Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Уильям Бартон

— Но кто же они такие? И чего хотят добиться? — Денни пытался как-то увязать то, что стало ему известно, с тем, что он видел. — Не понимаю их логики.

— Я тоже, поэтому решила, что они выступают не столько за снятие Запрета на рождаемость, сколько вообще против хефнов.

— Что ты хочешь сказать?

— Ну, ты знаешь… если поддержать самолюбие и самоуважение людей, то это вряд ли поможет снять Запрет. Но зато сколько людей прекратят сотрудничать с хефнами, ведь многим нужен только предлог, чтобы это сделать. Вот им и преподносят этот предлог на блюдечке. А если смотреть правде в глаза, скажи, есть реальная возможность, что Запрет вообще когда-либо снимут?

Денни попытался собраться с мыслями.

— Погоди. Ты хочешь сказать, что, если я перестану изучать медведей, потому что не желаю работать на хефнов, меня могут наказать сами хефны. Но если я прекращу работать, потому что опасаюсь за свою жизнь…

— Ну да. По дороге сюда я сказала Хамфри, что, наверное, мне придется уйти, потому что мама с ума сойдет от беспокойства, и он все понял.

Да, логично, но…

— Но я не хочу прекращать свои исследования! Конечно, я предпочел бы делать это без участия хефнов, но уж если выбирать не из чего, я согласен работать и так.

Тем более теперь.

Он представил, как в одну прекрасную ночь взорвется бомба и разнесет на кусочки и домик Хаббеллов, и его самого. Потом он вспомнил, каким видел себя в окне времени: старик, обнимающий девочку в синем платье, — и успокоился. Что бы ни случилось, он не погибнет, не станет жертвой «Нулевого сотрудничества».

— … Твое дело, — говорила тем временем Мариан. — Но я, если смогу, собираюсь выяснить, кто же они такие и что им надо.

Вдалеке показался Луисвилл.

— И как ты собираешься это сделать? — Она пожала плечами:

— Понятия не имею, но кое-какие мысли у меня имеются.

Денни фыркнул:

— Значит, ты считаешь, что теперь опасно работать на хефнов! Эти ребята из «Нулевого сотрудничества» могут оказаться простыми террористами. Но даже если они действительно придумали такой хитрый ход… Ведь правда, разве нельзя обезвредить хефнов, не подвергая людей риску потерять память? Просто дать всем шанс и возможность отказаться от работы с инопланетянами. Ведь мы же не обязаны им помогать! Ты, конечно, права, если мы перестанем унижаться и пресмыкаться в надежде, что хефны снимут Запрет на рождаемость, то сразу начнем себя больше уважать.

— Именно так. Пинок под задницу. Кто-то ведь должен был нас встряхнуть, чтобы люди наконец-то поняли: даже если мы ничего не можем сделать относительно Запрета, существуют и другие пути. — Она снова внимательно посмотрела на Денни. — Если мне удастся что-либо узнать, хочешь, я свяжусь с тобой?

— Да, конечно.

— Где тебя искать?

— В Херт Холлоу. — С противоречиями разберемся потом. Таинственным образом Денни чувствовал, что его место по обе стороны баррикад.

Мариан криво ухмыльнулась.

— О'кей, если только к тому времени Херт Холлоу вместе со всеми обитателями и медведями не взлетит на воздух.

— И если ты не подпишешь какой-нибудь новый контракт.

Они обменялись улыбками, оба были в возбужденном и приподнятом настроении. Впереди их ждали новые возможности.

Вертолет уже кружил над городом.

— Конечно, гафры все еще могут стереть нас с лица земли, — сказала Мариан. — Или просто улететь, а потом вернуться снова лет через пятьдесят.

Денни вспомнил малыша хефна в берлоге Розетты.

— Ничего подобного они не сделают, — уверенно сказал он. — С людьми уже такие штуки не пройдут.

Взошло солнце. Денни наклонился, чтобы разглядеть тень вертолета на реке, и увидел, что в сетке на спинке кресла пилота висит какой-то предмет.

— Эй, это что, дисковая камера?

— Ну да. Стандартное оборудование вертолетов Департамента дикой природы.

— Она заряжена?

— Должно быть. Почему ты спрашиваешь?

— Слушай, — сказал Денни, — ты ведь последний день на службе, может, немного нарушим правила и сделаем крюк, ведь внимание всех приковано к Калифорнии и Вашингтону. Давай слетаем на ферму.

Мариан нахмурилась:

— Зачем? Если Хамфри или Иннисфри узнают — нам конец.

— Мне очень надо кое-что сделать, ведь я тоже могу вступить в ряды сопротивления. Без шуток, дело крайне важное.

— Что же может быть столь важным? — Но руки ее уже двигались по пульту управления, вертолет накренился и начал подниматься вверх и влево.

