Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I - Юрий Александрович Лебедев

версия, высказанная известной разведчицей Урсулой Кучински («Соня»), которая была связной Центра при работе с Фуксом:

«“Мнение “Сони” о Ч. <Фуксе> сводится к следующему: в полит-м отношении он оказался слабым человеком; людей он очевидно не назвал по гуманным соображениям. Все его признание исходит не из злого умысла, а благодаря полит-му недомыслию».[546]

Но сам Квасников «по горячим следам» дела, особенно после получения из Парижской резидентуры копии разъяснительного письма МИ-5 французской контрразведке об обстоятельствах добровольной явки Фукса с повинной, давал гораздо более жёсткую характеристику. Вот его резолюция на шифротелеграмме из Парижа:

«Резол-я Квасникова: Как видно, перерождение Ф. произошло полное. 22.12.50».[547]

И эта оценка действовала долго. Даже после освобождения из тюрьмы в 1959 году Фукс не был принят в СССР и вылетел в ГДР.

10.21. Клаус Фукс в лондонском аэропорту перед вылетом в ГДР[548]

А мнение «Сони» о губительности «политического недомыслия» всё-таки учли: Центром было категорически приказано искоренять его у агентов. В резидентуры пришли «конкретные указания» для проведения такой работы, суть которых сводилась к следующему:

«Необходимо на каждой встрече с агентом выделять достаточное время для проведения обстоятельных полит. бесед, к-е должны носить форму собеседований и протекать в дружеств-й атмосфере. Во время этих бесед нужно настоятельно разъяснять последовательную политику мира, проводимую советским правит-вом; преимущество нашего строя перед капитал-м, показывая на фактическом мат-ле, что в то время как жизненные условия трудящихся в капитал-х странах непрерывно ухудшаются, в нашей стране постоянное улучшение матер-го положения населения стало законом».[549]

Насколько эффективными были такие «политинформации» на конспиративных встречах с агентами-нелегалами,[550] сказать трудно, но то, что Соня оказалась права в оценке мотивов Фукса, подтвердилось 28 мая 1960 года в ходе личной беседы Квасникова с ним в Москве. Выяснилось, что Фукс действительно добровольно признался следователю в сотрудничестве с советской разведкой, поскольку, по словам из отчёта Квасникова о встрече, Фукс

«…в тот период сделал для себя вывод о нарушении в Сов. Союзе принципов демократии и о неправильном отношении Сов. Союза к странам нар-й дем-тии. Следствием этих ошибочных взглядов явилось его мнение о том, что его сотрудн-во с нами явилось ошибкой».[551]

О важности этой информации говорит тот факт, что она сразу же была доложена Председателем КГБ А. Шелепиным в специальной записке Н. С. Хрущёву. В ней он писал:

«…выяснение интересующих нас в-сов было проведено с соблюдением известного такта. Ему <Фуксу> была выражена признательность за помощь, оказанную им Сов. Союзу в прошлом. Одновременно было высказано большое сожаление в том, что его признания привели в то время к большому провалу…».[552]

И действительно, «такт» (чувство меры) был соблюдён: советский «приговор» Фуксу так и остался без запятой в суперпозиции состояний «Казнить нельзя наградить».

Это состояние оценки работы Фукса фактически повторяет состояние оценки работы Коваля в течение многих десятилетий после его увольнения из ГРУ.

Атомные крохотки в жизни А. И. Солженицына

Во всех ранее обсуждавшихся версиях попадания Жоржа в роман Солженицына автор романа рассматривался как случайный свидетель событий и невольный соучастник чекистской операции «Звонок в посольство». Но в пучке нитей, связывающих события этой операции с нашим настоящим, есть такие узелки и переплетения, которые пока не поддаются однозначному логическому распутыванию, «тёмные места», проще говоря, своего рода информационные суперпозиционные кластеры.

В творческом наследии Александра Исаевича есть цикл миниатюр разных лет под общим названием «Крохотки»[553]. Эта литературная конструкция является своеобразным калейдоскопом – литературные «камушки» создают в ней орнаментальную мозаику событий, пейзажей и образов России во всех форматах – от сугубо реалистического до абсолютно конспирологического. При этом каждый читатель волен сам создать из них новую картину, «встряхнув» трубу калейдоскопа импульсом, соответствующим его собственному пониманию законов связи отдельных смальтов.

С точки зрения эвереттической истории, тема «атомной бомбы» в романе «В круге первом» обязательно должна отражать опыт автора романа в виде некоторой событийной мозаики эпизодов его реальной жизни. Такие «атомные эпизоды» я нашёл, но определить «объективные законы связи» их друг с другом, и то, как внешние обстоятельства (в нашем случае – причастность к «делу Коваля») влияют на складывающуюся историческую картину, я не могу, и потому оставляю за каждым читателем право и возможность создать свои версии «атомного взаимодействия» мультивидуумов Солженицына и Коваля как в жизни, так и на страницах романа. (Это будет практическим упражнением составления суперпозиционных информационных кластеров описания системы мультивидуумов Солженицына и Коваля с помощью историко-эвереттического калейдоскопа ☺).

Вот несколько камушков для закладки в этот калейдоскоп.

1. Эпизод со звонком в американское посольство, по утверждению самого А. И. Солженицына, был ключевым при зарождении замысла романа:

«Дело было, как описано в “Круге”…: он <Л.З. Копелев – Ю. А.>) открыл мне тайну, чтобы завлечь меня в его группу, а я отказался наотрез. Но у меня в тот самый момент сверкнуло, что это – потрясающий сюжет для романа, и я расспросил его о подробностях, сколько он мне сказал (Фамилии “Иванов” не назвал)».[554]

Иными словами, связка «атомная бомба – разведчик Коваль – звонок в посольство» оказалась тем зародышем, из которого вырос текст романа. Но почему Солженицын «отказался наотрез» работать с Копелевым? Разведчик Коваль его не интересовал (о чём позднее и сказала мне Наталья Дмитриевна: Коваль, Плотник, Пекарь – какая разница?). А что сам Солженицын знал тогда об атомной бомбе и звонке в посольство и чего боялся в связи с этим?

2. Писатель знал, что атомная бомба у нас уже делается, причём даже какой государственной структурой и под чьим руководством. В одной из самых авторитетных биографий А. И. Солженицына – книге Л. А. Сараскиной, удостоенной многих литературных премий, процитирован такой отрывок из его письма к жене (Н.А. Решетовской):

«У нас тут имеются сведения, – сообщал он жене в конце мая, – что при СНК создано специальное 1-е управление под руководством Берия, которое ни на что не взирает в борьбе за создание атомной бомбы. Нужен заключённый – его освобождают и посылают туда, куда им требуется».[555]

В фундаментальной работе А. В. Островского тот же «факт-камушек» приобретает определённую окраску:

«… как явствует из книги Л. Сараскиной, «в конце мая» 1946 г. А. И. Солженицыне писал жене: «У нас тут имеются сведения, что при