Спасти шпиона - Данил Корецкий

В кабинет зашли вызванные, причем капитан Евсеев держался более естественно и уверенно, чем полковник Кормухин, который демонстративно выражал преданность начальству и явно хотел понравиться.

— Садитесь, — сказал Ефимов. — Кому мы подбрасывали информацию про полигон в Тиходонском крае и про прекращение переговоров с китайцами?

Евсеев вскочил.

— Катранову, товарищ генерал!

Генерал кивнул.

— Так вот, информация по каналу Катранова прошла к американцам, на самый высокий уровень, — Ефимов похлопал рукой по шифротелеграмме. — Делайте выводы, капитан. И планируйте завершение операции.

Евсеев смотрел на него, едва сдерживая счастливую улыбку.

— Так точно. Вас понял, товарищ генерал…

— Понял он, — вздохнул Кормухин. — Я прошу прощения, товарищ генерал, но если бы ему не подсказали старшие, гм… товарищи, носом не ткнули…

— То есть? — поднял брови Ефимов. — Лично я ничего не подсказывал капитану Евсееву. Он сам грамотно ведет розыск…

— У одного из фигурантов, у Мигунова, сынок лыжи навострил ни много ни мало — в Париж! — напористо продолжал Кормухин. — Я говорю, что надо его отвести от этой стажировки, а капитан наш не согласен…

— Да мы всегда так делали, это основа основ безопасности!

— Но времена-то меняются, — тихо сказал Евсеев. — А в новые времена старые методы не годятся…

— Вот вам, пожалуйста! — Полковник обличающим жестом указал на Евсеева, как будто предлагая полюбоваться таким дремучим кадром.

— А что он за парень, этот сынок?

— В подробности я не вникал, но самого факта достаточно, — буркнул Кормухин.

— Разрешите, товарищ генерал… Родион Сергеевич Мигунов: хороший парень, отличник, прекрасные характеристики, языки знает, гранты в Сорбонне получал. Перспективен для дальнейшего обучения по культурному обмену. Прямых улик против его отца не имеется. А в свете последней информации — тем более…

— Да как ты не поймешь, что это против всех правил! — почти закричал Кормухин.

— Доступ к секретной информации у него есть? — спросил Ефремов у Евсеева. На начальника отдела он не обращал внимания.

— Никак нет. Никаких режимных ограничений.

— Ну и все, пусть едет. Времена-то действительно новые!

Генерал махнул рукой на открывшего было рот Кормухина.

— Всё, всё. Дела важнее слов. Надо готовить доказательственную базу. Идите, работайте!

Выйдя от генерала, Евсеев сразу направился в лабораторию фонографических экспертиз. Старший научный сотрудник Дратько в одиночестве сидела за монитором, на котором прыгали несколько не совпадающих зигзагообразных линий.

— Здравствуйте, Людмила Геннадьевна, — подчеркнуто официально сказал капитан Евсеев.

— Здравствуй, Юра! Что-то ты совсем меня обходишь, — обиженно констатировала лингвоэксперт и поднялась навстречу, поправляя прическу и призывно запрокинув голову.

Короткая верхняя губа приоткрывала влажные зубы, придавая лицу ждущее выражение.

— Что ты, Лю… И не думал.

Он знал, что под чистым выглаженным халатом и всем остальным у Людмилы Геннадьевны смугловатая кожа, подтянутая фигура спортсменки и твердая девичья грудь. А выше левой коленки, примерно на середине бедра — короткий белый шрам: когда-то вцепился мертвой хваткой соседский мопс.

— Пойдем куда-нибудь вечером? — улыбнулась она. — Я давно в кино не была…

— Сегодня вряд ли, — представление о висящем в ее промежности мопсе сбивало боевой настрой. Зря она рассказала все так подробно. — Может, в конце недели. А что с моей экспертизой?

Лю вздохнула.

— Пока ничего. Мы еще никогда не идентифицировали голоса с разницей в тридцать лет. На фонограмме очень много изменений, а после той ошибки с Рогожиным никто не хочет рисковать. Профессор Чикин считает, что можно выделить основную составляющую голоса, которая не меняется на протяжении всей жизни. Но для этого надо разработать специальную компьютерную программу.

— И что?

— Сейчас мы этим и занимаемся. Но сколько понадобится времени — неизвестно.

— Ладно, спасибо, — Юра повернулся к двери.

— Заглядывай, звони, — сказала ему в спину старший эксперт.

* * *

Старший следователь по особо важным делам подполковник Званцев был педантичен до занудства. Но дело свое он знал хорошо и обыск организовал по всем правилам. Работали одновременно три группы: в каждой оперативник, эксперт и двое понятых. Кухню, службы и две комнаты уже отработали, но ничего заслуживающего внимания не нашли.

