекратилась его бесконечная отчаянная борьба. Как только он осознал, что смерть уже стоит у его порога, что он скоро достигнет вечного покоя, на душе сразу стало легко. Он даже ощутил радость оттого, что нашел путь к прекращению всех страданий. Он спокойно заснул вновь.

Вечный покой, привидевшийся Ду Дасиню во сне, действительно был уготован ему, и ждать оставалось всего несколько дней.

ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ

Это был вечер глубокого покоя, в бескрайнем небе не было ни одного облачка, оно представлялось цельным, чистым, незапятнанным. В него было вкраплено лишь несколько звездочек, да в восточной стороне виднелся круг из белой яшмы: похожая на круглое зеркало луна медленно перемещалась по небосклону. Ли Цзиншу стояла на террасе в левой части особняка и любовалась луной. Легкий ветер шевелил ее волосы, она вдыхала разлитый повсюду аромат цветов коричного дерева. Девушка была погружена в раздумье, она думала об одном человеке…

И тут пришел Ду Дасинь. Он прошел по усыпанной лепестками цветов коричного дерева цементной дорожке, поднялся по лестнице и встал рядом с Цзиншу.

При свете луны исхудавшее лицо Дасиня казалось таинственно-прекрасным. Совершенно верно, когда человек твердо знает, что он приближается к смерти, и не испытывает при этом никаких сожалений, когда все мелочи повседневного бытия теряют в его глазах значение, он приобретает способность видеть все хранимые жизнью тайны. Ведь он уже ощущает себя сторонним наблюдателем, а не участником действия. И с души Ду Дасиня, казалось, тоже был сорван покров, и он увидел иной мир, недоступный глазам человека в обычное время. Не оставив следа, исчезли все суетные помыслы, в сердце пылал лишь огонь возвышенного идеала. Уходя в край вечного успокоения, он жалел людей, остающихся в этом мире, чтобы продолжать страдать. Далеко отогнав от себя земную любовь и ненависть, он сохранил лишь высокие устремления. В чистом сиянии луны он напоминал изображение святого с нимбом над головой.

Улыбаясь, он долго стоял рядом с Цзиншу. Она не избегала его пронзительного взгляда, угадывая в нем бесконечную доброжелательность. Сначала она хотела бросить ему упрек, что он так долго не приходил в их дом, заставляя ее думать о нем, но, увидев выражение его лица, решила оставить при себе заготовленные слова.

Внезапно на его лицо снова набежала печаль. Девушка заметила, что в его глазах заблестели слезинки. Он плакал! Ночь была необычайно тихой, и они оба не нарушали молчания. Она начала догадываться, что для долгого отсутствия у него были свои печальные причины. Сейчас же он пришел, чтобы сказать нечто значительное. Ей хотелось расспросить его, но что-то не давало ей раскрыть рта, и она лишь еле слышно прошептала:

— Дасинь…

— Цзиншу, я должен сказать тебе несколько слов. Надеюсь, ты на меня не обидишься… — Голос Ду Дасиня слегка дрожал, его полные слез глаза грустно смотрели на нее в ожидании ответа.

— Как ты можешь говорить такое? Разве я могу обидеться на тебя? — произнесла она наигранно-удивленным тоном.

— Да, я знаю, что не можешь… Сейчас я хочу высказать то, что уже давно таится в моей душе. Я много раз порывался сказать тебе об этом, но, сам не знаю почему, до сих пор этого не сделал. Сегодняшний вечер — это последняя возможность, если не скажу сейчас, значит, уже не скажу никогда… Тебя впереди ждет счастье, ты молода, полна жизненной силы, ты бесконечно добра… Все это я знаю. Я часто задавал себе вопрос: может ли такой человек, как я, занимать место в твоем сердце? Вот об этом я и хочу спросить тебя сейчас: способен ли я занимать какое-то место в твоем сердце, в самой его глубине? — Он облокотился на перила, прикрыв рукой лицо.

— Дасинь, зачем ты спрашиваешь об этом? Неужели ты до сих пор не постиг моей души? — Она смотрела на Дасиня искренним, любящим, нежным взглядом, проникавшим в глубь его существа. Но она и сама была взволнованна — никогда еще ей не приходилось слышать, чтобы Дасинь говорил так робко и мягко, она никогда не предполагала услышать в его голосе такие просящие нотки.

Он убрал руку от лица, но не повернулся к ней, а устремил взор на небо и заговорил:

— Как было бы хорошо, если бы мне не довелось встретить тебя — по крайней мере сейчас я мог бы чувствовать себя счастливым… Ты, наверное, заметила, что совсем недавно, когда я пришел, у меня на лице было совсем не такое выражение, как в эту минуту… С первых дней нашего знакомства ты все больше подчиняла себе мою душу, и скоро все мое стало принадлежать тебе. Сколько раз один лишь день разлуки казался мне нескончаемой пыткой, как часто я ощущал, что не смогу жить вдали от тебя. Стоило мне задуматься о чем-либо, и перед глазами сразу же возникал твой образ. Ты, всегда и везде ты!.. Ты то и дело убеждала меня беречь себя, но ведь я терял здоровье как раз из-за тебя! Знаешь ли ты, почему я работал изо всех сил, почему не жалел себя? В конечном счете из-за тебя. Я старался сделать все, чтобы у меня не было времени думать, потому что я мог думать только о тебе, я изнурял свое тело, чтобы у меня не было сил помышлять о чем бы то ни было. Я не показывал этого, но любил тебя до изнеможения… Ты делала для меня много хорошего, и я понимал, что за этим ничего особенного не кроется, просто ты не можешь по-другому — такая у тебя добрая, нежная душа. Конечно, я тебе признателен, но болезнь моя от этого лишь усиливалась. И вот, осознав, сколь глубоко мое чувство, я всеми силами старался подавить его. Сколько бессонных ночей провел я из-за любви к тебе, сколько раз чувства во мне боролись с разумом, сколько раз из-за любви к тебе я испытывал укоры совести и старался уморить себя работой. Да, я порядком исстрадался из-за тебя, но в этом исключительно моя вина. Ты и твой брат относились ко мне как нельзя лучше… Никогда не забуду те семь дней, что я, больной, провел в вашем доме. Ты заботилась обо мне, как ласковая мать, и благодаря этому в последние дни моей короткой жизни я узнал, что такое человеческое счастье. Потому-то я так охотно принимал все страдания из-за тебя… Хочешь знать, почему на восьмой день я ушел из вашего дома, не попрощавшись? Потому что я любил тебя. Когда я чуть не начал сходить с ума от любви, я понял, что не могу оставаться у вас. И с того дня больше не показывался… Я и раньше любил женщину, и мне снились красивые сны. Но я никогда никого не любил так, как тебя. Только на этот раз я заплатил за любовь всею кровью моего сердца… Я знаю, что я обречен на гибель. Твоя же судьба принесет тебе счастье без границ. Я хотел бы только надеяться… Не плачь! Не плачь!.. Я хотел бы только надеяться, что в дальнем уголке души ты сможешь сохранить память обо мне. Тогда и после смерти я буду тебе благодарен… Цзиншу, моя Цзиншу, не надо плакать!