Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Уильям Бартон

Где точка ветвления?

Мы влипли в историю, как насекомые в янтарь, и смола вокруг меня начинает густеть.

Кто я такой, чтобы идти против смолы Времени?

Психиатр попросил меня записать как можно больше и вспомнить все, что я смогу, все, что придет в голову, — президентов, автомобили, войны, события культуры. Он хочет прочесть это заранее и зарезервировал для нашей следующей встречи, в пятницу, целых два часа.

Как легко догадаться, меня эта перспектива не слишком вдохновляет.

Навестить меня приехала моя вторая дочь, Селин. Как я только ни старался, буквально из кожи вон лез, а она все равно взяла и стала христианкой.

Она следит за мной, как ястреб. Мы никогда не были так же близки с ней, как с Морин; она дочь своей матери.

— Как ты себя чувствуешь?

— Просто замечательно, — ответил я, — при прочих равных.

— Каких еще равных? — Глаза у нее зеленые-презеленые, точно как у матери.

— Если ты не возражаешь, я что-то устал отвечать на вопросы. Или задавать их.

— Поосторожней бы ты с этими своими инструментами.

— Дело не в электроинструментах и не в ударе током, — сказал я. — Не знаю, что тебе говорила Мо, но последние несколько дней мне было очень не по себе.

— Послушай, пап, — сказала она, — не знаю, что там за проблемы, но мы тебя обязательно вытащим.

— Чтобы меня вытащить, надо запустить две тысячи лет на обратную перемотку.

— Что?

— Ничего. Просто я устал. И мне надо в хозяйственный магазин, купить выключатель для пилы, пока я не спалил тут все дотла, или не вызвал Третью мировую войну, или еще чего похуже. Наверняка тут должны быть хозяйственные магазины, иначе откуда у меня электроинструмент.

Она посмотрела на меня так, будто я отрастил щупальца.

— Шучу, шучу, — сказал я. — Расслабься, Селин. Я твой старый усталый отец, только и всего. Когда-нибудь освою тут все ходы и выходы и буду как огурчик.

Совершенно никакой реакции.

— Это ирония, — сказал я. — Я же всегда славился своим чувством юмора. Помнишь?

— Н-ну, да. Типа того.

— Здорово! — сказал я. — Поехали съедим по гамбургеру в «Макдональдсе».

— Где?

— То есть в «Бургер-кинге», — поправился я. Помню, видел один по пути из библиотеки.

— Хорошо, поехали, — сказала она. — Только давай поведу я.

В этом доме я жил двадцать шесть лет. Родился я в доме через дорогу. В пятьдесят седьмом году здесь жил мой друг Джино Баллантони, и я бывал тут чуть ли не каждый день в течение четырех лет, пока отца Джино с его самолетной работой не перевели в Калифорнию. Я всегда хотел этот дом — и, демобилизовавшись, приобрел его, по биллю о льготах военнослужащим.

Я наизусть знаю все его щелчки и скрипы, все звуки, которые он производит в любое время дня и ночи, на ощупь помню единственный во всем доме незашкуренный подтек краски — с внутренней стороны дверного косяка бывшей комнаты Мо, потом она стала Селининой. Один выключатель установлен вверх ногами, я так и не собрался его переставить. Гараж я переделывал сам, теперь там гостиная.

Обожаю этот дом. Что бы ни случилось, я бы все равно жил здесь.

Я говорю себе: история изменилась не настолько, чтобы на этом месте был пустырь или многоэтажка. Что ж, хоть какая-то опора.

С внутренней стороны ветрового стекла машины я заметил дополнительную наклейку. Похоже, в нашем штате тоже ввели тест на токсичность выхлопных газов. Надо будет посмотреть в телефонной книге, к кому обращаться, а то срок истекает уже в конце месяца.

И к тому же, когда по телевизору показывают новости из Нью-Йорка, башни Всемирного торгового центра как стояли, так и стоят [89].

С прошлым осторожность не помешает.

Психиатр позвонил спросить, не возражаю ли я, если на завтрашнем двойном сеансе поприсутствует — он понимает, что еще рано, но случай особый — старый альма-патер из его родной альма-матер. Тот направлялся на большую психиатрическую сходку в столице штата и специально прилетал на день раньше, посмотреть своего любимого ученика в действии. Я обзваниваю всех, кому назначил на завтра, сказал мой доктор. Старик будет нем как рыба, тише воды, ниже травы.

— Ну, на фоне всех моих прочих геморроев одним больше, одним меньше…

Он меня поблагодарил.

И тут я понял: хватит. Иначе конца-края этому не будет. Это не то, от чего я мог бы с помощью терапевта излечиться, вроде энуреза, агорафобии или склонности к каннибализму. Это будет продолжаться до самой моей смерти.