— Или начать сопротивление, — закончил Денни. — Настоящее.

Говард Уолдроп — Позвать по имени

Howard Waldrop. Calling your Name (2003). Перевод А. Гузмана

В этом рассказе с иронией и теплотой исследуется тезис о том, что подчас наибольшее значение имеют самые что ни на есть мелочи, — и когда это действительно так, их значение трудно переоценить. Говарда Уолдропа многие считают одним из самых выдающихся мастеров короткой формы в нашем цехе, и в 1981 г. его знаменитая повесть «Гадкие утята» получила «Небьюлу» и «Всемирную премию фэнтези». Его рассказы собраны в книги: «Какой-какой Говард?» (Howard Who? 1986), «Все о странных чудовищах недавнего прошлого» (All About Strange Monsters of the Recent Past, 1987), «Ночь черепах» (Night of the Cooters, 1990), «Возвращение домой» (Going Home Again, 1997). Совместно с Джейком Сондерсом он выпустил роман «Техасско-израильская война 1999 года» (The Texas-Israeli War; 1999, 1974), а самостоятельно — романы «Кости сухие» (Them Bones, 1984) и «Двенадцать напрягав» (A Dozen Tough Jobs, 1989). Сейчас он работает над новым романом, условно озаглавленным «Лунный мир» (Moon World). Его последние публикации — сборник «Фабрики грез и радиокартины» (Dream Factories and Radio Pictures, компиляция рассказов на тему масс-медиа, прежде доступная только в формате электронной книги), «Последний прыжок Кастера» (Сuster's Last Jump, сборник рассказов, написанных совместно с другими авторами) и повесть «Родится новый мир!» (A New World's at Birth!). Его рассказы были включены в сборники «The Year's Best Science Fiction» 1984, 1986, 1987, 1988, 1989, 1995, 1998, 1999 и 2003 гг… Прожив несколько лет в штате Вашингтон, Говард недавно вернулся в свой родной Остин, что вызвало бурное ликование самых широких техасских масс. В настоящее время он готовит к выпуску сборник «Сердце белизны» (Heart of Whiteness) [57] и роман «Поиск Тома Пердю» (The Search for Tom Purdue).

* * *

Всю жизнь я ждала,чтобы кто-то унял мою боль.Всю жизнь я ждала,чтобы кто-то взял вину на себя.Джегшс Ян. Позвать по имени

Я протянул руку, чтобы включить ленточную пилу. Затем очнулся, окруженный толпой. И я был на собственном заднем дворе. Оказалось, соседка увидела, как я вылетел из складской пристройки, где оборудовал мастерскую, и, когда через несколько секунд я не поднялся, набрала девять-один-один.

Однажды давным-давно в студенческом театре, выстраивая освещение для постановки «Блаженного духа» [58] после рождественских каникул, я спустил из-под крыши ферму с прожекторами. Какой-то идиот оставил там болтаться штыковой контакт под напряжением, и, когда я взялся за ферму, тот замкнулся на железную штангу. Меня пробрало с головы до пят, и я отскочил футов на пятнадцать.

Ко мне бросился народ, но я завернул что-то настолько многоэтажное, что с потолка осыпалась побелка, а доброжелателей как ветром сдуло. Потом я крикнул парням и девице в будке, чтобы обесточили всю сцену, и угробил целый час, проверяя, не болтается ли где еще что…

И все это когда я тридцать шесть часов в неделю работал в типографии, учился в колледже на дневном, а еще шестьдесят часов в неделю вкалывал в театре за здорово живешь. Вдобавок я встречался со Сьюзен, тоже не дурой посквернословить, и вообще не дурой; поумнее меня. Раньше или позже что-нибудь должно было дать слабину — в итоге слабину дали мой желудок (язва в двадцать лет) и наши с ней отношения.

Придя тем вечером в театр и услышав о происшествии, она подступила ко мне и спросила:

— Это ты так рад меня видеть или у тебя штыковой контакт под напряжением в кармане брюк? [59]

Когда через меня пропустили 220 вольт, ощущение было такое, будто кто-то трясет мою руку с частотой 2700 оборотов в минуту шипованной рукавицей, кто-то сзади вбивает мне в голову гвозди, а сверху валится сейф за сейфом…

Тронув хилую, на 110 вольт, пилу, я не ощутил ничего.

И вот — лежу, смотрю в перевернутые лица соседей и двух медиков.

— Как дела, док? [60] — спросил я.

— Сколько видите пальцев? — спросил доктор, проводя расплывчатой, меняющей форму рукой у меня перед глазами.

— Три, пять, два.

— Какой сегодня день?

— В смысле вторник или шестое мая?

Я приподнялся и сел.

— Тихо, тихо, — сказала докторша. — У вас, наверно, голова будет болеть.