Былина о Микуле Буяновиче - Георгий Гребенщиков

Но чуется, но непреложно: Божий суд над кривдами земными не окончился. А будет он, суд Божий воистину: и правый суд, и милостивый суд!

Вот только скоро ли? — О сроках, ни о дне и часе, человеку смертному судить не дано. Не дадено ему судить и о путях судеб грядущих и о явлениях надземно-сущих.

Но ведомо и непреложно токмо:

Будут зори полыхать по утру и по вечеру!

И будет солнце подниматься на Востоке!

Совершая свой путь по одной и той же радужной дороге, будет оно опускаться к Западу!..

Не мудрствуя и не помышляя о покое-отдыхе, не бунтуя против звезд и солнц попутных, но в светлом хороводе купно светя, само Солнце-Солнышко покорно исполняет Чьи-то, все одни и те же повеления: ходить из века в век одной дорогой и, полыхая пламенем, греть и радовать всех праведных и всех грешных!

Тварям ли земным и людям ли разумным не пример-закон это извечное служение-труд неустанно радующего всех Солнышка?!.

И будут течь по земле, покорные путям своим, великие и малые, тихие и быстрые, мутные и чистые реки-омовения.

Оросят они луга и берега бесплодные, влажными росистыми туманами повеют на пожухлые дубравы, смоют на большие сроки нечисть-грязь и память о злодействах человеческих…

Пройдут года, совсем немного в обиходе солнечном, и все ныне живущие не будут быть… Не будут быть и иные, новые, неведомые нам, но наша плоть и наше продолжение, мы же сами — новыми побегами.

И вот во имя этих будущих детей и внуков, правнуков и пра-пра-пра-людей всесильная и всемогущая десница Время-Вседержителя всегда, ныне и присно будет посылать на землю мир и роздых от лихих времен, радость и любовь, всегда творящую!..

Но также всем должно быть ведомо и непреложно, что за надруганью над любовью человеческой, за противление солнечным путям благословленным, за насилие над лучшим из сокровищ человеческого бытия, над чистотою веры в красоту духовную, всегда, ныне и присно будут падать с неба или травами отравленными вырастать из почвы или ядовитыми туманами вздыматься над болотами — лютые напасти — наказания!..

И бессмертные, неисчислимые Микулы будут вырастать в лачугах мирных и убогих. Будут они проходить искус тяжелых горестей и лиходейства, чтобы научиться всех карать без разума и без пощады.

Виноватых — за неправду злую, правых — за бахвальство правдой, за захват ее неправый.

Но вольны спросить все любопытные или не видящие смысла в сказанных речениях:

«А что же сталось с остальными, с уцелевшими от той кровавой бани-огневицы, где атаман Лихой Микула купель пламенную принял?»

«Что сталось с детьми сиротами безвинными и малыми, их же кротостью всегда искуплены все прегрешения мира?»

На это-то и будет вам рассказано про древнее одно явление, сказкою священно-мудрой сбереженное для радостного завершения сказаний наших.

А было это вот как… А может быть и снова будет, снова повториться, как повторяются восходы и заходы солнышка.

Пришел в леса сибирские, в потайной дремучий угол, старичок один.

Где-то за Уралом на Руси пастухом ходил он, но разразилась смута, глады и пожары — умерла у пастуха старуха, остался он один и для спасения души ушел в пустыню. Келейку убогую построил и стал молиться, Божью волю славить.

А неподалеку от его скита-уединения на горах, так, что видно из дверей избушечки, в монастыре храм великий строится. И уже был возвышен купол и великая вздымалась колокольня, но не был поднят главный колокол. И, по сказам, не шел, не поднимался колокол, не желал идти на колокольню: не то какой-то был изъян в строительстве, не то незамолимый тяжкий грех лежал на строителях?

И шла молва в народе, ропот:

Сколько-де покалечили людей-рабочих, сколько учинили склоки мастерам, красильщикам и штукатурам…

Остановили дело…

Запечалились строители и настоятели. Призадумались богомольцы и пришедшие дальние паломники. И было кем-то сказано, что надо колокол наказать, плетьми и розгами побить — тогда пойдет. Собрались, молебен отслужили, побили колокол при всем народе.

Но не пошел колокол на новый храм. И стоял храм безгласным: малые колокола не смели прежде набольшаго брата Бога славословить.

И вот прослышали строители о старичке-отшельнике, и пришли к нему, поклонились:

— Сделай милость, старец праведный, помолись Богу о помощи нам храм достроить, колокол тяжелый вознести и купол золотым крестом венчать во славу Господа!

