Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

16 мая Б.С. Стомоняков направил И.В. Сталину записку с приложением проекта ноты (14–15 мая в НКИД были подготовлены несколько вариантов, окончательный был выработан Стомоняковым вместе с Н.Я. Райвидом[772]). В записке обращалось особое внимание на то, что антисоветское движение в Финляндии получило мощные стимулы со стороны лесопромышленников, ведущих конкурентную борьбу с советским лесным экспортом. Вместе с тем, Стомоняков считал неправильным рассматривать антисоветские выходки последнего времени, «как изолированные временные явления, а лапуаское движение только как локальное движение финского активизма против СССР». Все происходившее в Финляндии он рассматривал как яркое проявление непрерывного процесса организации антисоветских сил для будущей войны с СССР. Из всех членов Коллегии НКИД Стомоняков занял самую жесткую позицию. Он поставил Генерального Секретаря в известность, что Коллегия не согласилась с его предложением о закрытии советского консульства в Выборге из боязни произвести впечатление агрессивности. Для НКИД было желательным полное устранение самой возможности возникновения «ингерманландской темы» в советско-финляндских отношениях. Такую возможность советской стороне предоставляла трудное экономическое положение Финляндии. Стомоняков считал, что публичной демонстрацией конфликтности отношений между СССР и Финляндией можно будет нанести удар по ее кредиту на международном финансовом рынке, что должно оказать воздействие и на правительство, и на финские буржуазные круги, расколоть единый антисоветский фронт в Финляндии, сложившийся «на почве ингерманландской кампании»[773].

Отклонение предложения Стомонякова о закрытии советского консульства в Выборге и финского консульства в Ленинграде (обсуждавшегося Политбюро еще в сентябре 1930 г.)[774], а также другой рекомендованной НКИД меры – демонстративной проверки советско-финской границы[775], свидетельствует, что Политбюро более скептически, нежели руководство НКИД, относилось к применению жестких конфронтационных методов воздействия на Хельсинки и предпочитало ограничить их пропагандистско-дипломатическими акциями. Неясно, было ли это сравнительное миролюбие продиктовано более глубоким пониманием внутреннего положения в Финляндии или нежеланием принять на себя инициативу враждебных акций в отношении соседнего государства в то время, как в Женеве и Париже советская дипломатия пыталась вывести СССР из состояния полуизоляции.

Принимая решение о направлении финляндскому правительству двух советских нот, советское руководство уже знало о предстоящем вручении ему ноты Финляндии по ингерманландскому вопросу (об этом Вестерлунд неожиданно для заведующего 1 Западным отделом НКИД Н.Я. Райвидом заявил в беседе с ним 16 мая)[776].

Согласно официальному советскому сообщению, Н.Н. Крестинский вручил одобренную Политбюро ноту финскому поверенному в делах уже 17 мая[777], в действительности это произошло на следующий день. Нота состояла из пяти пунктов, в ней (1) констатировалось усиление вражды и ненависти к Советскому Союзу в Финляндии; (2) в качестве примера антисоветской пропаганды указывалось на использование тезиса о преследовании в СССР «ингерманландского племени»; (3) заявлялось о недопустимости обвинений судебных органов Финляндии в том, что полпред СССР оказывал финансовую помощь одному из обвиняемых в коммунистической пропаганде; (4) финская сторона обвинялась в непринятии мер в отношении лиц, виновных в «перебросках»; (5) выражался протест против кампании бойкота советского экспорта в Финляндии.

Эти преданные огласке заявления были усилены вербальной нотой с обвинениями в осуществлении вооружений на островах и побережье Финского залива, нарушающими положения мирного договора:

«Вербальная нота Финляндскому правительству. 17.5.1931.

По имеющимся в распоряжении Правительства Союза Советских Социалистических Республик сведениям, Военным ведомством Финляндии

а) построены бетонные платформы для тяжелой артиллерии на северной части острова Гогланда;

б) сооружены на островах Сескар, Лавенсаари и Пениссари базы для военных гидросамолетов;

в) сооружены на островах Сескар и Лавенсаари военно-наблюдательные посты;

г) установлены в районе бывшего форта Ино батареи с сектором обстрела, простирающимся за пределы финляндских территориальных вод.

