Старуха - Михаил Широкий

под влиянием тут же толпой хлынувших на него смятенных, пугающих мыслей позабыв о своём ушибе, продолжал ошеломлённо взирать на товарища, словно дожидаясь от того разъяснений. Но Димон, очевидно сказав всё, что считал нужным, не проронил больше ни слова. Отшвырнув взмокшую футболку в сторону, он, не обращая внимания на катившийся градом, заливавший ему глаза и капавший с подбородка пот, с кривой небрежной усмешкой, плохо скрывавшей безысходность и отчаяние, глядел в тусклое сумрачное пространство, подёрнутое красноватой знойной рябью.

Миша, чувствуя, как от всё усиливавшегося жара у него начинает кружиться голова и перед взором растекается колышущаяся багровая завеса, очумело огляделся кругом. И увидел, как стремительно, прямо на глазах, преображался участок подземелья, где они находились. Всё вокруг, даже, казалось, сам воздух, приобрело густой, насыщенный ядовито-марганцевый оттенок. Нагретая подземным огнём земля курилась белыми извивающимися дымками; они же с тонким протяжным свистом вырывались из узких щелей между громоздившимися повсюду гранитными глыбами. Миша непроизвольно прикоснулся к ближайшей из них – и тут же отдёрнул руку: камень был раскалён, как закипевший чайник. Почти так же горяч был и выступ, на котором примостился Миша, в результате чего он вынужден был встать. Но и это не помогло избавиться от мучительного зноя, так как земля была раскалена ненамного меньше, пылавший внутри неё мощный жар проступал наружу и обжигал ноги стоявших на ней приятелей даже сквозь толстые подошвы кроссовок. Миша, с трудом потерпев минуту-другую, не выдержал и принялся поднимать то одну, то другую ногу, а затем подпрыгивать, чтобы хоть на считанные мгновения оторваться от исходившей огненным духом почвы. Через короткое время то же самое поневоле стал делать и пытавшийся сохранять невозмутимый вид Димон. Могло показаться, что друзья вдруг обезумели и в свойственном полоумным блаженном неведении пустились в пляс.

Впрочем, этот нескладный, нелепый танец оказался недолгим. Спустя какое-то время их движения сделались вялыми, замедленными, скованными. Усиливавшаяся духота и недостаток воздуха делали своё дело. Их конечности стали тяжелеть, будто наливаясь свинцом, в глазах сделалось темно, мысли начали путаться и мешаться. После продолжительной мёртвой тишины до них вновь донеслись смутные, таинственные звуки, словно проникавшие сквозь толщу могучих монолитных стен. То ли стоны, то ли жалобы и мольбы, то ли крики. Как будто где-то там, в неизмеримой, неизведанной подземной глубине, мучили и терзали за неведомые прегрешения каких-то несчастных, жалобные вопли которых не могла услышать ни одна живая душа. Кроме двоих таких же злосчастных, задыхавшихся в удушливом дыму узников подземелья, которых, вероятнее всего, ожидала в самом ближайшем будущем подобная же незавидная участь.

Но этим дело не ограничилось. Будто всего уже случившегося было мало, под землёй вдруг послышалось протяжное, понемногу нараставшее гудение, вскоре сменившееся глухими бухающими ударами. Почва содрогнулась и заходила ходуном. Друзья, не в силах устоять на ослабевших ногах, повалились наземь. Жар сделался ещё сильнее, из отверстий в стенах вырвались языки пламени, подземелье наполнилось плотным сернистым дымом. Могло показаться, что где-то рядом проснулся долго дремавший вулкан, могучее дыхание которого всколыхнуло окрестности и потрясло до основания затерявшуюся в глубинах земли каменистую галерею с заключёнными в ней измученными, ошарашенными узниками, давно уже утратившими веру в спасение и приготовившимися к смерти.

Ещё через мгновение-другое раздался оглушительный грохот и треск, как если бы, не выдержав усиливавшегося давления и мощного пылания подземного огня, земля треснула и раскололась пополам. С потолка на приятелей посыпалось мелкое каменное крошево, а затем и камни покрупнее. Гигантские гранитные глыбы, точно под действием могущественной неодолимой силы, перед которой никто и ничто не могло устоять, сдвинулись с места и начали постепенно сближаться. Коридор, по которому так долго и безрезультатно скитались друзья, и так не слишком широкий, стал неуклонно и неумолимо сужаться. Ещё немного – и пришедшие в движение, будто ожившие вдруг громадные плиты, сойдясь друг с другом, должны были раздавить оглушённых, находившихся в полубессознательном состоянии спутников, так и не понявших, как всё это произошло, что всё это значит…

«Ну вот и всё, конец!» – мелькнула в гаснувшем Мишином сознании последняя ясная мысль. После чего свет в его глазах затмился и померк. И в тот же миг погасло озарявшее подземелье мерцание неизвестного происхождения. И только багряные, понемногу тускневшие всполохи ещё некоторое время прорезали длинными тонкими зигзагами наступивший густой мрак. И, постепенно замирая и словно отдаляясь, продолжал гудеть и рокотать грозный подземный гром.

XX

Их разбудил холод. Хотя, может быть, на самом деле это и не был холод, но приятелям после сжигавшего их только что зноя почудилось именно так. Ледяной холод пронзал их насквозь. Их тела била мелкая дрожь, зубы отбивали чечётку. Им казалось, что они не чувствуют своих конечностей. И они, с трудом преодолевая сковавшую их оцепенелость, не без усилия приподнялись с пола. И, щуря воспалённые покрасневшие глаза, огляделись вокруг, спеша узнать, куда на этот раз забросили их жестоко забавлявшиеся с ними потусторонние силы.

Увиденное поразило их в куда большей мере, чем всё то, что они видели до сих пор. И чем больше озирались они кругом, тем сильнее делалось их изумление.

Они находились в огромном, необъятном сводчатом зале, настоящие размеры которого сложно было определить, так как его потолок, стены и углы были неразличимы: они тонули в окутывавшей его дальние части лёгкой голубоватой дымке. Зал казался беспредельным; он производил впечатление безграничного, необозримого пространства, уходившего в безбрежную даль и терявшегося в колыхавшейся в отдалении мутной, зыбящейся, как морская пена, пелене. Она стлалась по полу, клубилась вдоль стен, парила под потолком, уподобляясь плывущим в поднебесье облакам. Из-за этой змеящейся, находившейся в непрестанном движении дымки всё здесь казалось каким-то зыбким, неверным, нереальным, происходящим как будто во сне. Или, скорее, в глубоком расслабляющем беспамятстве, охватывающем человека на пороге небытия.

Да и разве могло быть иначе? Разве могло быть в действительности то, что творилось с ними? И разве может случиться такое при жизни? Конечно же, нет. А значит, вывод напрашивался сам собой: они уже мертвы! И то, что происходит с ними, – это уже за пределами жизни, по ту сторону. Они в самом деле умерли. И уже не так важно, когда именно это произошло, – задохнулись ли они в погребе, разбились при падении в подземную бездну, изжарились во внезапно охватившем подземелье пламени или были раздавлены сомкнувшимися каменными глыбами. Какая разница? Им уже всё равно. Они наконец пересекли тонкую незримую грань, отделяющую жизнь от смерти, и вступили в таинственную, неизведанную сферу, в которую хоть раз, хоть одним глазком хочется