— Не понимаю, как так можно, — в сотый раз повторяла заплаканная Ирина Катранова. — Какой шпионаж? Он же был героем, генеральского звания ожидал… Всю жизнь на износ работал, даже сердце не выдержало… Еще похоронить не успели, а тут обыск… За что же мне такое?

По-человечески ее можно было понять. Но эмоции — одно, а дело — другое. Поэтому, покончив с гостиной, Евсеев со своей группой перешел в спальню. Званцев зашел следом, привычно отдавая указания:

— Шкаф, белье, подоконник… А-а-а, тут цветы — проверить в горшках…

Евсеев полез в папку за очередным бланком. Его взгляд уперся в ксерокопию прокурорского постановления.

Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела

«…4 ноября 2002 года из ресторана „Пирогов“ в шестую клиническую больницу был доставлен в коматозном состоянии Игорь Васильевич Катранов, который 5 ноября скончался, не приходя в сознание. Причиной смерти явился обширный инфаркт миокарда.

В ресторане он находился со своими знакомыми Семаго и Мигуновым, которые подтвердили, что Катранов был возбужден, нервничал, жаловался на боли в сердце, но, тем не менее, употреблял спиртные напитки.

Его жена И. Н. Катранова пояснила, что у мужа были неприятности по работе, в связи с чем он волновался, переживал, устроил дома семейный конфликт, во время которого держался за сердце.

Таким образом, доследственной проверкой установлено, что смерть Катранова И.В. носит естественный характер.

В связи с изложенным постановляю:

В возбуждении уголовного дела отказать, в связи с отсутствием события преступления.

Следователь прокуратуры Юго-Западного округа юрист третьего класса Симаков А.А.»

Странно все… Носков и Сперанский позвонили Катранову и погибли. А тут он и сам скоропостижно умер. Странно…

— Есть сработка! — воскликнул эксперт, глядя на детектор электронных схем с мигающей красной лампочкой. — Где-то в районе окна…

Следователь напрягся, и его рот еще больше стал похож на куриную гузку.

— Или в цветах, или под подоконником, — уверенно сказал Званцев. — Позовите хозяйку!

— Да, точно, в этом горшке…

— Понятые, подойдите ближе!

Через минуту следователь вытащил пинцетом испачканную в земле флеш-карту.

— Вы можете объяснить, что это такое? — спросил он, и в голосе отчетливо слышались торжествующие нотки.

— Не-е-ет… — Ирон побледнела и медленно опустилась на кровать. — Нет! Это не наше! Я сама и сажала, и пересаживала, и поливала… Только раз попросила Игоря полить, совсем недавно… Но этого не может быть… Это не он!

Званцев кивнул.

— Очень хорошо. Пройдем на кухню, и я запишу то, что вы сказали, в протокол.

А повернувшись к Евсееву, добавил:

— Продолжайте с особой тщательностью!

* * *

В кондитерской «Юла», что на Маросейке, тихо и немноголюдно — полдень, штиль. Несколько случайных посетителей, охранник, бармен, а за дальним столиком сидит экзотическая троица, будто куклы, сбежавшие из театра Карабаса-Барабаса. Только томно-романтичного Пьеро и мечтательной красавицы Мальвины среди них нет: здесь собрались исключительно прагматичные микроособи. Хотя, в свете современной повальной моды на нанотехнологии, лучше сказать — наноособи.[14]

Похожий на юного Пушкина наноджентльмен по кличке Пушистик — он в строгом костюме с галстуком, и две декольтированные нанодамы с кукольными мордашками: ту, что потемнее, зовут Эльза, ту, что посветлее, — Инга.

Резко прозвенела трель звонка. Инга достала из сумочки свой телефон, похожий на детскую пудреницу. На экране высветилась надпись: «Йохан», Инга показала ее Эльзе. Эльза подкатила глаза:

— Опять этот старый клоун… Я занята, а ты как хочешь.

Инга нажала кнопку «Ответить».

— Да.

— Здравствуйте, — напряженно сказала трубка и прокашлялась. — Как дела?

— Спасибо, — ответила Инга. — Сегодня мы заняты, Йохан. Давайте в следующее воскресенье.

— Хорошо, — неожиданно легко согласилась трубка. — А где?

— Здесь же, как и всегда.

— А-а… Это на Сухаревской площади, что ли?

Инга хихикнула.

— Вы, Йохан, видно, перебрали прошлый раз. На Маросейке, в «Юле». И что у вас с голосом?