Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

В своем письме заместитель наркома высказал также общие соображения об обеспечении точности передачи по каналам ТАСС информации, предназначенной для партийных и государственных органов, недопущении в ней пристрастных комментариев, которые, по мысли Крестинского, могут быть составлены и в Москве, в случае, если переданное сообщение найдет отражение на страницах советской печати. Эти соображения не получили прямого отражения в постановлении Политбюро. Вероятно, в этом и других эпизодах[796] сказалось настороженное отношение руководства ЦК к обращениям НКИД, которые, в случае их принятия, фактически равнялись установлению контроля этого ведомства над публикацией материалов на международные темы[797].

Н.А. Вальден был немедленно отозван из Варшавы, невзирая на попытки коллектива полпредства защитить своего молодого товарища, пристрастность которого[798] оказалась чрезмерной даже для московских инстанций.

20 июня 1931 г.

Решение Политбюро

12/21. – О Финляндии (т.т. Крестинский, Стомоняков).

Послать финляндскому правительству краткую ноту, в которой:

а) констатировать, что финляндское правительство, несмотря на протесты СССР, остается при своих взглядах и что оно, следовательно, будет и впредь попустительствовать творящимся безобразиям, на которые мы указывали в таких-то (перечислить) нотах;

б) указать, что советское правительство считает, ввиду сказанного, что ответственность за вытекающие из этого последствия целиком ложится на финляндское правительство.

Выписка послана: т. Крестинскому.

Протокол № 44 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20.6.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 91.

Получение 4 июня 1931 г. ответа финского правительства на советскую ноту от 18 мая поставило руководство НКИД перед необходимостью выработки дальнейшей линии поведения. Новая нота была достаточно сдержанной. Кроме того, финская сторона за истекший период времени неоднократно предпринимала шаги для снятия напряженности в отношениях с СССР. В Коллегии НКИД ноту Финляндии расценили как переход на оборонительные позиции. Стомоняков считал, что цели, указанные в его письме Сталину от 16 мая, были достигнуты и этим объяснял вывод Коллегии о необходимости закончить переписку с Финляндией короткой спокойной нотой, проект текста которой и предлагалось обсудить на заседании Политбюро. Проект включал три пункта, в отличие от констатирующей части данного решения Политбюро, но смысловых различий между ними не было[799]. В отличие от предшествующих случаев обращения по проблемам отношений с Финляндией, руководство НКИД не просило срочного рассмотрения этого дела на Политбюро.

Финская миссия в Москве полагала, что нотой от 4 июня конфликт можно было считать разряженным и что ответной ноты ожидать не следует; полной неожиданностью для нее стало получение ответной ноты в 6 часов вечера 22 июня. Вестерлунд выдвинул несколько объяснений этому шагу советских властей. Их главным мотивом он считал соображения престижа («амбиции последнего слова»), к которым прибавлялось влияние других факторов – улучшение отношений СССР с Западом и политические процессы в Финляндии (недавние слухи о возможности войны с Россией, вызванные появлением у финских берегов советских военных кораблей; празднование «Дня лотты» и проведение финно-угорского культурного съезда, способствовавшие оживлению лапуаских настроений). Вестерлунд отмечал, что в Москве надеются: пораженные экономическим кризисом «карликовые империалисты» скоро встанут на колени перед нею[800].

21 июня 1931 г.

Опросом членов Политбюро

12/3. – О Варшавской конференции по лесу.

Командировать на конференцию т. Пора.

Протокол № 45 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.6.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 832. Л. 2.

Свое согласие принять участие в конференции выразили все крупнейшие европейские страны-лесоэкспортеры, общий экспорт которых составлял 84 % всего лесоэкспорта. Если в начале 1931 г. шведские и финские экспортеры пытались придерживаться более высоких цен на свою продукцию, чем те, которые предлагались советским «Экспортлесом», то затем им пришлось пойти на снижение цен из-за выброса на рынок крупных партий польского и американского леса и резко ухудшившейся экономической ситуации в Германии. В результате «разразилась вакханалия цен» (по выражению «Бюллетеня Экспортлеса»). Единственный вопрос, по которому удалось достичь участникам согласия, – принципиальное одобрение введения контингентирования лесного экспорта[801].

8 июля 1931 г.

Опросом членов Политбюро

26/8. – О конвенции по экспорту ржи.

Принять с поправкой следующие предложения Наркомвнешторга:

а) Разрешить тов. Киссину приступить к переговорам с представителями польского и германского правительства о заключении со всеми основными экспортерами конвенции по экспорту ржи.

б) В ходе переговоров подчеркивать, что целью конвенции является нормирование рынков, а не повышение цены.

