Спасти шпиона - Данил Корецкий

— Ирина Николаевна? — догадался Юра.

Дама рассеянно кивнула, не подняв голову. Ее норковая шуба как-то дико контрастировала с казенным дерматином, покрывающим сиденье лавки, а на симпатичном лице, выдающем отменное здоровье и аппетит к жизни, невероятно смотрелись темные полукружия, в которых плавали потерянные мокрые глаза.

— А вам чего надо? — вдруг нарисовалась рядом точная ее копия, только какая-то упрощенная, грубоватая и явно более дешевая. Как матрешка на арбатском лотке.

Юра достал свое удостоверение, показал.

— Так вы дело уже завели, что ли? — Копия подняла брови и впилась в Юру взглядом. — Вот и правильно! Я бы этих рестораторов, что паленой водкой торгуют, сразу к стенке ставила. Да и врачей безруких заодно… Алкаша какого-нибудь из комы поднимают, это всегда пожалуйста! А тут… Угробили — кого? Полковника ракетных войск! Человека стратегической значимости!.. Как это называется? — Ее голос поднялся до негодующих высот, гулким эхом прокатился по коридору. — Диверсия — вот как это называется! А раз диверсия, то и поступать с ними надо, как с диверсантами!..

Мимо прошел санитар с большим пластмассовым контейнером в руке — даже бровью не повел в их сторону, тихо исчез за дверью прозекторской. «Привыкли, — подумал Юра. — Она тут все утро, видно, распинается».

— Вы представьтесь, пожалуйста, — попросил он в свою очередь.

— Сироткина я, Екатерина Николаевна. Невестка покойного… Сестра вот ее… — Матрешка коротко мотнула головой в сторону Иры Катрановой, не отрывая испытующего взгляда от Юры. — Документы показать?

— Не надо, я вам верю. — Евсеев повернулся к Катрановой, тронул ее за плечо. — Ирина Николаевна, мне потом надо будет вас допросить.

— Если что надо, спрашивайте меня! — громко заявила Сироткина, заслоняя собой сестру. — Ирку трогать нельзя, ей и так голову задурили, толку не добьешься. Я все знаю, я все расскажу, как было.

— Когда надо будет, я поговорю с вами, — сухо ответил Юра и прошел в прозекторскую.

На подоконнике стояла старенькая магнитола, откуда с лихим присвистом неслось что-то русское народное. Врач-патологоанатом сидел за конторкой, торопливо строчил заключение; над ним, роняя короткие реплики на заумном медицинском сленге, стоял завотделением. Давешний санитар складывал в свой контейнер стеклянные баночки с неким содержимым в спектре от кроваво-красного до землянистого цвета с прозеленью.

Тело Катранова успели погрузить на каталку и убрать в сторону. Юра не удержался, глянул туда: распотрошенный, а потом сшитый крупными стежками труп — и все. Полковником он был при жизни, генералом, депутатом или бомжем, теперь не имело, ни малейшего значения. И лежал он в неудобной, напряженной позе, которая никак не навевала мысли о вечном покое.

— Одну минутку, — завотделением коротко глянул в удостоверение и снова повернулся к конторке, продиктовал еще несколько фраз.

— Дело ведет прокуратура, — сообщил он Юре несколько минут спустя, словно подводя итог долгой беседе. — У меня уже был следователь. Я сообщил наши выводы и пообещал прислать акт на следующей неделе.

— У прокуратуры свои задачи, а у нас свои.

Завотделением пожал плечами.

— Не возражаю. Но пока что утешить вас ничем не могу.

— Я не за утешением пришел, — строго сказал Юра, не скрывая раздражения, которое почему-то вызывал у него этот пухленький человечек. — Мне нужна причина смерти.

— Ваше понимание причины смерти не совпадает с медицинским, — завотделением растягивал слова, чтобы их смысл вернее дошел до Евсеева. — Мы наблюдаем признаки инфаркта миокарда. Вследствие этого наступила смерть. Но вас, очевидно, интересует причина инфаркта? Ведь я повидал достаточно следователей. И все хотели от меня юридических, а не медицинских оценок.

— Его могли отравить?

Пухленький человечек развел руками и изобразил на лице многозначное: «Есть многое на свете, друг Горацио!»

— Если бы он был обычным пациентом, я бы сказал: нет. От внезапной остановки сердца в мире каждый год умирают тысячи людей. Молодые парни, которые, кроме насморка, ничем в жизни не болели… И старые одинокие люди, чья жизнь или смерть никому на свете не интересны и не нужны. Вот, смотрите: чемпион мира по фигурному катанию, двадцать восемь лет… Павловский — слышали о таком? Какой у него мощный прыжок был, залюбуешься!.. Или хоккеист наш, легионер… не помню, как фамилия, хоккей не люблю… Ему вообще едва за двадцать было, здоровенный бугай. Шел на тренировку, упал. Умер, еще не коснувшись пола…

Евсеев нахмурился, и доктор заторопился.

