Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке - Оливер Голдсмит

Да, Фум, я ограничил бы их доходы! Театрального воина, который сражается на подмостках, надо содержать в такой же строгости, как и бентамского боевого петуха {5}. Когда мы забираем такого петуха с его навозной кучи, то уже не даем ему обжираться и сокращаем число его одалисок. Точно так же следует поступать и с лицедеями: кормить, но не закармливать. Им следует зарабатывать свой хлеб, но пусть не прихватывают чужой. А вместо четырех содержанок пускай довольствуются двумя.

Если актеров ограничить таким образом, это, вероятно, охладит пыл их поклонников и сделает его менее нелепым. Пора положить конец тому, чтобы люди, чья доблесть снискивает им такое восхищение за границей, у себя дома пели хвалу прыгающим болванам и спорили из-за дурацки разодетых актрис.

Закончу письмо здравым суждением философа Ми {6}: "Ты любишь гармонию, тебя чарует музыка. Я не стану тебя осуждать, если ты будешь внимать прекрасному пению у себя в кабинете, любуясь цветником, или же вечером, когда луна льет на землю серебряный свет. Но если эта страсть завладевает человеком настолько, что шайка лицедеев, музыкантов и певцов богатеет, пока он разоряется, тогда он подобен трупу, чей мозг бальзамировщики вытащили через уши".

Прощай!

Письмо LXXXVI

[Осмеяние скачек в Ньюмаркете. Описание гонки телег.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Из всех увеселительных мест, посещаемых здешними дамами и господами, я не успел побывать только в Ньюмаркете {1}. Как мне рассказывали, это обширное поле, куда по определенным дням приводят трех-четырех лошадей, которых затем пускают вскачь наперегонки, и лошадь, бегущая быстрее других, получает приз. Эта забава в большой моде и почете, и здешняя знать предается ей с большей страстью, нежели обитатели Явы петушиным боям, а туземцы Мадагаскара - бумажным змеям. Меня даже уверяли, что иные аристократы не хуже своих конюхов разбираются в подковах и гвоздях, а лошадь с мало-мальскими достоинствами никогда не будет нуждаться в знатном покровителе.

Почти ежедневно газеты печатают описания этих состязаний. Вот одно из них: "Означенного числа бежали - Краб его светлости, Улитка его сиятельства и Пукало сквайра Кнутингхэма. Скакали сами хозяева. Такого наплыва знатной публики не было уже несколько сезонов. Вначале повел Краб, но Пукало вскоре пошел с ним голова в голову, однако Улитка, воспользовавшись благоприятной переменой ветра, вырвалась вперед. Краб сошел, Пукало захромал, а Улитка достигла столба под общие рукоплескания". Как видим, Улитка заслужила всеобщие рукоплескания, и, без сомнения, его сиятельство получил некоторую толику похвал, столь щедро расточавшихся Улитке. О солнце Китая! Что за величественное зрелище: государственный муж в жокейской шапочке, кожаных штанах и с хлыстом в зубах, приближается к столбу под одобрительные вопли грумов, жокеев, сводников, герцогов, выросших в конюшне, и дряхлых генералов!

Описание сей аристократической забавы, которое я здесь привел, а также глубокое почтение, которое вызывают у меня его высокородные ревнители, внушает мне мысль, что я буду созерцать конные скачки с подобающим благоговением, тем более, что я уже подготовлен к такого рода зрелищу, так как на днях сподобился присутствовать на гонках повозок. Не берусь судить, было ли это состязание трех повозок из разных приходов устроено благодаря подписке среди местных вельмож или члены совета графства щедро сложились, дабы поощрить ремесло ремесленников, судить не берусь; как бы то ни было, состязание велось по всем правилам и с соблюдением всех необходимых церемоний, и блестящая публика единодушно решила, что зрелище было отменное, гонки удались на славу и возниц не подкупили.

Состязание происходило на дороге, ведущей из Лондона в деревню под названием Брентфорд {2}, и участвовали в нем повозка из-под брюквы, повозка мусорщика и повозка из-под навоза, причем их владельцы сами сели на козлы. Перед началом гонок на Мусор против Навоза ставили пять к четырем, но когда они прошли полмили, знатоки увидели, что просчитались, и никто уже не сомневался в победе Брюквы.

