Сметенные ураганом - Татьяна Осипцова

Ей вдруг до дрожи захотелось оказаться рядом с ним, увидеть белозубую улыбку и ироничные, все понимающие синие глаза.

«А ведь и я люблю его, – подумала вдруг она, но не удивилась этой мысли, хотя за долгие годы приучила себя думать, что любит лишь Мишу. – Да, я люблю его – бабника, спекулянта и человека без совести, во всяком случае, в том смысле, в каком понимает слово „совесть" Миша. Миша предал меня, он меня обманул своей мнимой большой любовью. А вот Юра никогда меня не предавал. Когда я явилась к нему в клуб, и он притворился, будто мне придется расплатиться собой за деньги – Юра всего лишь испытывал меня. А в тот страшный вечер, когда потащил меня на день рождения в дом Мани, а мог вместо этого просто свернуть мне шею? Он все время меня любил и продолжал любить, даже когда я отказалась спать с ним! Я была такой дрянью, а он был слишком горд, чтобы показывать, как страдает. А когда умерла Лора?.. Боже мой, как я могла?..»

Всего час назад Светлана думала, что потеряла все: любимую дочь и маму, единственную подругу и Мишину любовь. Но оказывается, надо было потерять все, чтобы понять, что она любит Юру – любит, потому что он сильный, гордый и страстный, как она.

«Я скажу ему, что была дурой, и он поймет, – поторопилась уверить себя Света. – Он всегда все про меня понимал. Скажу, как сильно люблю его, и попрошу прощения. Все еще можно исправить».

Чувство давящей безысходности отступило, жизнь уже не казалась бесцельной. У нее есть дом, и в этом доме Юра – самый любящий, самый потрясающий мужчина на свете. И он ждет ее.

Глава 26

Дом был ярко освещен, но в нем царила какая-то странная, настороженная тишина. Света вдруг испугалась: а если Юра уехал к этой Рыжей Суке?

Она побежала, раскрывая подряд все двери, пока не нашла мужа в кабинете. Сидя за столом, он перебирал бумаги. Светлана хотела броситься к нему, но замерла на месте.

Он будто остановил ее взглядом в упор, и в его глазах она не увидела ни лучика надежды. Он даже не выразил удивления по поводу ее дикого вида – растрепавшейся прически и мокрых до колен брюк в ошметках травы. Кивком пригласив ее сесть, Юрий откинулся в кресле. Она с горечью отметила, как он постарел и изменился. Рубашка на располневшем теле натянулась так, что вот-вот лопнут пуговицы. Бесконечное пьянство последних месяцев оставило отпечаток и на лице – оно отекло и огрубело, под поблекшими глазами налились темные мешки. Он смотрел на нее долго и спокойно, пока она, прижав руки к груди, старалась унять дыхание.

– Маша умерла? – наконец спросил он.

Света кивнула. Нехорошо, что он начал разговор с Мани, слишком уж это тяжело. Еще будет время поговорить о ней. А сейчас Свете хотелось крикнуть: «Я люблю тебя!» Но что-то в лице мужа удерживало ее, и стыдно стало говорить о таком, когда Маня еще не остыла.

– Царство небесное… – тихо промолвил он. – Она была по-настоящему добрым и чистым человеком.

– Ох, Юра! Это было так ужасно! Лучше бы ты пошел со мной… – и вдруг она вспомнила тень, замершую в коридоре напротив уголка для посетителей, – …или ты был там?

– Да, я там был.

Он устремил взгляд поверх ее плеча, словно провожал уходящую навсегда Маню, прощался с частицей своей жизни, и Света вновь почувствовала всю невосполнимость потери, которую, оказывается, понесла не одна она.

– Итак, Маня умерла, – проговорил он через несколько секунд уже другим, холодным и равнодушным тоном. – Видишь, как славно все для тебя устраивается.

– О чем ты?.. Как ты можешь? – невыплаканные слезы по подруге подступили к глазам. – Да ты же ничего не знаешь и не можешь знать! Маня была необыкновенным человеком…

– Впервые слышу, что ты так о ней отзываешься.

– Я всегда так думала. Она была такой отзывчивой, всем помогала, обо всех всегда заботилась… Кстати, ее последние слова были о тебе.

Равнодушие исчезло из его глаз, через стол он схватил Светлану за руку.

– И что она сказала?

– Ах, ну не сейчас…

– Что она сказала?

Он сжал руку, и Света поморщилась. Не так она собиралась сказать о своей любви.

– Она сказала: «Будь добрее к Юре, он так любит тебя».

Он отпустил ее, встал из-за стола, подошел к окну и долго смотрел на пробегающие за деревьями огни автомобилей. Не оборачиваясь, спросил:

– Еще что-нибудь она сказала?

– Она просила позаботиться о Пашке и…

– И?..

– Она… просила еще позаботиться о Мише.

Минуту длилось молчание. Затем, тихо рассмеявшись, он повернулся к ней:

– Выходит, ты получила благословение от первой жены? Забавно. И очень удобно.

