Журналист: Назад в СССР - товарищ Морозов

особенный. Кто именно?

Да тот, кто уже испытал на себе действие этого треклятого камня. А это я. И я сейчас уже почти верил в то, что такие аномальные штуки могут проделывать такие аномальные вещи. Ведь со мной же произошло что-то именно такое!

Думать и рассуждать уместно и комфортно на мягком диване, с чашечкой кофе или ароматного чая в руках. К ней не помешает и рюмочка ликера или коньячку. А если ты бредешь не первый час по ночному лесу, пусть даже в предпоследний день жаркого июля, но уже весь исцарапанный острыми ветками и сучками, искусанный комарами с ног до головы, умирая одновременно и от голода, и от жажды — тут уж не до пищи ума, коль скоро пищи в виде хлеба насущного настоятельно требует твоя утроба.

Как на грех, в этом лесу ничего не менялось: кусты да деревья, деревья да кусты. Хоть бы повстречать заброшенную лесную сторожку или на худой конец, густые заросли орешника — я сейчас был согласен и на сооружение шалаша. И орешков бы пощелкать. А из сосновых сучьев или елового лапника комфортное ложе никак не соорудить, когда у тебя нет ни ножа, ни спичек, и, как на грех, ты не курящий — у этих хоть зажигалки есть.

Да и в плане еды был абсолютный швах. В лесу, конечно, всегда есть ягоды, но только не в хвойном. Вариант с грибами тоже отпадал: даже если я отыщу в темноте, наощупь, какую-нибудь сыроежку, вряд ли рискну запихнуть себе в рот хоть кусочек этого гриба. Названия зачастую ошибочны, а порой таят в себе и откровенное коварство. Так что до утра придется поститься, а я терпеть не могу ложиться спать на голодный желудок.

Тем временем ночная прохлада давала о себе знать, а на мне была только летняя футболка с короткими рукавами. Периодически я прибавлял ходу, чтобы элементарно согреться, но против всех ожиданий быстрая ходьба по лесу меня ничуть не согревала, а, кажется, даже наоборот: с каждой новой сотней пройденных метров мой организм словно терял энергию, и становилось всё холоднее. Наконец впереди что-то забрезжило, и я осторожно пошел на просвет.

Спустя пять минут я стоял на краю лесной прогалины, не решаясь двинуться дальше ни на шаг. Стоял и не верил своей удаче. Передо мной раскинулся целый городок, состоящий из одинаковых типовых деревянных домиков.

Стемнело уже окончательно, а у меня не было наручных часов — привык в прежней жизни во всем полагаться на сотовый телефон, с которым всегда был неразлучен. Однако та неведомая мне сила, что в одночасье отбросила меня чуть ли не на полвека назад, не оставила мне ни одного предмета из XXI столетия. Даже трусы, которые я обнаружил на себе, проснувшись тем памятным утром в юношеском теле, были какие-то кондовые, из разряда «семейных»; я уже и забыл, как они и раньше-то выглядели.

Тем не менее, над лагерем светила луна, и в небе крупинками соли поблескивали первые звездочки, совсем не яркие в такую относительно теплую погоду. В том, что это какой-то заброшенный лагерь, я догадался по однотипности домиков. Мне и в прежней жизни отводилось жить в таких: одна комната на две кровати с пружинными железными сетками, стол и стулья, маленькая кухонька, прохудившаяся крыша, местами в окнах фанерки вместо стёкол. Типичный спортивно-оздоровительный лагерь какого-нибудь института, где заодно можно и практику пройти по каким-нибудь профильным специальностям типа биологии или геодезии.

Лагерь раскинулся на высоком крутом берегу, под которым протекала какая-то убогая местная речушка. Я ее не столько увидел в полутьме, сколько услышал плеск течения на водоворотах. Тем лучше, сказал я себе: на правом речном берегу, который всегда высокий, должны дуть ветра и выдувать комарье и прочую насекомую мошку. Значит, одной проблемой меньше.

На всякий случай я выждал несколько минут. Ничего подозрительного, никаких признаков жизни. Лагерь явно был заброшен уже несколько лет. Луна заливала берег и крыши домиков желтым призрачным светом, сосны мерно покачивали высокими мачтовыми кронами, где-то серебристо потренькивал невидимый кузнечик. Я собрался с духом и пошел в лагерь.

Глава 27

Сон в руку

Большинство домиков покосилось от времени и непогоды настолько, что они наполовину развалились. С трудом я отыскал более менее целый; из-за этого, наверное, и кровать в комнате еще крепко стояла на железных ножках, а в углу комнаты смутно белел валявшийся на полу старый прожжённый матрас. Он был сырым на ощупь, несмотря на то, что в последние дни стояла достаточно жаркая погода; видимо, внутри этих старых, покосившихся домиков сырость и гниль поселились навечно. Я с осторожностью заглянул еще в парочку таких же древних жилищ по соседству — и в одном чуть не провалился из-за подломившегося крыльца, но больше матрасов не нашел.

— Это что же получается, и постельного белья не будет? — проворчал я. — Непорядок. Придется уволить кастеляншу.

Долгие ночные блуждания по лесу были настолько утомительными, что меня быстро и незаметно сморило. Я присел на краешек сырого матраса, который набросил поверх продавленной железной сетки кровати, — зато не скрипит! — и совсем не заметил, как задремал.

Ночью все ощущения времени обманчивы, поэтому я даже не понял, сколько времени проспал — пару часов или всего лишь пятнадцать минут. Лицо было всё в поту после ночных хождений, да еще и паутина — откуда она тут, интересно, ведь до осени еще целый месяц лета. Можно было спуститься к реке и умыться, а, может быть, еще и напиться, но мне почему-то очень не нравилась эта идея, будто у воды меня поджидало что-то неприятное. Я снова привалился к фанерной стенке домишки, струдом сглотнул, облизнул в конец пересохшие губы и попытался уснуть.

На этот раз меня что-то разбудило. То ли какой-то случайный треск снаружи, то ли порыв ветра. Проснувшись, мне показалось, что краем глаза я уловил какое-то движение, словно кто-то быстро пробежал по полу. Мышь, наверное, решил я, хотя, с другой стороны, откуда им тут взяться, жрать-то в заброшенном лагере нечего.

Ветер снова хлопнул дверью, и в комнату что-то влетело, протащилось по полу и замерло, тихо подрагивая. Я слез с кровати и поднял его. Луна теперь так ярко светила в окно, что я хорошо разглядел его. Это было птичье перо, серое, всё в светлых разводах. Довольно крупное для местных пичуг, которые изредка сонно посвистывали в лесных кустах, окружавших лагерь. Наверное, совиное, решил я и снова вспомнил давешнюю птицу,