Шаг во тьму. Дилогия - Иван Тропов

Я приоткрыл окно, чтобы чувствовать щекой холодный ветерок, а под ним — едва заметное теплое касание.

Небо тоже млело. Весь запад расплавился, затянулся огненно‑медными нитями облаков.

Вот и поворот.

Последние заборы остались позади, впереди лишь холмики с голыми метлами кустов. Сжали дорожку с двух сторон, закрыли солнце, навалились холодной тенью. Лишь изредка, в проеме горок, мелькнет плавящийся горизонт — с черным силуэтом дома.

От дороги осталось одно название, машину кренило с бока на бок.

А потом к играющему в салочки солнечному касанию добавилось еще одно… Холодноватое, изнутри висков.

Робкое. Без заигрывания, как в прошлый раз. Просто тихое, довольное прикосновение — дарящее кусочек тихой радости. Как горловое урчание сытой кошки. Приветливое, но занятое — мечтой, дремой, сладким сном… Коснулось — и ушло.

Холмики сошли на нет, я выкатился к дому Старика.

Дом высился глухой черной стеной. В кабинете свет не горел. В комнатах с другой стороны света тоже нет — я бы заметил отсветы через коридор и кабинет.

Хм…

Вообще‑то в такое время я к Старику давно не наведывался. Обычно либо рано утром, либо ночью. А если он еще спит?

И, хмурый, возьмет да и пошлет меня подальше…

Я постоял на крыльце, не решаясь звонить. Может, и спит. Но и ждать, пока проснется, я не могу. Ставки сделаны. Весь расчет именно на то, что я буду у него — милый, послушный Владик…

Я надавил на кнопку.

Мне пришлось ждать пару минут, пока щелкнули замки и показался Старик.

Какой‑то взъерошенный, хотя не сонный, а скорее возбужденный. Он вздохнул и, не приглашая войти, не откатываясь с прохода, тяжело глядел на меня.

— Опять девочку мучить пришел, зараза конопатая…

Голос у него был хрипловатый, он откашлялся. И кажется, нет у него в лице ни капельки привычной шутливости. Всерьез он это все. Ох, и правда не в духе.

— Нет, дед Юр. Просто так. Можно?

В доказательство я протянул мои верительные грамоты — бумажный пакет.

Старик, прищурившись, молча глядел на меня.

Потом отобрал пакет, поставил себе на колени, размотал горловину — вощеная бумага хрустела как новогодний снежок — и заглянул внутрь. Придирчиво изучил содержимое. Из пакета тянуло ароматическим чаем — любит Старик ужасно эти немецкие смеси. Еще там пара лаймов, их он тоже любит. Горький шоколад. Смесь орехов и сушеных фруктов.

Старик хмыкнул, все еще недоверчиво. Нехотя откатился с прохода:

— Ну, проходи…

* * *

Солнце зашло, тоскливые цвета заката уступили теплому свету ламп. Я попытался помочь Старику с чаем, но он шикнул на меня и отогнал в гостиную.

В коридоре я помешкал, слушая, как он хозяйничает, в стеклянном звоне и шипении электрического чайника.

У двери в кабинет.

В сокрушающие кухонные запахи тонкими струйками вплетался запах кожаных переплетов, бумаги, книжного клея — запах древности и знаний.

Где‑то здесь и книга той паучихи. С «живым» переплетом, не идущим в сравнение ни с. одним из тех, что я видел прежде…

Может быть, в ней есть объяснение тому, что затеяли жабы у морга. А может быть, Старик, и так это знает, без всякой книги. Я же все его рассказы слушал вполуха. Только то, что касается самих атак. А все остальное — так: влетело и вылетело.

Потому что дурак был. Малолетний идиот! Теперь бы и рад это все услышать по второму разу, да только как? Если я сейчас начну расспрашивать о чертовых суках, вдруг Старик что‑то заподозрит?

— Ты чего тут замер, в потемках?

Из кухни выкатил Старик, толкая перед собой сервировочный столик. То его, то колеса каталки. Но броситься помогать ему со столиком — только нарваться на раздражение.

Я отступил в гостиную, зажег свет. Старик разливал чай.

— Значит, просто чайку попить заехал к старику…

— Ну…

— Что? Решил подкупить старика, выпросить разрешение поохотиться?

Холодок. Опасный холодок в его голосе. Если бы я и приехал просить такое разрешение и уговаривать, я бы не стал этого делать.

— Нет, — сказал я.

— Да? А тогда что?

— Дед Юр, ну правда просто так…

— Ну давай, давай, говори! Что там у тебя? Я же по твоим глазенкам вижу, что что‑то тебе надо.

Старик сверлил меня взглядом. Эх, была не была…

— Дед Юр… Я подумал, я…

— Ну, рожай, Крамер! Не тяни кота за хвост!

— В общем, я тут как‑то… Я ведь толком про этих сук ничего и не знаю. Ну, то есть, как охотиться, это я представляю. А вот про них самих…

Я взял чашку и присосался к обжигающему краешку, выигрывая время. Тихонько косясь на Старика. Пан или пропал?..

— А то я тебе раньше, значит, не рассказывал?

— Ну‑у…

— А все, что я тебе говорил, значит, между ушей пропускал?

— Ну‑у…

Старик старательно хмурился, но меня‑то его напускная хмурость не обманывала.

— Значит, решил за ум взяться…

— Ну, раз уж пока никуда не лезем… — сказал я.

— Опять за свое, стервец? Я тебе дам — пока! Ты мне это брось. Все, отлазался.

Я уткнулся в чашку, взял пару миндальных ядрышек, искоса поглядел на Старика. Нет, не дано ему сегодня рассердиться на меня всерьез. Рад он. Так рад, словно помолодел. Вон как залихватски взбил пятерней ежик волос уже с проседью…

В сердце воткнулось колкое стеклышко. Сколько лет я мог бы доставлять ему эту маленькую радость…

— Ладно, — сказал Старик. — Ты мне потом тоже кое‑чего скажешь, предчувствователь наш рыжий… На, вот этого зеленого лимончика положи, с ним вкуснее. Ну, так чего ты узнать‑то хотел?

— Та вторая, которая увезла мальчишку…

— Жаба, — сказал Старик.

— Да. Хорошо, что жаба. Если бы еще одна паучиха… Мы чуть не попались, когда приехала эта вторая чертова сука. Они часто проводят ритуалы вместе?

Старик хмыкнул.

— Вместе… Для начала понять бы, как часто они вообще проводят эти ритуалы!

Я оторвался от чашки, уставился на него. Мне‑то казалось, что тут все очевидно.

— Ну как… Если тем, у которых холмиков по максимуму…

— Угу… холмиков… — пробормотал Старик с гримасой, стиснув кулак. Хрустнули суставы.

— Пятьдесят, для круглого счета.

Старик досадливо поморщился. Хотел что‑то сказать, но не стал.

— Лет им по тридцать, — продолжил я. — Ритуалы они начинают…

Я замолчал. А со скольких они начинают ритуалы?

Старик глядел на меня с осуждением. Он мне, конечно же, об этом говорил. Только я ни черта не помню. Потому что пропустил все мимо ушей.

— С сорок первой луны после первого поцелуя Неназываемого, — недовольно сказал Старик. — Сначала щенки‑котята, ягнята‑поросята. Ну а с тридцать седьмого ритуала… Тут уже не зверята.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});