Старуха - Михаил Широкий

вероятно, в самую настоящую преисподнюю, когда они лишены возможности видеть солнечный свет и дышать свежим воздухом и вынуждены насторожённо и пугливо пялиться в разлитый вокруг зыбкий полумрак и вдыхать застоявшийся, насыщенный тяжёлыми испарениями воздух, от которого кружилась голова и темнело в глазах? И они не верили больше. Безумная радость и воодушевление, охватившие их, умиравших от удушья, когда они обнаружили ход, ведший из запертого погреба, были последней вспышкой их надежды. Которая жестоко обманула их. Открывшийся перед ними путь, как выяснилось, вёл не к спасению, а к гибели. Что по-своему было вполне объяснимо и прекрасно вписывалось в логику происходившего с ними. Они с самого начала, с того злосчастного визита в квартиру преставившейся старухи, о котором они уже десяток раз горько пожалели, – а может быть, с ещё более раннего времени, с момента появления Доброй во дворе и их знакомства с нею (что, скорее всего, как и всё остальное, было совсем не случайно), – шаг за шагом, медленно, но верно двигались по этому роковому для них пути, заведшему их в конечном итоге в такие странные, невиданные края, которые они не могли бы вообразить даже в самой буйной и сумрачной фантазии. И непонятно как, каким-то непостижимым образом оказавшись здесь, они, в совершенном отупении и дурмане, пришибленные и сокрушённые, стояли на месте и недоумённо озирались кругом, не представляя, что им теперь делать, куда двигаться, что предпринять. Они даже не говорили – словно твёрдый ком встал у них обоих в горле и мешал произнести хоть слово.

Димон проглотил этот ком первым. Бросив ещё один взгляд в неотчётливую, будто затянутую туманом даль каменистого коридора, он тряхнул головой и вполголоса произнёс:

– Ну что ж, пойдём прогуляемся.

Миша, будто очнувшись, в замешательстве посмотрел на него и с запинкой промолвил:

– З-зачем?

Димон пожал плечами.

– Ну а вдруг и выведет куда-нибудь эта дорожка. Куда-то ж она ведёт. Как любая дорога.

Миша ощерился в горькой усмешке.

– О-о, это да! Тут не поспоришь… Только зная, куда приводят нас в последнее время наши дороги, мне уже что-то никуда не хочется идти. Себе дороже…

Димон покосился на него.

– Что ж ты предлагаешь?

Миша ответил лишь тяжёлым вздохом и неопределённым жестом. Он ничего не предлагал. Предложить ему было нечего. Уже не один раз за истёкшие несколько часов побывав на грани смерти, ощутив на своём лице её ледяное дыхание, а в сердце – непередаваемый, безграничный ужас гибнущего живого существа, он в значительной мере утратил способность рассуждать трезво и рационально. Им руководил уже не разум, а тёмные животные инстинкты, нашёптывавшие ему случайные, часто нелепые ответы на мучившие его вопросы, ещё больше запутывая его, сбивая с толку и затемняя его и без того помрачённое сознание. Что, находясь в таком состоянии, он мог предложить? Вот почему, когда Димон, не дождавшись от него ответа, повернулся и, не сказав больше ни слова, двинулся в глубь рассекавшего подземные просторы коридора, Миша, ещё несколько мгновений помявшись и повздыхав, тронулся с места и потрусил следом за товарищем.

Шли они долго. Хотя не могли бы сказать точно, сколько именно. Здесь, в недрах земли, время как будто остановилось. Или, вернее, его просто не существовало. Земля – обитель мёртвых. А для мёртвых времени нет. Как и пространства. Они одновременно нигде и везде. Вырвавшись из тесных телесных оболочек, они растекаются по бесконечности, пронизывают окружающий мир, незримо и неуловимо присутствуя в каждой его частице. И только так, в состоянии небытия, достигают полного слияния со всем сущим, недостижимой и невозможной в краткой земной жизни гармонии с целым. А вместе с нею – совершенной, абсолютной, ничем и никем не ограниченной свободы, невыразимого, безмерного счастья, полноты и бесконечного многообразия чувств. То есть всего того, чего человек жаждет, к чему стремится, чего добивается в течение всей своей жизни, прилагая для этого невероятные усилия, преодолевая себя, идя ради этого на бесчисленные жертвы. Но чаще всего не достигая желаемого. Того, что может дать лишь благостная и неумолимая, милосердная и бестрепетная, всех смиряющая и всё умиряющая, о всех помнящая, ни к кому не безразличная смерть…

Миша так увлёкся своими глубокомысленными рассуждениями, что не заметил оказавшегося на его пути большого камня и, споткнувшись, рухнул наземь. После чего в течение некоторого времени, не торопясь подниматься, ворчал, брюзжал, матерился, в бессильной злобе сжимая кулаки и посылая неведомо кому столь же бессильные проклятия.

Димон, остановившись чуть поодаль и обернувшись, с лёгкой усталой усмешкой смотрел на неистовствовавшего спутника, терпеливо ожидая, когда тот угомонится и они продолжат свой путь по бескрайней подземной галерее, подсвеченной призрачным мерцающим полусветом. Миша и вправду, поныв и посквернословив ещё немного, как будто успокоился и пришёл в себя, но вставать по-прежнему не спешил. Вместо этого он уселся на земле, возле увесистого продолговатого булыжника, послужившего причиной его падения, и, согнув спину и подперев голову рукой, устремил в пространство опустошённый, бездумный взгляд, всем своим видом демонстрируя полнейшее равнодушие и нежелание что-то делать и куда-либо двигаться.

Димон, поняв настроение друга, насмешливо вскинул бровь.

– Ну и что это за сидячая забастовка?

Миша не ответил. Лишь дёрнул плечом и скупо ухмыльнулся, невольно оценив чувство юмора, не покидавшее приятеля даже в такой отчаянной ситуации, менее всего располагавшей к остротам.

Димон между тем, не дождавшись реакции напарника, заговорил серьёзно и даже строго, без тени улыбки.

– Миш, хватит дурить. Сейчас не до этого. Надо идти.

Миша поднял на товарища сумрачный взгляд.

– Куда и зачем? – негромко, но твёрдо спросил он.

Димон порывисто развёл руки в стороны.

– Если б я знал! – воскликнул он звенящим, срывающимся голосом. – Если б я хоть что-то знал и понимал во всём этом… Тогда б, наверно, всё сложилось совсем по-другому, – прибавил он гораздо тише и словно в раздумье поник головой. Но почти сразу же вздёрнул её и заговорил отчётливо и веско, чуть разжимая губы: – Но это не основание для того, чтобы сложить лапки, усесться или улечься здесь и уныло ожидать смерти. Мы пойдём до конца! Каким бы он ни был. Что бы ни ждало нас впереди.

Димонов пафос, сочетавший в себе остатки мужества и решимости с нотками отчаяния, не произвёл на Мишу впечатления, не показался ему убедительным. Он с угрюмым видом передёрнул плечами и, бегло зыркнув на приятеля, с ударением произнёс:

– Не мы, а ты. Я… я никуда не пойду… С меня хватит!

Димон внимательно всмотрелся в лицо друга, достаточно ясно видимое в окутывавшей их