Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Уильям Бартон

— Тогда пошли. Переплывем на веслах в Индиану, а там на пакетботе доберемся до Луисвилла.

На улице было серо, прохладно и сыро. Вслед за Денни выбежала собака, последней вышла Прюитт и захлопнула дверь.

— Когда снимут ограду, придется держать дом на замке. — Она даже состроила гримасу. — Схожу в туалет. А ты? — Он отрицательно покачал головой. — Тогда подожди меня. Фесте, сидеть. Я скоро буду.

Прюитт сделала три шага по тропинке, как вдруг все вокруг: голые деревья, крутой склон холма, мастерская Оррина Хаббелла — все закружилось, словно в вихре.

Денни закричал:

— Эй! Эй! — и выронил из рук рюкзак. Постепенно воздушный вихрь стал проясняться, сначала в центре, потом по краям.

— Оставайся на месте, — сказала Прюитт. — Это окно времени, оно открывается из будущего.

— Что же будет? — взволнованно спросил Денни, он приготовился бежать.

— С нами? Ничего. Не волнуйся, кто бы там ни был, они могут только наблюдать за нами и разговаривать. — Из ее голоса исчезла горечь, говорила она возбужденно и взволнованно.

Денни испугался, но и разволновался тоже. Обычно люди не попадали в места, где проявлялись окна времени. Разве что по видеоканалам показывали то, что удалось через подобное окно увидеть и записать: исторические события, отредактированные техниками Бюро физики времени. Сейчас Денни сам оказался в центре происходящего. Другой бы на его месте впал в панику, но вместо этого он спросил:

— Как далеко в будущем должен находиться приемопередатчик, чтобы открыть такое окно?

— Теоретически совсем недалеко. Но на практике невозможно задать координаты, если не отойти на значительное расстояние. Как если бы ты пытался прочесть то, что написано у тебя на переносице.

Денни хотел было что-то сказать, но она махнула рукой, призывая молчать. Объектив окна окончательно прояснился. В центре Денни увидел хефна, тот стоял за каким-то странным металлическим прибором на ножках и управлял им. Хефна и приемопередатчик окружал цветущий апрельский пейзаж, столь неожиданный в самом разгаре зимы.

Объектив теперь не кружился даже по краям. Хефн отступил от своего прибора и вышел вперед, чтобы его было лучше видно.

Денни никогда не мог отличить одного хефна от другого, но сейчас точно знал, что перед ним не Хамфри и не Иннисфри. Этот хефн был более худощавым, даже изящным, и шерсть у него была совсем гладкая. Денни бы и сам через секунду обо всем догадался, но худощавый хефн опередил его:

— Привет, Пэм. Привет, Денни. Салют, Фесте, твои пра-праправнуки как две капли воды похожи на тебя! Простите, что так обрушился на вас. Меня, между прочим, зовут Террифри, я сын Хамфри.

— А где сам Хамфри? — быстро спросила Прюитт.

— Спит. Ему пришлось много работать, почти всю зиму. Так что спячка перенеслась на весну. Но с ним все в порядке, не волнуйтесь. Нам пришлось без его согласия принимать решение связаться с вами, но можно сказать, он заранее дал «добро».

— Ты сказал «нам»?

Террифри взглянул куда-то в сторону, и из-за границы объектива показался еще один хефн.

— Нам, — подтвердил он. — Мое имя Деннифри. Меня назвали в честь тебя, Денни. Приятно познакомиться.

У Денни в голове все смешалось.

— Ты тот детеныш, которого вырастила Розетта! — Хефн кивнул в ответ и просиял, или Денни так показалось, потому что хефны ведь не способны ни на какую мимику. Денни тут же спросил: — А что произошло с Рокетом?

— Он прожил долгую, счастливую жизнь; у него было много детей. Мы и с Родео все время поддерживали хорошие отношения, я часто проведывал ее, пока она была жива. У нее тоже было много детей.

— Откуда мне знать, что вы говорите правду? Может, вы специально обманываете меня, зная, что я хотел бы услышать? — запротестовал Денни.

— Ну конечно, правду, — вмешался третий голос, и в фокусе объектива появился сухопарый старик, почти совсем лысый, с косматой седой бородой. Он встал рядом с двумя хефнами, а Денни был настолько потрясен, что ничего не мог вымолвить. Ведь дедушка умер уже много лет назад. И вдруг его осенило: перед ним стоял он сам — Денни.

Старик улыбнулся, потом поманил кого-то, и в объектив вошла девочка лет десяти-одиннадцати, с каштановыми волосами. Денни подумал, что уже позабыл, как выглядят дети, хотя и раньше мало обращал на них внимания. На девочке было длинное синее платье и высокие коричневые ботинки на пуговицах.

