Подселенец - Марк Элгарт

Примерно в то же время он встретил в первый раз Колыванова. Случилось это в Галиции. Рота тогда ещё подпоручика Граевского осторожно заняла небольшой хуторок в чистом поле, откровенно удивляясь не то что отсутствию сопротивления, но и тому, что даже местных жителей в помине не наблюдается. Как оказалось позже, не удивляться, а беспокоиться надо было. Потому как через пару минут их накрыло таким плотным артиллерийским огнём, что половина личного состава роты сразу превратилась в трупы, а половина оставшихся в живых была или ранена, или контужена до такой степени, что ни черта не соображала и пригодна ни к чему не была.

На счастье, именно тогда и именно там совершал рейд разъезд ещё не есаула, а только хорунжего Петра Колыванова. Услышав знакомый звук немецких орудий, казаки рванули в атаку, за минуту вырезав расчёт целой батареи. Потом, приведя орудия в полную негодность, поскакали проверить разбитый хутор, где среди валяющихся тут и там трупов отыскали сильно грязного, злющего и слегка контуженного Граевского. Когда Колыванов предложил шатающемуся подпоручику помощь, тот одним ударом вышиб подхорунжего из седла и принялся месить того ногами. Ну не соображал ни фига, контузия — понимать надо.

Казаки в обиде тоже не остались, накинулись на бешеного подпоручика, навешали ему хороших лещей, связали руки и влили в глотку почти пол-литра водки. Средство проверенное, помогло. Граевский пришёл в себя и торжественно объявил, что теперь он у хорунжего в долгу. Колыванов намекнул, что, типа того, долг — он платежом, конечно, красен, но время военное, так что можно и забыть. На что Граевский (контузия ещё до конца не прошла) снова полез в бутылку и указал на погреб, в котором сбежавший хозяин-хуторянин хранил выпивку (хутор, ко всему прочему, оказался винокуренным). Колыванов согласился, что такое богатство наступающим германцам оставлять ни за что нельзя, но и увезти его с собой сейчас никак невозможно, уж слишком его много. Сошлись на том, что, выставив часовых из непьющих, полсуток будут уничтожать алкогольные запасы противника, после чего все, что смогут унести, возьмут с собой, а остальное выльют на землю, чтоб не досталось жадным до бесплатного пойла немцам.

Так и сделали.

В следующий раз Граевский встретил Колыванова уже через четыре года. Тогда часть каппелевского штабс-капитана Граевского заняла небольшой уездный городок и в подвалах местного ЧК обнаружила избитого до полной неузнаваемости есаула Колыванова, играющего с другими арестованными (из деловых, конечно, — рядовые заключённые дикого есаула откровенно побаивались) в буру. Правая рука у Колыванова была сломана, левый глаз заплыл до полной непроглядности, да и вообще на следующее утро его собирались расстрелять как врага трудового народа. Не успели.

Потом ещё много чего было. Убили Колчака. Погиб Каппель. Появились новые герои, навроде барона Унгерна или Дитерихса. Но Граевский свой выбор сделал. В стране, не знающей и не хотящей знать самых элементарных законов, только человек, живущий вне закона, может выжить и сохранить себя.

И начала гулять по Сибири банда Чёрного Грая. Сначала по мелочи — грабили чекистские и продотрядовские обозы, приглядывались, а потом грабили красных инкассаторов — хотя кому их совдеповские деньги нужны-то, другое дело, когда они золотишко возят, — в города наведывались, занимаясь тем, что впоследствии прозвали рэкетом.

Потом объявился батька Ваня Соловьёв. Вроде бы и ничего из себя не представлял — бывший казацкий урядник, но… Встретившись с ним, Граевский почувствовал хищника подобного себе. И прогнулся, потому, как силу почуял. Тридцать сабель Граевского вошли в "лесную армию" Соловьёва на особом положении. Сильная харизма у атамана Соловьёва была, шли за ним люди. Может, потому, что никогда он никого не продавал и не предавал, а может, и потому, что друзья для него были друзьями, а враги — врагами. Врагов карал беспощадно, а друзей… Друзей просто не трогал. Идеальный диктатор.

