Избранное - Ба Цзинь

«Человек — существо, не знающее сочувствия, он строит свое счастье на чужих страданиях». Эта мысль разрывала ему сердце. Невысказанная боль порождала неудержимый гнев. Он решил, что не должен умирать или по крайней мере не должен позволить другим обрести благополучие благодаря его смерти. Овладев его душой, гнев пришел на смену страданию. Он действительно уверовал в то, что все эти люди должны погибнуть, притом погибнуть прежде, чем умрет он сам. Пусть и он умрет, но только после них. В глубине его существа возникло страстное желание разрушить, уничтожить все вокруг — и людей, и здания. Своим острым, как лезвие ножа, взглядом он как бы срывал с разнаряженных красоток одежды, сдирал с них кожу и мясо, оставляя одни скелеты, а автомобили превращал в катафалки. И вот уже вся улица была полна скелетов и катафалков. Тут он почувствовал радость мщения.

Он еще пару часов шагал вдоль проспекта, чувствуя себя палачом, удачно выполнившим свою работу. Вдруг его ноги остановились перед ярко освещенными дверьми, из-за которых доносился порядочный шум. Оказалось, он стоит перед входом в самый популярный шанхайский ресторан. Непрерывно входили и выходили клиенты, одетые один богаче другого, раздавался звонкий смех, доносились полные любезностей фразы. В витрине красовались разложенные на фарфоровых блюдах закуски и бисквиты. Стекла отделяли друг от друга два мира. Внутри были свет и тепло, улыбки и веселье, источали аромат чудеса кулинарии. Снаружи толпились тощие, с голодным блеском в глазах мужчины и пожилые женщины; они жадно пожирали глазами выставленные блюда, а на душе у них были тьма, холод, страдания и муки голода. Никто из веселившихся там, внутри, и не помышлял об этих несчастных. Подошел иностранец-полицейский в сопровождении двух китайских стражей закона и стал отгонять бедняков от витрины.

«Человек — существо, не знающее сочувствия, он строит свое счастье на чужих страданиях». Эта мысль снова пронзила его сердце. Не в силах сдержать негодования, он издал отчаянный крик. Окружавшие в изумлении обратили на него свои взгляды, а он ушел с высоко поднятой головой.

Около одиннадцати Ду Дасинь вернулся в Яншупу. На тихой улице словно в строю стояли ряды домов. Вдали, в той стороне, изрыгали дым трубы текстильных фабрик, окрашивая ночное небо в кровавый цвет. На общем кровавом фоне выделялось светлое, будто белое облако, пятно: Ду понял, что это отсвет огней центральной части Шанхая. Там, в центре и в промышленном районе, люди наслаждались, болтали, веселились, трудились, страдали. А здесь были лишь тишина и гибель. Он помедлил перед своим домом, затем все-таки толкнул некогда покрытую лаком, порядком облупившуюся дверь и вошел.

В полной тьме Ду Дасинь поднялся по лестнице, заметив при этом, что в угловой клетушке еще не легли. Он отпер дверь и вошел в свою низенькую, тесную каморку. Нащупав на столе спички, он зажег стоявшую на подоконнике керосиновую лампу, переставил ее на стол и пошел запирать дверь.

Затем он опустился на стул, склонился над столом, подперев голову руками, и долго смотрел куда-то вдаль, погрузившись в раздумье. Но это ему наскучило, и он решил лечь спать.

Но тут послышался звук открываемой внизу двери, шаги по лестнице и стук в его каморку. Раздался женский голос:

— Господин Ду, вы еще не спите?

Ду понял, что это жена Чжан Вэйцюня, и поднялся со стула. Голос прозвучал снова, на сей раз более громко:

— Господин Ду, господин Ду, вы не спите?

— Нет, не сплю, заходите, пожалуйста! — произнес он и открыл дверь. С искусственной улыбкой он предложил вошедшей стул.

Однако она не стала садиться, а, опершись рукой о стол, спросила дрожащим голосом:

— Господин Ду, что с вами?.. Говорят, сегодня на привокзальной площади казнили одного революционера…

В волнении Ду Дасинь не мог ничего ответить. Он испытывал растерянность и душевную боль. Ему хотелось скрыть от вдовы правду, но разум как будто вовсе покинул его — он был не в состоянии ответить на простейший вопрос. Он понимал одно: это он лишил счастья эту женщину, это он повинен в страданиях, которые ее ожидают, это он отнял у нее опору в жизни. Когда-то не жалел слов, расписывая им грядущее счастье, но на деле получилось как раз наоборот. Он не мог ничего сказать ей — его уста замкнула мысль о бедах, которые она уже терпит и которые ей еще предстоят. Какое значение могут иметь его слова? Потеряв контроль над собой, он упал на колени перед женщиной, закрыл лицо руками и стал бормотать что-то нечленораздельное — точь-в-точь мальчишка, который разбил любимую матерью вещь и теперь молит о прощении.