Несмотря на вырвавшийся смешок, он глядел без улыбки, безучастно, будто досматривал давно надоевший сериал.

– Что ты хочешь этим сказать? – промямлила она, вдруг поняв, что все будет не так просто.

– По-моему, я ясно выразился. С милостивого разрешения Мани ты имеешь возможность осуществить свою мечту – разведясь со мной, выйти замуж за Улицкого.

– Развод? Нет, нет! – Она кинулась к Юре и вцепилась в его локоть. – Я не хочу развода! Я… – Она умолкла и опустила голову, смешавшись.

Он двумя пальцами взял ее за подбородок и, приподняв лицо, пристально посмотрел в глаза. Она попыталась взглядом выразить свою любовь, потому что странная немота вдруг сковала язык. Но он и без слов должен понять, он ведь всегда умел читать по ее лицу. Прошло несколько мгновений, Юрий отпустил ее, вернулся к столу и вновь развалился в кресле, глядя задумчиво и безучастно. Этот безразличный взгляд пугал Свету, и она долго собиралась с силами, пока смогла заговорить.

– Юра, я сейчас бежала почти от самой больницы и поняла… Любимый мой, я…

– Тебе надо отдохнуть, ты устала, – медленно покачал он головой.

– Нет, я должна сказать!

– Света, я ничего не желаю слушать, – раздельно произнес он.

– Но ты ведь не знаешь, о чем я!

– Знаю. Все написано на твоем лице. Что-то раскрыло тебе глаза на твоего любимого Улицкого, ты, наконец, поняла, что этот фрукт не для тебя, и вдруг оценила мои неоспоримые достоинства. – Он слегка пожал плечами. – Ну что ж, бывает.

Вот фокусник! Он всегда все знает про нее. Но сейчас это даже на руку, он понял, и ни о чем говорить не надо. Конечно, может, он не сразу поверит этой внезапной перемене, но она постарается доказать свою любовь.

– Юра, любимый, я все объясню. – Она сделала пару шагов к его креслу, желая быть ближе. – Я была такая дура, такая стерва…

Он поморщился, словно от головной боли.

– Света, хватит, не унижайся. Мне это неприятно и не нужно. Давай обойдемся без последнего объяснения.

Она замерла. Последнего? Нет, это же первое их искреннее объяснение, это только начало!

– Я все равно скажу, Юра, – торопливо и настойчиво заговорила она. – Я люблю тебя, давно люблю, только не понимала этого. Юра, ты должен мне поверить!

Она смотрела умоляюще, а он не отвечал. Долго, слишком долго. Наконец, выдохнул:

– Я тебе верю. А как же твой Улицкий?

Она повела плечами, будто открещиваясь от своей бывшей любви.

– Я… сегодня поняла, что давно уже не люблю его, просто… Просто я влюбилась в него еще в детстве и привыкла думать, что всегда буду любить. Я воображала, что он необыкновенный, самый лучший, а он оказался жалким и беспомощным.

– Нет, – покачал головой Юрий. – Он обычный порядочный человек. Просто в этом новом, с ног на голову перевернутом мире ему неуютно, и он пытается жить по законам старого мира, к которому будет принадлежать до конца своих дней.

– Ах, плевать мне на него! Юра, неужели теперь, когда я… Ты что, не рад?..

Она умолкла. Почему он не поможет ей? Протянул бы руки, обнял, поцеловал… Это лучше любых слов. Неужели хочет поиздеваться? Но тут она поняла, что он удерживает ее на расстоянии не из мстительности. Глаза его были потухшими, безжизненными.

– Рад?.. Было время, когда я прыгал бы до седьмого неба от счастья, услышав такое от тебя. А сейчас это не имеет никакого значения.

– Имеет, – упрямо возразила она. – Ты ведь любишь меня! И Маня так сказала.

– Маня сказала то, что знала она. Но это не есть истина. Света, тебе никогда не приходило в голову, что даже самая сильная любовь может износиться? – Он замолк на несколько секунд, глядя на ее изумленное лицо, вздохнул и продолжил: – Вот и моя износилась. Износилась в бесконечной борьбе с Михаилом Улицким и твоим чертовым упрямством. Ты же, как бультерьер, вцепляешься в то, чего хочешь… Или думаешь, что хочешь…

– Нет, не бывает так, чтобы любовь износилась… – попробовала вставить она, но Юрий не дал.

– А твоя – к Улицкому?

– Я не любила его по-настоящему!

– Ну да, ты всего лишь имитировала любовь столько лет. Света, я не упрекаю и не обвиняю, и твои оправдательные речи мне не нужны. Все, проехали – финита ля комедия… Если тебе угодно, могу попробовать объяснить, что я имею в виду, хотя какой смысл…

Она смотрела в его поблекшие, потерявшие после смерти дочери свою пронзительную синь глаза, и слушала ровный бесстрастный голос. Интонации были незнакомыми, слова тоже. Ей показалось, впервые в жизни он говорит с ней по-человечески – без ехидства, без загадок – просто говорит, как все нормальные люди.