Но тупой.

"Если б Ваню вместо Колчака в Верховные правители выдвинули — за ним бы все пошли, — размышлял иногда Граевский. — А Колчак — и чего? Фамилия басурманская. Русские за кого в 1613-ом году голосовали? За Романова. А Соловьёв чем хуже? Сейчас спасители России кто: Унгерн фон Штернберг, барон Врангель и Дитерихс Пойдёт народ за ними? Да ни в жизнь. Он лучше Ленина выберет. И выбрал".

Обстановка меж тем накалялась. Прислали каких-то чекистов из центра. Они лютовать начали, стреляли всех, кого ни попадя, стараясь на Соловьёва выйти. Нагнали красноармейцев, только вчера винтовки увидавших, на "борьбу с бандитизмом". Убивали их пачками, конечно, но меньше не становилось. И стало понятно Граевскому, что долго так продолжаться не может. Победили в стране Ленин-Троцкий, а значит, ему, штабс-капитану Граевскому, здесь делать нечего: пора уходить.

Как будто прочитав мысли батьки Грая, вызвал его однажды Соловьёв.

— Удрать хочешь? — не поднимая головы от стола, на котором, кроме стакана чая, не было ничего интересного, поинтересовался он.

— Уйти хочу, — честно признался Граевский.

— И правильно, — согласился Соловьёв. — Не сегодня-завтра нам всем край. Сила сейчас у красных. Мог бы — сам бы удрал. Но не могу. Если я сбегу, народ вообще веру потеряет. А убьют меня — так хоть что-то у кого-то в душе, да останется. А ты уходи. И ребят своих забирай. — Соловьёв закурил, но сразу же затушил папиросу. — И не только ребят.

Атаман ещё минуту помолчал, отхлебнул чаю из стакана в серебряном с императорскими вензелями подстаканнике и продолжил:

— Награбили мы много. Очень много. Ты, атаман, не знаешь всего, а я ведь полмира купить могу сейчас, только зачем? Если я сейчас в избе сижу и чай пью, так это только потому, что нравится мне это и человек я такой — не могу по-другому. А ты, Грай, можешь. Поэтому, — голос Соловьёва окреп, — сейчас ты уйдёшь отсюда и отправишься к моему казначею Абрашке-жиду — он в курсе. Абрашка выдаст тебе, что причитается. Половину можешь потратить на себя и своих людей: всем хватит. А вторую завещаю потратить на дело борьбы с красной заразой. Сделаешь?

Граевский пожевал губами.

— Я-то сделаю.… А почему ты веришь мне? Может, обману?

Соловьёв ухмыльнулся:

— А я и не верю. Только ведь ты не один такой. Разные люди с нашим золотом в разные стороны пойдут, не может быть, чтоб среди них ни одного честного не оказалось. А если выйдет так, что никто за Россию не постоит, не захочет, тогда и жить-то зачем? Зачем мы все жили?

Тогда с Граевским ушло шестнадцать человек. Сейчас, считая самого штабс-капитана, осталось только семеро. Кто-то погиб в неизбежных стычках с наводнившими тайгу, как клопы матрас, красными. Лёня Евграфов просто утонул, когда полез купаться, а казак Сергей Варфоломеев подхватил какую-то непонятную заразу, от которой сгорел за день (закопали его в тайге, поставив простой, наскоро срубленный крест без имени и фамилии). Был ещё Фёдор Крылатов, который надумал ночью наложить лапу на казну и убежать с ней к себе, куда-то в Самарскую губернию. Его Граевский собственноручно пристрелил и хоронить запретил: собака и гнить должна по-собачьи, а не по-людски.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});