Выслушал их старичок, подумал и сказал:

— Сам я, братцы, старички почтенные, грехами вельми отягчен. Не услышит Господь молитвы моей. И не праведный я старец, а пастух простой, горюю вот о сладкой жизни: пчелок развожу, медком себя частенько балую.

Приуныли старички-строители. Но ухмыльнулся им пустынник и спросил их:

— А на какие деньги храм вы строите? И куда всю прибыль от постройки храма вкладываете?

Еще больше запечалились старички-строители, заплакали, сознались:

— Грешны, батюшка! Строим мы храм Божий на откопанные клады разбойничьи, а вкладываем нашу прибыль в кабаки и в веселые, питейные дома…

— Добре, старички, что признаетесь. За это самое я вам теперь совет подам. Идите вы по всем убогим селам и деревням, по тем, мимо которых самых страшных душегубов в кандалах на каторгу ведут. И найдете вы самую бедную деревню, а в ней самую убогую лачугу. В лачуге той умерла столетняя старушка одинокая. Возле лачуги той допрежь того скончался от запоя лютаго одинокий, вдовый мужичок. В лачуге той допрежь того жила девица чистая, за чистоту свою осмеянная пьяными людьми. В лачуге той рос на печке, сиднем, будущий разбойник-богатырь. И в той избушке на божнице вы увидите престарый образ Милостиваго Николы, а за образом тем завалился в щелку пятачок зацвелый. И был тот пятачок последней денежкой, потерянной у кабака последним горьким пьяницей. И вот, когда найдете вы тот пятачок зацвелый, то купите на него свечу из воска свежаго, пчелинаго и поставьте ту свечу перед Спасителем, и тогда все само сделается, как желаете.

Выслушали старички-строители совет подвижника и еще больше приуныли-запечалились. Возможно ли оставить все строительное дело и пойти искать такое трудное и малое, чего никак не сыщешь? Легче перстень-талисман с морского дна добыть! Но посмотрели на пустынника и не посмели воспротивиться, смиренно поклонились и повиновались.

И вот оставили они дела большие, покинули родных и близких, продали все достояние и пошли с заплечными котомками искать зацвелый пятачок, потерянный последним пьяницей.

И чем дальше шли они, тем легче становилось на душе их. Тем все яснее путь лежал, тем больше веровали, что отыщут.

И отыскали бедную лачугу, старую-престарую, давно покинутую всеми, нежилую. Разведали про всю былую быль ея и увидали там престарый, темный образ Милостиваго Николы. Но за образом, сколь ни искали, не нашли зацвелой денежки. Но увидели перед Николою огарок свечки тоненькой: это перед смертью бабушка столетняя за внука-грешника-разбойника молилась…

И поняли храмостроители, что бабушка покойница сама истратила тот пятачок на эту свечку. Взяли они тот огарок, помолились образу Николы и пошли обратно, радостные и веселые.

И вот приходят они к месту и не узнают его…

Чудный храм совсем готов стоит, и выкрашены главы в синее и выбелены стены в белое. И сияет Божий крест на высоте, и звонят на колокольне все колокола.

Еще не убраны леса над папертью — иконописец не закончил роспись ангелов, трубящих над входною дверью.

Но полон, полон весь храм народу, даже на паперть не могли взойти пришедшие.

Изумились странники-строители и стали рядом с нищими и слушали: из храма доносилось пение, как раз на половине, херувимское:

— Всякое ныне житейское отложим попечение!..

Забыли странники, что они храмостроители, молились, слушали и удивлялись. Сломанное деревцо — когда колокол свалился и сломал его — веточки зеленые пустило. А время было к осени. Рябина красными кусочками зари вечерней всюду между темных елей красовалась, а веточки зеленыя на дереве еще не увяли. Заметив это, возрадовались несказанно старички-строители.

И еще больше удивились они и возрадовались, как услышали слова стоящей возле паперти убогой нищей братии:

— Видал, блаженных-то слепых? — спросил один из них у другого.

— А как же!.. Ходил встречать их к келейке!.. У пустынника они остановились.

— А поводырь-то — сынок их, што ли? — спросила темная старушка у строителей, принимая их за нищих странников.

Радостно было строителям такое доверчивое обращение нищей, но они не знали, как ответить.

— Сынка у них не может быть: они не муженосные! — сказала женщина с больным ребенком. И уточнила — Не искусомужные. Они сестра и братец, отроду невинные. Слыхала я: от всех болезней деток малых избавляют…