Старуха - Михаил Широкий

дымчатой сероватой мгле. И понял, что он не шутит. Что он принял для себя окончательное решение и не изменит его. Что он действительно никуда не пойдёт, не двинется с места и останется здесь дожидаться неизбежного.

Лицо Димона омрачилось. Нахмурившийся лоб избороздили морщины. Протяжно выдохнув, он сделал не совсем уверенное движение и тихо промолвил:

– Ну что ж… Тогда…

И вдруг оборвал себя. Черты его напряглись. Брови изогнулись и сдвинулись к переносице. Он резко повернул голову в ту сторону, откуда они пришли, и прислушался. А ещё через мгновение, видимо убедившись, что ему не почудилось, весь обратился в слух. И чем дольше слушал, тем большая бледность заливала его щёки, а на лице отражались смятение и тревога, понемногу обращавшиеся в страх.

Из глубины коридора, оттуда, где только что по извилистым подземным тропам брели приятели, поначалу чуть слышно, едва уловимо, а затем всё более явно и отчётливо доносились многообразные глуховатые звуки – шуршание, потрескивание, похрустывание. И как будто бесчисленные шёпоты, повизгивания, писки, сливавшиеся в общий многоголосый хор. Негромкий, приглушённый, невразумительный, но при этом не прекращавшийся, не смолкавший, а, напротив, нараставший, растекавшийся окрест, делавшийся всё более чётким и всеохватным. Но при всём при том не становившийся более внятным и разборчивым – по-прежнему это был бессвязный, смешанный гул, из которого невозможно было вычленить ни одного отдельного, сколько-нибудь самостоятельного звука или тем более голоса. Один сплошной шелестящий и шепчущий гомон, неудержимо, мягкими, широкими волнами приближавшийся и через минуту-другую заполнивший, казалось, всё подземелье.

К этому моменту загадочные звуки, которые уже сложно было не уловить, достигли и Мишиного слуха. Заслышав их, он обернулся и несколько секунд оторопело смотрел вспять, в тьму коридора, откуда они неслись, и озадаченно покачивал головой. После чего с побелевшим как мел лицом обернулся к товарищу и, заикаясь, промямлил:

– Что это т-там?

Димон, тоже мертвенно бледный, уже не на шутку испуганный, промолчал. Ему нечего было сказать. Он сам ничего не понимал. Точно он мог сказать только одно: оттуда, куда были устремлены сейчас их остановившиеся, оцепенелые взоры, из тёмных подземных просторов на них надвигалось что-то непередаваемо, неописуемо страшное. И смертельно опасное. То, от чего надо бежать со всех ног, во весь дух, не оглядываясь и даже не пытаясь рассмотреть, что же это такое. Просто положившись на свой слух и те ощущения, что возникли у них, едва они различили в гробовой тишине подземелья эти причудливые, не поддающиеся определению звуки, которым вроде бы неоткуда было взяться здесь, в царстве вечного покоя и мёртвого безмолвия. Которые можно было бы принять за слуховую галлюцинацию, возникшую у двоих измученных, подавленных и дезориентированных всем творившимся с ними спутников, готовых поверить во что угодно и прийти в ужас даже от того, чего не было в действительности.

Но это был явно не тот случай. Это была не галлюцинация. Это было на самом деле. И оно приближалось, медленно, но неумолимо ползло на них, наполняя всё окружающее пространство смутными шорохами и слитным нечленораздельным бормотаньем, от которых приятелей очень скоро охватила дрожь и кругом пошла голова, как если бы услышанные ими таинственные звуки обладали чудодейственной силой, неотразимо действующей на мозг и нервы тех, кому довелось их услышать. А что это было, друзьям предстояло узнать через считанные мгновения, когда шуршащая, шелестящая, шепчущая волна должна была выплеснуться из скрывавшей её пока что мглы и докатиться до них. Только как бы не было тогда слишком поздно…

Это нехитрое соображение дошло наконец до Димона. И он, не отрывая пристального, неотступного взгляда от тёмной пустоты, откуда, набирая силу и разрастаясь, нёсся, как при землетрясении, продолжительный монотонный гул, двинулся с места и начал медленно пятиться, шаркая подошвами по земле и натыкаясь на валявшиеся повсюду крупные и мелкие камни.

Под действием происходящего вышел из своего оцепенения и Миша. Разобрав как следует доносившиеся из глубин земли устрашающие созвучия, он сразу же передумал оставаться здесь и ждать неизвестно чего и, вскочив на ноги, попятился вслед за товарищем, косясь то на него, то по направлению его взгляда и сдавленно лепеча:

– Д-димон, что же это?.. Что-о?..

Димон не реагировал. Он не замечал напарника. Весь он, казалось, сосредоточился в этот момент в своём взоре – пронзительном, немигающем, обострившемся до предела, устремлённом в окутывавший даль коридора неплотный полумрак, слегка рассеиваемый по-прежнему сочившимся неясно откуда притушенным мерцанием. Остатками своего заледенелого от дремучего страха разума он понимал, что совершает ошибку. Что им не стоит задерживаться тут ни на миг. Что надо бежать без оглядки, во весь опор, даже не думая выяснять источник разносившихся по подземелью звуков и не пытаясь разглядеть то, что должно было показаться из сумрака спустя мгновение-другое.

Однако странное, необъяснимое, почти самоубийственное любопытство оказалось сильнее доводов рассудка. Он пустился наутёк лишь после того, как различил зашевелившиеся в разлитой поодаль серой мути толстые мохнатые конечности, извивавшиеся и вытягивавшиеся щупальца, раскачивавшиеся и мотавшиеся из стороны в сторону бесформенные головы, искорёженные морды с невообразимыми, противоестественными чертами, разевавшиеся в жутком зёве клыкастые пасти, посверкивавшие мрачным блеском огромные глаза, казалось, жадно высматривавшие кого-то постороннего, не по своей воле вторгшегося в чуждый и враждебный всему живому подземный мир…

Задохнувшись от дикого, животного ужаса, Димон коротко, надрывно вскрикнул и, круто повернувшись, молнией метнулся в глубь коридора. Миша, охваченный ровно теми же чувствами, не медля ни секунды, ринулся ему вослед.

XIX

Бежали они довольно долго. Так, во всяком случае, им показалось. Бежали во весь дух, не разбирая дороги, ударяясь об углы и выступы, спотыкаясь о разбросанные повсюду камни, порой падая, но тут же вскакивая и устремляясь вперёд. Всё дальше и дальше в глубь уходившей неведомо куда подземной галереи, которой, казалось, не было ни конца ни края. Перед глазами у них всё плыло, переливалось, вспыхивало яркими искристыми огнями и порывисто металось во все стороны. В ушах стоял шум, свист и звон. Им чудилось, что всё мельком замеченное ими скопище адских тварей гонится за ними по пятам, дышит им в спину, протягивает к ним свои длинные цепкие лапы и щупальца. И вот-вот настигнет их. И тогда всё, конец. И минуты не пройдёт, как эти гнусные отродья, вонзив в них свои скрюченные когти и железные зубы, разорвут их на куски. Но ещё раньше, не выдержав всего этого, разорвутся их сердца.

И они продолжали свой стремительный, неудержимый бег. Не останавливались и даже не замедлили его и тогда, когда оба ощутили крайнее утомление и