— Привет, дедуля, — сказала она и рассмеялась. Старик обнял девочку, но говорила она в объектив, обращаясь к Денни. — Меня зовут Марни. Я твоя внучка.

— Моя внучка?!

Тут в разговор вмешалась Прюитт:

— Значит, снят Запрет на рождение?

Все по ту сторону объектива потупили взор и исподлобья посматривали на Террифри, а тот осторожно сказал:

— Боюсь, мы не можем вам ничего сказать. Можем только показать, но отвечать на вопросы не имеем права.

— Это мой единственный вопрос, — настаивала Прюитт. — Я должна знать.

— Но мы ничего не можем говорить, — ответил Денни-старик. — Никаких лишних слов. Насколько я помню, нам тогда показали в окно вот эти четыре фигурки, а все. Остальное мы должны были домыслить сами.

Прюитт судорожно вздохнула, а Денни спросил у девочки:

— Ты действительно моя внучка?

Марни закивала.

— А ты совсем молодой. И волос на голове больше, они темные, а бороды нет. С ума сойти. — Она снова захихикала.

— Здорово было повидаться с вами обоими, но, боюсь, надо прервать контакт. — Самоявленный сын Хамфри снова встал за приемопередатчик. — Помните, что время едино. Все будет в порядке. — Воздух снова закружился вихрем, фигурки в объективе помахали руками, и спустя несколько секунд все стало как прежде — голый зимний пейзаж.

Прюитт и Денни долго стояли и смотрели на то место, где появилось окно. Наконец Прюитт тихо промолвила:

— У-у-ух. Думаю, сейчас мы никуда не поедем. Только вот в туалет мне все-таки надо. Сейчас вернусь. — Она отворила дверь в дом. — Фесте, иди же.

Денни подобрал рюкзак и тоже зашел в дом. Комнату наполнял аромат яблочного пюре. Денни все еще не мог прийти в себя, он механически расстегнул куртку и сел.

— Моя внучка! — обратился он к пуделю, улегшемуся на пол у ног Денни. — У меня будет внучка! — повторил он, когда вернулась Прюитт.

— Пока ты еще не начал вязать пинетки, дедуля, — сухо ответила Пэм, — давай поразмыслим над тем, чего они нам не сказали.

Денни кивнул:

— Они не сказали, снят ли Запрет на рождаемость. Но мы видели Марни, живое доказательство!

— Они не сказали, как она родилась. Может, ее клонировали. Может, это просто актриса. Они ничего не сказали о том, что достигнуты какие-либо договоренности с гафрами. И вообще, если подумать, они ничего особенного не сказали.

Денни пришла в голову одна мысль, но он решил ничего не говорить. Никто ничего не сказал о самой Прюитт, и в окне ее не показали. (Конечно, на это может иметься масса причин, хотя самая очевидная — Пэм уже нет в живых.)

— Не надо забывать и того, что они все-таки сказали. Это моя внучка. Неужели вы думаете, что сын Хамфри стал бы нам врать?

— Откуда мне знать? Хамфри бы не стал, но его там не было. — Возбуждение перешло в подозрительность, но Денни не позволял этому чувству взять верх.

— Как вы думаете, какой это был год?

— Ну, ты выглядел лет на семьдесят. Сколько тебе сейчас?

— Двадцать девять.

— Тогда прибавляем сорок лет, получается две тысячи семьдесят восьмой или восьмидесятый. Если Запрет на рождаемость не снят, самым молодым людям на Земле шестьдесят с лишним лет, и участь человечества предрешена.

— А если снят, значит, что-то все-таки сработало и люди снова могут рожать детей. — Он не мог выкинуть из головы образ маленькой девочки в длинном синем платье. Этот образ занимал его гораздо больше, чем его собственный, хотя, раз он видел себя, значит, ему обеспечена долгая жизнь, не омраченная никакой потерей памяти. Внучка! Но тогда должна быть и дочка или сын!

Час тому назад Денни сказал бы, что дети его совершенно не интересуют, что злится он на хефнов и Запрет просто из принципа. Но теперь мысль о потомстве настолько овладела им, что ему было трудно, да нет, невозможно думать о чем-либо другом. У человечества есть будущее, и сам он имеет к этому будущему самое непосредственное отношение. Возможности, которые приоткрыл ему взгляд в будущее (настоящая бомба!), снова перевернули весь его мир с ног на голову. Он чувствовал, как внутри него цинизм сменяется надеждой.

— А что он имел в виду, когда сказал, что время едино?

— У них есть такая поговорка: время едино и неизменяемо. А означает она, что может произойти только то, что случается. То есть раз уж в окне времени мы видели двух хефнов, тебя и маленькую девочку, то события будут развиваться таким образом, что эта четверка обязательно предстанет перед нами.