Ну и ладно, подумал я. Достанем-ка старую добрую бритву Оккама и рассечем несколько гордиевых узлов. По крайней мере отчасти, как некогда говорили логики.

Я отправился в мастерскую, где, по общему мнению, все и началось.

Я замкнул рубильник снаружи. Зашел внутрь. На этот раз притворил дверь. Взялся за пилу и включил…

Поднявшись с пола, я распахнул дверь и вышел во двор. Уже начинало смеркаться, значит, я потерял сознание на час или около того.

Я разомкнул рубильник, вошел в дом через заднюю дверь и, миновав подсобку, по коридору прошагал в гостиную, к книжному шкафу. Достал четырнадцатый том энциклопедии, раскрыл его.

Никсон Ричард Милхаус, говорилось там, (1913–1994). Хорошая длинная статья.

С кухни донесся шум. Хлопнула крышка духовки.

— Чем ты занимался? — спросили оттуда.

— У ленточной пилы коротнул выключатель, надо будет его поменять, — ответил я и завернул за угол.

Там была моя жена Сьюзен. Чуть старше, чуть потолще, чем я ее помнил. Но все равно хороша.

— Ну-ка повернись к свету, хочу тебя рассмотреть, — сказал я.

— Мы же ссорились, прежде чем ты ушел, помнишь?

— Что бы там ни было, я был не прав, — ответил я. — А ты права. Пускай будет по-твоему.

— Ты хоть помнишь, о чем мы спорили?

— Нет, — сказал я. — Да какая разница. Личные проблемы гроша ломаного не стоят рядом с…

— Кончай мне тут «Касабланку» [90] разводить, — сказала Сьюзен. — Джоди и Сьюзи-Кью хотят в следующую субботу привезти детей и отметить у нас день рождения крошки Эдди. Ты хотел, чтобы здесь все было тихо-мирно, а день рождения от метить где-нибудь на выезде. Об этом мы и спорили.

— Хреновый из меня дедушка, — произнес я, — но давай, тащи их. Пригласи соседей! Повесь на улице знак: «Досадите старому пердуну!»

Потом я успокоился.

— Скажи им, — произнес я, — что я буду только рад всех видеть.

— Честное слово, Эдвард, — начала Сьюзен, поставив латку на большую конфорку, — иногда мне кажется, ты и собственную задницу готов забыть, если она не приклеена.

— Угу, конечно, — сказал я. — Я успел забыть, что это такое — тихо-мирно. И наверняка не только это.

— Ужин готов, — сказала Сьюзен.

Кристина Кэтрин Раш — Шестнадцатое июня у Анны

Kristine Kathryn Rusch. June Sixteenth at Anna's (2003). Перевод Н. Фроловой

Кристина Кэтрин Раш начала писать в начале 90-х годов и быстро поднялась до таких вершин, о которых молодая писательница не может и мечтать; потом в середине 90-х замолчала на несколько лет, потому что работала редактором «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», а уйдя с этого поста, в начале двадцать первого века снова вернулась к писательской деятельности. Она выпустила несколько романов, причем сразу в четырех жанрах: фэнтези, детективном, романтическом и научно-фантастическом. Под своим именем она написала почти двадцать романов, в том числе и «The White Mists of Power», четыре тома серии «Fey», серию «Black Throne», «Alien Influences»; несколько книг «Star Wars» совместно с мужем Дином Уэсли Смитом. Самые последние романы под именем Раш — «The Disappeared», «Ex-trimes» и «Fantasy Life». В 1999 году она получила Читательскую премию журналов «Asimov's Science Fiction» и «Ellery Queen's Mystery Magazine» — беспрецедентный случай! Будучи редактором, была награждена премией «Хьюго» за работу в «The Magazine of Fantasy and Science Fiction» и разделила Всемирную премию фэнтези с Дином Уэсли Смитом за редактирование оригинальной версии его книги «Pulphouse». Кроме того, она получила премию Геродота за лучший исторический детектив («Dangerous Road» совместно с Крисом Нельскоттом) и Премию критиков «Котапис Лтез» («Utterly Charming» совместно с Кристиной Грейсон). Под своим именем она получила премию Джона У. Кемпбелла, вошла в шорт-лист премии Артура С. Кларка, а в 2000 году получила премию «Хьюго» за рассказ «Millenium Babies». Таким образом, она одна из немногих, кто умудрился получить премию «Хьюго» и за писательский труд, и за редакторский. В таинственном и остром рассказе, приведенном ниже, Раш показывает, что вещи и события не обрывают своей связи с настоящим из-за того, что уходят в прошлое…

* * *

«Шестнадцатое июня у Анны. Для знатока разговорного языка это выражение означает самый кардинальный день в истории развлечений. Случилось это в начале двадцать первого века. Не известно, почему из тысяч других записанных и каталогизированных разговоров были выбраны именно эти.