Поскольку наличие такого рода сооружений и вооружений представляет весьма серьезное нарушение ст. ст. 13, 14 и 15 Мирного договора между Российской Социалистической Федеративной Советской Республикой и Финляндией, заключенного 14 октября 1920 г., полномочное представительство Союза Советских Социалистических Республик просит дать разъяснения по поводу указанных мероприятий финляндского военного ведомства»[778].

После получения этих нот Вестерлунд отправился в миссию и через 40 минут, вернувшись в НКИД, вручил финскую ноту по «ингерманландскому вопросу», присланную из Хельсинки еще 14 мая[779]. Через несколько дней финское правительство дало официальный ответ на советскую вербальную ноту от 17 мая[780].

В ходе беседы, состоявшейся 19 мая в Женеве на фоне начатой «нотной войны», министр иностранных дел А. Юрье-Коскинен заверил М.М. Литвинова в мирных намерениях Финляндии и предложил заключить торговый договор и пакт о ненападении. Нарком заключил из этого, что финское правительство осознает слабость своих позиций[781].

24 мая 1931 г.

Опросом членов Политбюро

64/11. – О Финляндии.

а) утвердить проект ноты НКИД с поправками (см. приложение);

б) ноту опубликовать в печати.

Выписка послана: т. Крестинскому.

Протокол № 40 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.5.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 62.

Обсуждавшаяся Политбюро нота являлась ответом на демарш правительства Финляндии по поводу нарушения прав населения Ингерманландии[782]. Договоренности о защите прав ингерманландцев, достигнутые при заключении мирного договора 1920 г. давали правительству Финляндии некоторые основания для дипломатического вмешательства. В заявлении представителя правительства РСФСР П. М. Керженцева на 12-м пленарном заседании Мирной конференции в Юрьеве (Тарту) 14 октября 1920 г. утверждалось, что финское население Петроградской губернии «имеет право в пределах общих законов и постановлений государства свободно регулировать дело народного просвещения, общинное и междуобщинное управление, а равно местное судопроизводство, право принимать все необходимые общие меры для подъема своего хозяйственного положения, право осуществлять упомянутые выше цели через необходимые органы представительства и исполнительные органы, субсидируемые общими средствами, согласно с действующим законодательством, право в деле народного просвещения, а равно и в других внутренних делах свободно пользоваться языком местного населения»[783].

При подготовке финской ноты бывший министр иностранных дел Я. Прокопе рекомендовал своему преемнику А. Юрье-Коскинену учесть, что «имеющееся в протоколах переговоров о мире в Тарту одностороннее [советское. – Авт.] заявление не дает нам сколько-нибудь надежной основы», а попытка финского правительства «получить двустороннее определение в тексте мирного договора или хотя бы подобное обязательство со стороны России» не увенчались успехом. К тому же советское заявление 1920 г. было ограничено «ссылкой на верховенство норм общего законодательства Советского государства». Прокопе призывал не забывать об отсутствии у европейских правительств желания впутываться в ингерманландский вопрос, риск растратить «морально-политический капитал», приобретенный Хельсинки благодаря способности избегать кризисов в отношениях с Россией, что обеспечивало Финляндии гораздо более выгодные, чем другим странам-лимитрофам, условия внешних займов[784].

8 мая Государственный совет под председательством президента П. Э. Свинхувуда одобрил подготовленную Юрье-Коскиненом ноту финского правительства[785]. В ней подчеркивалось, что правительство Финляндии не желает вновь поднимать вопрос о юридической природе сделанного в 1920 г. советской делегацией заявления, как и касаться темы, в какой степени соответствует духу договора практическое осуществление экономических, образовательных и прочих прав финского населения Ингерманландии. Однако финское правительство рассматривало заверения советской стороны как признание за ингерманландским национальным меньшинством права и в дальнейшем проживать на своей территории. Если же значительная часть этого населения высылается и перевозится в далекие и чужие края, то это означает отказ от принципов заявления 1920 г. Финская нота от 16 мая, адресованная исполняющему обязанности наркома Н.Н. Крестинского, была вручена Вестерлундом 18-го; в тот же день перевод ноты был срочно передан Сталину.