— Да, много было случаев. Но ФСБ ими не интересовалось, родственники не звонили в колокола, потому все эти смерти лежат у нас в обычной медицинской статистике. Ну, а в вашем конкретном случае… Тем более, это военный… Экспресс-анализ не выявил в тканях ядов. Известных ядов. А вообще-то их — огромное количество, вагон и маленькая тележка. К тому же он почти сутки пробыл в коме, клиническая картина вполне ясная, ядов в организме никто не искал. А некоторые яды полностью разлагаются за двенадцать часов. Так что…

Завотделением опять развел руками.

— Экспертиза вряд ли что-то покажет… А продлится она очень долго. Месяц-полтора, в лучшем случае.

— А что у вас за сроки такие? — Юра выпрямился и смотрел на доктора сверху вниз. — Да за полтора месяца можно вокруг света обойти, на Луну слетать и вернуться…

— Только ускорить химические процессы нельзя! — перебил его завотделением. — Поймите меня правильно, экспертиза будет проведена в любом случае и со всей тщательностью… Но я ведь и так вижу: пищевод, желудок, слизистая — все в идеальном состоянии, кровь в норме. Отравление некачественным алкоголем, как предполагает та истеричная родственница в коридоре, — дикость, чушь! Несусветная чушь! Ладно, дадим волю воображению, представим некий таинственный изотоп… Так ведь фона-то — нет! Да и кровь, опять-таки… Нет.

— Иными словами, мне следует исходить из того, что этот человек в самый неподходящий для следствия момент взял и умер от остановки сердца, — сказал Юра.

— В экспертном заключении будет именно такая картина, — заверил его врач. — Там, правда, не будет ни слова о том, что существуют целые семейства веществ, которые наша лаборатория просто не в состоянии опознать. Но это уже область самых высоких технологий, куда простым смертным вход заказан. Это разработки научных лабораторий с миллионными бюджетами, которых не найдешь ни в одном справочнике: оборона… секретные службы. Ну а нам остается только пополнять статистику внезапных смертей.

Юра с беспокойством заметил, что за это время в зал успели доставить еще две накрытые простынями каталки, на которых, словно бумажные надгробия, громоздились замусоленные папки с историями болезни, — и патологоанатом с ассистентом, похоже, готовятся производить следующее вскрытие. Пора было уходить.

В коридоре Екатерина Сироткина устрашающе громко разговаривала по мобильному: что-то об адвокатах, максимальном размере компенсации, моральном ущербе… Ира Катранова сидела на скамейке в той же безучастной позе.

* * *

Поговорка: «Правая рука не знает, что делает левая» — вообще-то означает полный бардак, разброд и шатание. Но в разведке и контрразведке она характеризует нормальную организацию работы, обеспечивающую так необходимые здесь секретность и конспиративность.

Шифротелеграмма из штаб-квартиры Службы внешней разведки, которая легла на стол генерала Ефимова, была короткой и невыразительной:

«Источник в „Избе“ сообщил, что получена информация о проекте развертывания ракетного полигона в Кротово Тиходонского края. Источник в „Монастыре“ доложил, что получены сведения о готовящемся прекращении российско-китайских переговоров в Гуанчжоу».

Подпись начальника департамента, личная печать.

Генерал довольно усмехнулся и нажал клавишу селектора внутренней связи.

— Кормухина и Евсеева ко мне.

«Изба» — кодовое обозначение штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли, а «Монастырь» на условном языке — Белый дом. Неизвестные агенты Службы внешней разведки по крупицам собрали интересующую ФСБ информацию. Кто и как именно это сделал, для Ефимова не имело значения. Так же, как СВР безразлично, зачем инициатору запроса понадобились запрошенные сведения. Зато в этом кабинете непонятная, неконкретная и отрывистая информация сходилась в королевском пасьянсе.

Ефимова распирало радостное чувство победы. Он никогда не выигрывал в лотереях, в коробках с чайными пакетиками ему ни разу не попадался «золотой» ярлык, и даже в карты генералу обычно не везло, хотя он обладал цепкой памятью и неплохой реакцией. Зато сейчас он испытал чувство игрока, угадавшего шестизначный номер выигрышного билета. Выигрыш, правда, скромный: после «Норд-Оста» дело о найденной в «Интуристе» кассете как-то само собой отошло на второй, а то и на третий план… хотя в нелегкие времена радуются любым победам. Да и угадал-то не сам генерал, а этот молодой парень, Евсеев — толковый опер, молодец. Но и генерал в нем не ошибся — значит, тоже угадал.