Однако вскоре исход состязания опять стал неясен. Брюква, правда, шла впереди, однако Навоз был покрепче дном. Зрители без умолку вопили: "Держу на Брюкву! Ставлю на Навоз!" Лошади теперь неслись голова в голову. Брюква была легче на ходу, зато Навоз казался расчетливей. Особенно бросалось в глаза, как пылко прекрасный пол поддерживал того или иного возницу. Одних пленяла немытая красота Навоза, других - разбойничий вид Брюквы, а на долю злополучного Мусора, который угрюмо нахлестывал свою лошадку далеко позади соперников, достались подбадривающие крики малой части зрителей и сочувствие всех. Вот так некоторое время нельзя было угадать, кому же уготованы победные лавры. До призового столба было уже недалеко, и тот, кто правил повозкой из-под брюквы, уже не сомневался, что придет первым, как несомненно и случилось бы, будь лошадь так же честолюбива, как хозяин. Однако, приблизившись к развилке, откуда начиналась дорога к дому, она остановилась и не пожелала сделать ни шагу дальше. Навоз, не успев насладиться недолгим своим триумфом, угодил в придорожную канаву, и возница увяз в привычной грязи. Вскоре подоспел Мусор, а так как столб был совсем близко, он и достиг его под приветственные крики зрителей, после чего был обласкан цветом брентфордского общества. Фортуна оказалась милостива лишь к одному, хотя ей следовало бы хранить беспристрастие - ведь у каждого из трех были свои достоинства, каждый изо всех сил старался заслужить приз, и каждый был достоин своей повозки.

Это описание, пожалуй, предвосхищает то, что я собирался сообщить тебе о Ньюмаркете. Мне сказали, что даже там увидишь немногим больше. Возможно, в одежде зрителей и будут кое-какие различия, но не в манерах. Брентфордская знать столь же просвещенна и утонченна, как и лошадники Ньюмаркета; брентфордские вельможи садятся на козлы своих повозок, а высокородная ньюмаркетская братия не брезгует садиться в седло вместо жокеев. Короче говоря, состязания эти одинаково разумны и там, и там, и кроме как о брюкве, мусоре и навозе писать мне все равно было бы нечего.

Прости меня, мой друг, но я, взращенный в философском уединении, очевидно, сверх меры сурово отношусь к тому, что унижает человеческую природу и умаляет ее достоинство.

Письмо LXXXVII

[Опрометчивость государств Западной Европы, прибегающих к помощи

русских в своих междоусобицах.]

Фум Хоум - к Лянь Чи Альтанчжи.

Ты твердишь, что европейцы мудры, но в чем же заключается их мудрость? Ты уверяешь, что они вдобавок и храбры, но у меня есть причины сомневаться в их храбрости. Они ведут войну друг с другом и обращаются при этом за помощью к русским {1}, своим и нашим соседям. Подобный союз свидетельствует как об опрометчивости европейцев, так и об их малодушии. Плата за эту помощь усиливает и без того могущественных русских и ослабляет платящих, и без того уже истощенных междоусобными распрями.

Я вижу в Русской империи естественную соперницу западных областей Европы, притом соперницу уже сильную, и, благодаря форме ее правления, грозящую стать еще могущественнее. Эта обширная империя, которая в Европе и Азии занимает почти треть Старого Света, была около двухсот лет тому назад разделена на отдельные царства и княжества, а потому и слаба. Однако со времен Ивана Васильевича {2} она значительно окрепла и расширилась; непроходимые леса и неисчислимые дикие животные, которыми прежде изобиловали ее земли, ныне оттеснены, и на их месте возникло множество поселений. Царство, наслаждающееся внутренним спокойствием, владеющее бескрайними землями и перенявшее военное искусство у иноземных народов, должно, естественно, становиться все могущественнее, и, возможно, в будущем мы услышим; что Россию назовут, как некогда, Officina Gentium {Кузницей народов (лат.).}.

Заветным желанием их великого монарха Петра было обзавестись крепостью где-нибудь в Западной Европе. Эту цель преследовали многие его замыслы и соглашения, но, к счастью для Европы, все они потерпели неудачу: Такая крепость в руках русских равносильна воротам шлюза: когда того потребовали бы соображения честолюбия, выгоды или необходимости, они могли бы затопить весь западный мир наводнением варваров.

Право, друг мой, у меня нет слов, чтобы выразить негодование, пробужденное во мне европейскими политиками, которые делают этот могущественный народ посредником в своих сварах. Русские пребывают ныне в состоянии между просвещенностью и дикостью, что более всего благоприятствует успехам на военном поприще, и если им удастся обрести опору в западных землях Европы, тогда жалкие усилия сынов изнеженности и раздоров не смогут вытеснить их оттуда. Плодородные долины и благодатный климат всегда будут служить достаточной приманкой для бесчисленных обитателей степей, нехоженых лесов и заснеженных гор.