Все лорды Камелота - Владимир Свержин

– Который, как известно, начинается в субботу, – вставил молчавший до того Лис.

– Верно, – не задумываясь, кивнул Сабрейн. – То есть жизни она не знает напрочь, и каждый раз, столкнувшись с ней лицом к лицу, удивляется непередаваемо. По-моему, она до сих пор считает, что отсутствие перин в лесной чащобе это всё наши коварные происки. Дурной звезды дитя! А одна история с яблоком чего стоит?

– Какая такая история? – переполошился Лис, чувствуя, что пропустил нечто важное. – Она откусила яблоко и заснула? А потом пришёл Артурыч и ка-ак лобзанет её с размаху! Она глазками блым, а над нею морда ред, а в душе полный блу. Ну, она похлопала-похлопала очами и решила податься в монастырь. – Лис, довольный своей историей, оглядел собравшихся. Все недоумённо молчали. – А… ну… Это было в другой раз. А может, даже и не с ней, – поспешил откреститься от своих слов мой друг. – Так что там за плодово-ягодная история?

– Да история-то известная, – поморщился сэр Магэран. – Когда Мордред запустил слух, что у Ланселота с Гвиневерой большая любовь, та не нашла ничего лучшего, чем собрать всех, имевшихся в Камелоте рыцарей Круглого Стола, устроить им небольшой банкет и объявить, что она верна его величеству буквально до гробовой доски. Тут-то Мордред в вазу с фруктами отравленное яблоко и подложил. Потом поговаривали, что он Гавейна хотел отравить. Сами знаете, Гавейн был большой охотник до яблок, но я думаю, Мордред предоставил выбор жертвы случаю. Конечно, лишить оркнейскую партию главы и самому на неё опереться – идея неплохая, но могу вас уверить, всё случилось не так.

Если бы Мордред этого желал, они бы с Морганой придумали что-нибудь похитрее. На беду, яблочко попалось сэру Пинелю, одному из ближайших соратников самого Мордреда, что позволило ему с пеной у рта заявлять, что королева – отравительница, а убить она желала никого иного, как его самого. Что было дальше, вы, конечно, ведаете…

Не знаю, как Лис, но я-то об этом знал точно. Мне было положено, так сказать, по семейным обстоятельствам. Дело в том, что Артур, вынужденный под напором сторонников Мордреда заключить несчастную королеву до суда в башню, приставил охранять её моих кузенов Гарета и Гахериса. Подозреваю, что именно Мордред сообщил отсутствующему в то время при королевском дворе Ланселоту о творящемся в Камелоте непотребстве.

Неистовство овладело первым рыцарем Европы, очертя голову помчался он освобождать любимую. Ни Гарет, бывший близким другом короля Беноика, ни его брат Гахерис не притронулись к оружию, когда перед ними появился впавший в буйство Озёрный рыцарь. Да и мог бы Гарет, посвящённый некогда в рыцари самим Ланселотом, поднять меч на своего воспреемника? Они увещевали его, пытаясь объяснить, что вовсе не желают зла Гвиневере, а лишь охраняют её от козней Мордреда. Но он не стал их слушать, и кровь их лежала теперь на Ланселоте.

С той поры для всех оркнейских рыцарей гербовый щит Ланселота, три червлёные правые перевязи в серебряном поле считались напоминанием о безвинно пролитой крови принцев и ранах Гавейна, полученных им в Арморике.

Мне было за что требовать с Ланселота вергольд [32], но судьба Британии сейчас была важнее судьбы моих несчастных родственников.

– После того как Ланселот увёз королеву, драка завязалась нешуточная, – продолжил Магэран. – Причём такое впечатление, что о самой виновнице всех этих событий даже позабыли. Оставили её в уединённом замке и пошли выяснять, кто более оскорблён в лучших чувствах. Вам-то что, вы оперативники – пришли, надебоширили, ушли. А мы – стационарные агенты. По-ока добились положения при дворе короля Артура, по-ока выбились в доверенные люди Мордреда, а тут на тебе: трах-тара-рах! Все вокруг носятся, головы друг другу рубят, никаких условий для работы! На Мордреда ставить глупо…

– Во всяком случае, считалось, что глупо, – поправил его Сабрейн.

– Именно так. У нас сын Морганы преспокойненько погибает на Камланнском поле, в то время как Артур, в сопровождении неизвестных дев, уплывает бог весть куда на корабле-лебеде. Мы решили, что с ним пора прощаться, а тут он как раз захватил замок, в котором Гвиневера отсиживалась.

Тут-то его бес в ребро и боднул. Оно понятно, ей чуть за двадцать, ему около тридцати, она красавица, а он уже всерьёз примеряет себе на голову тот самый венец, который ты некогда его папе презентовал. Ну, Гвиневера, понятное дело, ни в какую: люблю Ланселота, верна Артуру. Вот мы и подумали, что, пожалуй, ежели доставим барышню не важно к кому, к мужу ли, к возлюбленному, устраиваться на новом месте нам будет куда как проще. Как ни крути – подвиг. Спасли королеву из грязных лап коварного изменника.