в) Соглашение должно быть заключено не более, как на один год, и построено на следующих условиях:

1) квота СССР – не менее 50 % мирового экспорта.

2) В случае неиспользования квоты отдельными странами – пропорциональное увеличение нашей квоты.

3) Отказ от фиксации цен.

4) В пределах квоты – сохранение за нами наших естественных рынков.

5) Сохранение самостоятельных организаций по ведению продаж.

6) Организация экспортерами банковского финансирования запасов нашей ржи в СССР.

Выписки посланы: т.т. Розенгольцу, Крестинскому, Микояну, Рудзутаку.

Протокол № 48 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 10.7.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 111.

Начало обсуждения возможного соглашения с Польшей о координации поставок ржи на мировой рынок относится к 1930 г. и связано с заключением польско-немецкой ржаной конвенцией (17 февраля 1930 г.). К концу 1930 г. ведшиеся в Берлине советско-польские переговоры о ржаном экспорте были прерваны (по утверждению директора департамента внешней торговли министерства торговли и промышленности Польши Соколовского, из-за «полной неуступчивости» советской стороны)[802]. Дискуссии по этому поводу в Москве (с участием НКИД и НКВТ) в первой половине 1931 г. не привели к определенному решению, несмотря на «чрезвычайный интерес поляков», которые обращались с официальными запросами к председателю акционерного общества «Союзэкспортхлеб» Киссину во время его пребывания в Лондоне, Женеве, Берлине. При этом польские представители информировали немцев о якобы проявленной Советами инициативе в этом деле. Германские правительственные круги отреагировали заверением, что если СССР того желает, то Германия готова пойти на трехстороннее соглашение[803].

18 июня 1931 г. посланник Польши в Москве сообщил члену Коллегии НКИД Стомонякову о предложении министра земледелия Польши Я. Полчинского заключить трехстороннюю конвенцию Польши, СССР и Германии об их совместном выступлении на мировом рынке. С. Патек при этом упомянул, что при сложившемся соотношении экспорта ржи доля СССР примерно равна доле Польше и Германии вместе взятых[804]. Это побудило Стомонякова запросить наркома внешней торговли об «окончательном решении по вопросу о заключении ржаной конвенции с Польшей»[805]. Судя по имеющимся материалам, соответствующие предложения НКВТ не вызвали возражений в НКИД, что позволило Политбюро утвердить их «в бесспорном порядке» (т. е. опросом). Авторство и существо поправки к предложению Наркомвнешторга выяснить не удалось.

Месяцем позже А.И. Микоян поставил на заседании Политбюро вопрос «О соглашении с немцами по ржи». Из членов Политбюро на заседании присутствовали лишь Калинин, Куйбышев, Молотов и Рудзутак. Вероятно, в силу этого обстоятельства было постановлено лишь «предложить т. Микояну разослать материалы всем членам Политбюро и внести 10.VIII. с.г. в Политбюро»[806]. Существо и исход возникшей в Кремле дискуссии прояснить не удалось.

В ходе переговоров Киссина с польскими представителями Жмигродским и Бронским, состоявшихся в начале августа 1931 г. в Берлине и продолженных в конце сентября в Москве, определились разногласия по трем группам вопросов. Советская сторона настаивала на закреплении в конвенции следующих условий: (1) изменение соотношения квот советского и польского экспорта до уровня 3:1; (2) ограничение функций советско-польской комиссии исключительно контролем и регулированием сбыта (как то предусматривалось и германо-польским соглашением); (3) финансирование сделанных, но еще не вывезенных из советских портов партий ржи. Поляки ссылались на то, что в 1930 г. фактическое соотношение советского и польского вывоза составляло 2:1 и предлагали наделить комиссию оперативными функциями. Наибольшие затруднения выявились в связи с невозможностью для Польши выделить кредиты для краткосрочного финансирования советского экспорта. 20 сентября Киссин заявил Жмигродскому, что, если такое решение не будет достигнуто, «то навряд ли договор может быть осуществлен», тем более что часть урожая 1931 года «Экспортхлебом» уже реализована и интерес к достижению соглашения с Польшей уменьшился[807]. В ноябре-начале декабря 1931 г. Патек и Жмигродским возобновили предложение о начале официальных переговоров о ржаной конвенции. Член коллегии НКВТ Ш.М. Дволайцкий дал полякам согласованный со Стомоняковым ответ: находящиеся в Берлине заместитель наркома Вейцер и председатель «Экспортхлеба» Киссин, «в случае обращения к ним представителей польской стороны, готовы будут в любой момент приступить к переговорам»[808]. К этой проблеме Политбюро вернулось в начале 1934 г, санкционировав вступление Советского Союза в соглашение с Германией и Польшей о регулировании экспорта ржи[809].