Эликсир сущности - Алекс Рудин

замаскирован под каменную цветочную вазу.

Магические лампы потускнели. В зале сгустился сумрак, а потом настала полная темнота.

Зрители снова захлопали.

Софиты осветили сцену, и на ней появился Удашев в костюме Ромео. Я удивленно хмыкнул. Грим Удашева был великолепен, актер выглядел юношей. Движения его были порывистыми и упругими, как у молодого человека.

— Браво! — гулким шепотом сказала теща Прудникова и оглушительно захлопала в ладоши. — Браво, Алексей!

В руках Удашев держал бутылку вина. Элегантным движением он поставил ее на замаскированный столик и влюбленным взглядом посмотрел на пустой балкон.

— Видели?

Муромцева в порыве чувств дернула меня за рукав.

— Он сам вынес бутылку! Никому не доверяет!

— Разумно, — усмехнулся я. — После случая с Ковшиным я бы даже кофе в вашем буфете поостерегся пить.

— Это ему не поможет! — зловещим шепотом заявила актриса.

Я изумленно посмотрел на нее.

— Что вы затеяли?

— Ничего, — тут же опомнилась Муромцева. — Давайте смотреть спектакль.

Если до этого разговора спектакль казался мне довольно средним, то теперь я смотрел с неослабевающим интересом, стараясь не упустить ни единой мелочи.

Тем временем на сцену вышли еще два актера в бархатных камзолах и узких штанах. Старательно не замечая замершего возле вазы Ромео, они принялись громко обсуждать его пылкую влюбленность. Зал сочувственно слушал.

Поговорив минут пять, актеры сошлись на том, что Ромео окончательно обезумел. Довольные этим выводом, они удалились со сцены.

Зазвучала музыка. Вспыхнули прожектора. В перекрестье лучей на балконе появилась Джульетта. Я узнал в ней хорошенькую Марию — любовницу режиссера Кастеллано.

Музыка взлетела к высокому потолку и неожиданно смолкла.

— Ромео! — воскликнула Джульетта, красиво заламывая руки.

— Я здесь, любовь моя! — ответил из-за вазы Удашев.

Влюбленные обстоятельно щебетали о своей неземной страсти. Ромео утверждал, что готов отказаться от своей фамилии, только бы жениться на Джульетте. Джульетта отвечала ему взаимностью, то скрываясь во мраке, то снова гордо появляясь в свете лучей. Напряжения добавлял голос кормилицы, которая то и дело окликала Джульетту, не давая влюбленным спокойно поговорить.

Теща полицейского следователя Прудникова растроганно всхлипывала, утирая слезы платком, а я проклинал Шекспира, который не мог сочинить сцену покороче. Что-то явно назревало в полумраке притихшего театрального зала.

И назрело.

Убедившись в искренних чувствах Джульетты, Ромео наполнил бокалы. Вино красиво заискрилось в свете ламп. Его соломенно-желтый оттенок напомнил мне янтарный цвет эликсира сущности.

Бокалы соприкоснулись, и над залом поплыл тихий хрустальный звон.

— Пусть обвенчает нас монах Лоренцо! — громко объявил Удашев и осушил бокал.

— Да! — пронзительно закричала Муромцева, вскочив с места. — Да! Это тебе за Спиридона!

Пораженный ее выходкой зал зашумел. Зрители оборачивались, пытаясь понять, что случилось. Кто-то не к месту захлопал, решив, что все происходящее — гениальная задумка знаменитого режиссера.

Лицо Удашева менялось. Оно на глазах постарело и вытянулось. Губы надменно скривились, а на носу проступила характерная горбинка.

— Это же князь Гостомыслов! — удивленно пробормотал я себе под нос.

Но следователь Прудников меня услышал и не растерялся.

— Взять его! — скомандовал он полицейским.

Разоблаченный Удашев швырнул бокал в Прудникова и кинулся бежать в темноту кулис. Полицейские, грохоча сапогами, бросились за ним. Зрители вскочили, кто-то пронзительно засвистел.

— Занавес! — громко стонал в ложе Кастеллано. — Мадре миа, дайте занавес!

— Где вы взяли зелье? — спросил я Муромцеву.

— Этот мерзавец прятал его в своей гримерной! А я нашла!

Я не стал спрашивать актрису, как она пробралась в гримерную Удашева. Решил, что сейчас важнее вызвать в театр Никиту Михайловича Зотова.

Все же, появление в столице наследника мятежного княжеского рода — дело Тайной службы, а не полиции.

Посылая зов Зотову, я машинально смотрел на сцену. И увидел, как ошарашенная стремительным развитием событий Джульетта тоже отпила вино из своего бокала.

Только этого не хватало!

Я схватил ликующую Муромцеву за плечи и развернул к себе:

— Вы подлили зелье в бутылку?

— Да! — радостно подтвердила она. — Как бы я добралась до его бокала? А что?

Тут она проследила мой взгляд и хищно улыбнулась.

— Ага! Теперь и роль Джульетты освободится!

Каким-то чудом Джульетта услышала наш разговор в гвалте зрительного зала. Ее глаза испуганно округлились, бокал выпал из руки. Осколки тонкого хрусталя разлетелись, сверкая в свете софитов.

Но больше ничего страшного не произошло. Джульетта всего лишь преобразилась в хорошенькую зеленоглазую блондинку.

— Эх, — разочарованно вздохнула Муромцева.

— Появление полиции тоже подстроили вы? — сгорая от любопытства, спросил я.

— Ага. Я подбросила Кастеллано анонимное письмо и велела прислать билеты в полицейский департамент. Иначе все узнали бы о его махинациях с ценами.

— Вы прирожденная интриганка, — расхохотался я.

Муромцева гордо улыбнулась, а зал продолжал бушевать.

— Позор! — густым басом заявила теща Прудникова. — Степан, проводи меня, не хочу больше здесь оставаться!

— Браво! — не обращая на нее внимания, кричали зрители. — Браво!

Глава 26

— Вы там деньги на лошадок ставить не вздумайте, Александр Васильевич! — озабоченно сказал Игнат, подавая мне галстук. — На ипподроме одни жулики, им бы только человека облапошить.

— Приходилось тебе бывать на скачках? — с улыбкой спросил я, разглядывая свое отражение в мутной глубине старого зеркала.

Тяжелую ореховую раму зеркала Игнат старательно натер пчелиным воском — теперь она блестела и вкусно пахла медом.

— Что мне там делать? — проворчал Игнат. — А только в газетах писали, как на ипподромах народ обманывают. Разве будут в газетах зря писать?

— Это верно, — еще шире улыбнулся я.

Не спорить же со стариком, который от всей души заботится обо мне?

— А Мальчика со скачек сняли? — спросил слуга.

— Сняли, — кивнул я.

Вчера за ужином мы вместе прочитали в газете программу императорских скачек. Мальчика в списке участников не было.

— Ну, и на что там смотреть тогда? — нахмурился Игнат. — Все равно нашему Мальчику ни один конь в подметки не годится.

— Так у лошадей нет подметок, — расхохотался я. — Только подковы.

Искренние переживания Игната были мне приятны. Но и судейскую комиссию я хорошо понимал. Заявить на императорские скачки магического огнедышащего коня — значит, спровоцировать такой скандал, каких давненько не видала столица.

— Вы к обеду вернетесь? — привычно спросил Игнат, подавая мне пиджак.

— Не уверен,