Женщина отступила назад и в изумлении воскликнула:

— Господин Ду, что вы делаете?.. Что случилось?..

Но тут же все поняла. Расставшись с надеждой, она упала на стул и горько зарыдала. Негромкий плач ее леденил душу, в ночной тиши он звучал как стенания бесприютной души покойника.

Проснулись соседи. В их сердца вселился безотчетный страх, но вскоре они накрылись с головой и снова уснули. Несчастья слишком часто посещают бедняков, и плач в ночи для них не редкость. Даже не зная, кто это рыдает, они пожалели еще одного несчастного — очередную жертву злого рока.

Через некоторое время рыдания стихли, женщина подняла голову и устремила вдаль бесстрастные, полные слез глаза. Ду Дасинь по-прежнему в растерянности стоял на коленях и продолжал что-то бормотать.

Наконец она разобрала: «Я не могу допустить, чтобы ты умер один». Смысл этих слов был ей непонятен. Видя Ду в таком состоянии, она на минуту забыла о собственном горе и обратила свою жалость на него. Ей показалось, что перед ней не взрослый человек, а мальчик, которого выбранила мать. Мягким, тихим голосом она произнесла:

— Встаньте, господин Ду, я вас не виню.

Раздавшийся вдруг фабричный гудок заставил ее вздрогнуть: она знала, что он означает конец вечерней смены. Она помогла Дасиню подняться, довела его до кровати и укрыла тоненьким одеялом. Затем погасила свет, закрыла дверь и тихонько ушла.

Она вернулась к себе. При тусклом свете догоравшего светильника она взглянула на сладко посапывавшего в кроватке малыша и принялась думать об ожидающем ее безрадостном грядущем. Погладив малыша, она прошептала: «Бедный ребенок, у тебя больше нет отца». Снова нахлынули рыдания.

Когда лучи утреннего солнца проникли в комнату, они осветили бледное, болезненное лицо и мокрую от слез подушку.

РЕШИМОСТЬ

Через три дня после смерти Чжан Вэйцюня Ду Дасиню приснился сон.

Он стоит на высокой башне. Под ним расстилаются рисовые поля. Вдали видна цепочка синих гор. Огромное солнце медленно опускается за гору. Оно уже утратило золотой блеск, заставляющий людей жмуриться, и превратилось в подобие кроваво-красного круглого зеркала. И чем ниже оно опускается, тем шире разбрасывает свои алые лучи. Уже покраснела одна сторона неба, алый венчик украшает вершины гор. В той стороне, где садится солнце, два облака — багровое и темно-серое, они пронизаны лучами, окружены светлым ореолом. Скрывшись наполовину, солнце начинает казаться еще более огромным, еще более красным. Наконец оно исчезает за горизонтом, и сразу же полнеба загорается золотом зари. Горы, деревья, облака, вечерняя дымка — все становится золотым. Это сияние ослепляет Ду Дасиня, он уже не в состоянии отличить один предмет от другого.

Где-то вдалеке раздается выстрел, затем еще один.

Через четверть часа Ду Дасинь вновь обретает способность различать окружающее. Снова звучит выстрел, теперь уже ближе. Он не знает, кто стреляет и почему, он слегка напуган и удивлен. Ноги помимо его воли ведут его вниз. Спустившись на два яруса ниже, он замечает человека, издалека бегущего к башне. Ду спускается еще на три яруса и видит того человека уже довольно близко. Оказывается, это женщина, очень похожая на Ли Цзиншу. В изумлении он минует два оставшихся лестничных пролета и выходит из башни. Женщина подбегает совсем близко, но это совсем не Ли Цзиншу. Когда до башни ей остается шагов пять, она вдруг кричит: «Господин Ду!» — и падает наземь.

Он спешит к ней и только тут узнает, что это вдова Чжан Вэйцюня.

Но она заметно исхудала, лицо ее белее бумаги, глаза полузакрыты, дыхание еле слышно. Он окликает ее. Она открывает глаза, долго смотрит на него, как бы не узнавая, затем резко приподымается, опираясь рукой о землю. Скрипнув зубами, она расстегивает свой халат — из левой груди красным потоком льется кровь. К спине женщины привязан ребенок, только он как будто уменьшился в размерах. Она отвязывает его и передает Дасиню со словами: «Господин Ду, я убила командующего гарнизоном, отомстила за своего мужа. Они гнались за мной… Я хотела спасти нашего с мужем сыночка, но вот меня ранило… Мне уже не выжить… Благодарение Небу, я встретила вас, господин Ду. Прошу вас, возьмите мальчика, вырастите его… А когда повзрослеет, расскажите ему, как погибли его отец и мать, пусть он отомстит за нас!»