Эликсир сущности - Алекс Рудин

с хлюпаньем втягивая воду.

Мне показалось, что солнечный свет стал ярче. Пьющий конь превратился в темный силуэт. Этот силуэт задрожал и расплылся, как будто на мои глаза неожиданно навернулись слезы.

Я моргнул, но мельтешение в глазах не проходило. Мне показалось, что темный силуэт стал выше ростом, и я нетерпеливо вытер глаза тыльной стороной ладони.

— Это не Мальчик! — сдавленно сказал за моей спиной граф Толубеев.

На месте неказистого доходяги стоял высоченный конь угольно-черной масти. Его мускулистые задние ноги были чуть длиннее передних, отчего круп коня немного поднимался. На широкой груди под тонкой кожей бугрились огромные мускулы. Небольшая голова напоминала голову хищного динозавра, уши были плотно прижаты. Широкие ноздри ходили ходуном, а в темных зрачках вспыхивали язычки пламени. Не веря себе, я вгляделся — так оно и есть! Самый настоящий огонь горел в глазах скакуна.

Я плохо разбирался в лошадях. Но с первого взгляда понял, что это великолепное животное создано для бега, для стремительного полета над землей.

Или между мирами?

Казалось, для этого скакуна нет преград, ни пространство, ни время не смогло бы устоять перед его неукротимым напором. Воплощенная магия — вот что это было такое.

— Как же мы его на скачки заявим? — растерянно ахнул Нагайцев. — Ведь любой дурак поймет, что это не обычная лошадь.

Мальчик покосился на голос и нетерпеливо дернул ухом.

— Ты на его копыта посмотри, Ефим, — шепотом произнес граф Толубеев. — Где мы такие подковы возьмем?

Подковать саму магию? От этой неожиданной мысли я чуть не задохнулся смехом. Мальчик тоже насмешливо фыркнул, а потом гордо поднял голову, словно позволяя хорошенько себя разглядеть.

Он был в полтора раза крупнее любого другого коня.

— Рядом с ним лучшие скаковые жеребцы будут выглядеть неуклюжими каракатицами, — подтвердил мою догадку Нагайцев. — Нам никогда не позволят его заявить. Иначе — прощай скачки. Соревноваться с таким конем никто не рискнет.

На мой взгляд, это сейчас было наименьшей проблемой. Перед нами стояло настоящее магическое создание — какие уж тут скачки! Какой жокей сможет оседлать его? Как удержать такого коня на дорожке ипподрома?

И тут произошло еще одно чудо.

Мальчик вскинул голову и заливисто заржал. Из его ноздрей вырвались язычки бледного пламени.

— Это же дракон! — воскликнул Черницын. — Настоящий дракон!

За дощатыми стенами денника послышалось ржание — другие лошади откликались на призыв магического жеребца.

— Это и есть Огненный Скакун? — спросил я, глядя на туннелонца.

К моему изумлению, туннелонец медленно покачал головой.

— Нет, Тайновидец, — ответил он. — Этот чудесный конь — потомок Огненного Скакуна. Дальний потомок. Но в его жилах течет не кровь, а чистая магия. Да ты и сам это видишь.

— В его родословной написано, что Мальчик — потомок Огнедышащего! — заявил граф Толубеев.

Хриплый смех туннелонца ответил ему лучше всяких слов.

— Когда я увидел его впервые, он выглядел по-другому, — сказал я. — Почему зелье сущности подействовало на него?

— Огненный Скакун умен и любит свободу, — ответил туннелонец. — Преобразившись, он защитил от лишнего внимания себя и своих детей.

Он повернулся ко мне. В глубоком черном раструбе капюшона фиолетовым светом сверкнули глаза.

— Ты отпустишь его с нами?

— Кого? — не понял я.

— Этого чудесного коня.

Я хотел резко отказать — не думая, это был порыв. Но магический дар вовремя толкнул меня в грудь.

Отказать — значит, заявить свои права на магию. Присвоить ее себе и оберегать, словно собственность.

Разве так обращаются с чудесами?

Вот такой жадности и хотел избежать Огненный Скакун, когда сам принимал чужое обличье и давал его своим потомкам.

Магия свободна, пока ее не замечают.

— Думаешь, это решаем мы с тобой, туннелонец? — улыбнулся я. — Спроси Мальчика, хочет ли он пойти с вами.

Туннелонец дернулся, словно от удара, и опустил голову.

— Ты прав, Тайновидец, — тихо сказал он. — Магия сама решает, когда приходить в мир, а когда уходить из него.

Он посмотрел на Мальчика и заговорил с ним на неизвестном языке. Странные звуки напоминали шум дождя за окном.

Несколько мгновений Мальчик прислушивался к ним. Потом фыркнул, обрывая речь туннелонца. Переступил с ноги на ногу и опустил голову мне на плечо.

Я улыбнулся и нашарил в кармане свое секретное оружие — горбушку черного хлеба, густо посыпанную крупной солью. Мальчик деликатно взял хлеб теплыми губами и благодарно вздохнул.

— Похоже, он выбрал остаться, — сказал я.

И погладил жеребца по шее.

— Но и не отказал, — возразил туннелонец. — Кажется, мы можем надеяться, что когда-нибудь Огненный Скакун вернется к нам, хотя бы ненадолго… по его меркам. Нашему миру этого хватит.

Мальчик снова фыркнул и нетерпеливо толкнул меня мордой в плечо.

— Хочешь погулять? — улыбнулся я. — Идем.

— Погодите, ваше сиятельство, — неожиданно вмешался Нагайцев. — Нельзя же так. Позвольте, я хоть уздечку на него надену.

— Думаете, на магию можно надеть уздечку? — рассмеялся я. — Бросьте, Ефим Никанорович.

Я потянул на себя дощатую загородку и кивнул Мальчику:

— Выходи.

Граф Толубеев и Нагайцев посторонились, а растерянный репортер Черницын остался стоять столбом прямо на дороге. Тренер потянул его в сторону.

— Не путайся под копытами!

Осторожно ступая длинными ногами, жеребец вышел из денника. Неторопливо пошел по длинному коридору, косясь на других лошадей. Я шел рядом с ним и видел, как они на него смотрели.

После сумрака конюшни солнце ослепило меня. Сладкий летний воздух ударил в ноздри. Он пах свободой.

— Скачи, Мальчик! — сказал я. — Только возвращайся, обязательно.

И магический конь побежал по широкому тренировочному кругу. Его рысь была обманчиво-неторопливой и легкой, словно Мальчик танцевал. Огромные копыта едва касались земли, каждым шагом конь неотвратимо пожирал пространство.

— Как бежит! — хрипло сказал у меня за плечом Нагайцев. — Как бежит!

Я услышал шорох наверху. Поднял глаза и увидел за стеклами второго этажа смутные белые пятна. Это конюхи прилипли к окнам, глядя на пробежку настоящего Мальчика.

Рядом со мной стоял Черницын. Раскрыв рот, он следил за тем, как мчится по широкому кругу огромный вороной жеребец.

— Заварили вы кашу, господин Черницын, — улыбнулся я. — Ох, и хлебать вам ее теперь.

— И пусть, — неожиданно сказал репортер. — А только оно того стоило.

Я прислушался к его эмоциям