Сначала думали отсидеться в одном укромном месте, пока всё не уляжется само собой, а тут на тебе! Приказ из Департамента – собрать этот мерлиновский пазл, будь он неладен! Пришлось мне тащиться обратно к Мордреду, плести ему про паломничество, которое затеяла Гвиневера, убеждать сюзерена, что пора бы подготовиться к свадебному пиру, поскольку невеста возвращается со дня на день… А дальше, пока не раскрылся обман, дублировать втихаря пророчество и делать ноги почти с космической скоростью.

Чисто уйти не удалось, Мордред заподозрил подвох и снарядил погоню. Делать нечего, вспомнили мы о корабле-лебеде и о девах, которые Артура забирают. Ну и подумали, не найдётся ли там местечко для законной супруги государя. Что было потом, в общем-то известно. Пришли на Камланн – опоздали. Отправились к архиепископу Кентерберийскому, – Магэран покосился на Лиса, – почтеннейший Рейнар чуть мне антенну не приделал, синяки неделю сходили. В убежище возвращаться – опять Гвиневеру через всю Англию переть. Тем более надоела она хуже пареной репы. И то ей не так, и это не эдак. «Ах, зачем вы меня спасли! Ах, сердце моё разбито навсегда!»

Одну её бросать жалко, неплохая, в сущности, женщина. А с собой таскать, всё равно что ядро на ноге. На наше счастье, Ланселот высадился. Ну, с ним, сами видели, она тоже особо церемониться не стала. Но это уже не наша забота. Жалко, конечно, такую красоту в монастырских стенах гноить, но тут уж свобода воли и ничего не попишешь.

– Вот-вот, – подхватил слова друга Сабрейн, – а теперь ты говоришь, что Ллевелин интересуется нашей бедной послушницей. И я хочу спросить, хорошо ли это?!

– Вряд ли, – покачал головой я. – Зная манеру действий герцога, можно предположить, что именно вас как близких друзей королевы он пошлёт убеждать её искать покровительства под рукой Стража Севера. Но это ещё полбеды. Хуже другое. Он наверняка позаботится о том, чтобы вместе с вами или же кроме вас в монастырь, где укрылась Гвиневера, отправились люди, в задачу которых будет входить обеспечение положительного ответа её величества. Даже если для этого придётся сровнять святую обитель с землёй. Надеюсь, вы понимаете, о чём я говорю?

– Вполне, – кивнул Магэран. – Но, может, всё ещё обойдётся?

– Вряд ли, – покачал головой я. – Ведь кроме всего прочего, держа в руках Гвиневеру, Ллевелин может вить верёвки из Ланселота. И я очень сомневаюсь, чтобы он упустил этот шанс.

* * *

Тягостное время безделья тянулось, будто волы по раскисшей дороге, всё ближе подкатываясь к тому часу, когда нам предстояло начинать заключительную фазу операции по изъятию у Ллевелина находящихся у него частей пророчества. Для этой цели нашей команде следовало разделиться, чтобы сполна сыграть свои роли. Мы с сэром Магэраном направлялись на вечернюю трапезу к его светлости, Лис и Сабрейн отвечали за проникновение в личные покои герцога и дальнейшую выемку содержимого дубликатора. В наши обязанности входило произнесение надлежащего количества здравиц Ллевелину, его семье, дружине… Короче, количество выпитого, гарантирующее герцогу крепкий здоровый сон. Лис шёл в покои, Сабрейн обеспечивал его отход.

На наше счастье, организация караульной службы в эти времена была поставлена из рук вон плохо. Если в походе у пустого шатра военачальника с грехом пополам выставлялся стражник из тех, кто в данный момент был непригоден к «строевой службе», то охранять пустую спальню в часы отсутствия в ней герцога здесь попросту никому не приходило в голову.

Была ещё одна немаловажная деталь, за которую нам следовало благодарить римских патрициев с их врождённым индивидуализмом. В отличие от местного населения, спавшего вповалку на сене или же на покрытых мехами лежбищах, пришедшие на смену римской знати герцоги и короли Британии ложились спать на собственные уединённые ложа, предпочитая теплу блохастых друзей человека жар тел юных служанок или же, как в данном случае, полные каминной золы серебряные грелки.

Вечернее пиршество было в самом разгаре, и реки вина послушно всасывались ненасытными берегами баронских утроб, когда на канале связи прорезался Лис.

– «Послушай, Капитан, шо за дикие места? Пока отвернули бочонок пива, пол-лагеря оббегали, шо бешеные собаки». – Он включил изображение. Перед моим затуманенным взором возник крепыш Сабрейн, самозабвенно трясущий зажатый между ладонями костяной стаканчик.