Ожерелье королевы - Тереза Эджертон

— Ты крайне испорченная и строптивая, — начала она, но Софи ее прервала.

— Вал, дорогая, нельзя же сначала требовать, чтобы она не забывала собственного достоинства, а потом, едва переведя дыхание, отчитывать ее, как непослушную девчонку. И ты же видишь, у нее очень неплохо получается. Ты была с ней с самого начала, наблюдала за тем, как она постепенно меняется, и мне кажется, поэтому ты почти не замечаешь, как она изменилась. Но я была просто неописуемо поражена, когда приехала два дня назад. — Софи улыбнулась своей мягкой, умиротворяющей улыбкой. — И больше всего меня поразило, как многого ты добилась. Она держится как настоящая королева Винтерскара, и у нее такие очаровательные манеры…

— К сожалению, — сквозь зубы выдавила мадам, — король Винтерскара, кажется, так не думает. Два месяца назад он почти поклялся жениться на ней, здесь, в этой самой комнате, но эта договоренность все еще остается тайной. Я начинаю опасаться, что он вообще не собирается на ней жениться.

Мадам прошлась по комнате своей характерной стремительной походкой, и, как обычно, комната с куполообразными потолками и высокими решетчатыми окнами, да и весь дом — десятки залов и коридоров, казались не способными вместить ее неуемную энергию.

— То, что она не сумела упрочить свое положение, тем более достойно презрения, что никаких соперниц у нее нет.

— Нет, у меня есть соперница, — возразила Ис. Она приняла позу, которая ей самой показалась скромной, — руки сложены на груди, глаза устремлены в пол, но в голосе ее кипела злоба. — Несравненная Зелена, совершенная, без единого недостатка. Вы себе представить не можете, как трудно пытаться соперничать с умершей.

Мадам посмотрела на нее с нескрываемым презрением.

— Я бы, возможно, и поверила, что у тебя могут возникнуть некоторые трудности, если бы в твоем распоряжении не было ожерелья твоей матери. Вот уж с чем никогда не сможет справиться ни одна женщина, живая или мертвая. Хотя должна заметить, — добавила мадам с суровой улыбкой, — ты до сих пор использовала его очень неумело!

Машинально Ис поднесла руку к двойной нитке холодных камней на шее. Даже когда их она снимала их, принимая ванну или ложась спать, она все равно чувствовала их зловещую тяжесть на своей коже. Ис уже начинала ненавидеть ожерелье, оно все больше и больше казалось ей ядовитой змеей, смертоносной вещью, которую было опасно использовать.

— До сих пор ты была в состоянии только возбудить и заинтриговать его, заворожить и смутить его рассудок. Но этого недостаточно. Ты одновременно привлекаешь и отталкиваешь его, а это значит, что твое заклятье все еще несовершенно. Если бы ты получила над ним полную власть, незачем было бы ослеплять его головными болями или обманывать его память.

— Ну, Валентина, — тетушка Софи взяла ее нервно подрагивающую руку в свои и заговорила как можно мягче, — она ведь еще так юна и неопытна. Куда ей сравниться с Хименой…

Мадам выдержала это прикосновение с не характерным для нее терпением, хотя ее ноздри и подрагивали, а свободная рука сжималась в кулак и разжималась.

— Опыт не играет особой роли. Химена умела это все инстинктивно. Казалось даже, что ожерелье создано для нее, а она — для ожерелья. Ис — дочь Химены, и, если даже у нее нет к этому таких способностей, как у Химены, в ее жилах должно быть достаточно материнской крови, чтобы она понимала, как управлять этими камнями.

Резким движением мадам высвободилась из рук Софи и, обернувшись, уставилась на Ис с особенной злобой.

— Девчонка прекрасно знает, что есть только один способ сделать Джарреда, короля Винтерскара, своим вечным рабом. Она должна лечь с ним в постель и показать ему, какие тайные и темные наслаждения дарит ожерелье. Нет, Ис, не надо мне тут краснеть. Ты не та невинная девушка, какой была три месяца назад. По крайней мере — если ты выполняла свой долг с тем юнцом, что только что ушел, и с остальными.

Ис сидела, мрачно глядя на свои туфельки, чтобы не было видно, как отчаянно она краснеет.

— Я делала… что положено… со Змаджем.

— Но не с Джмелем? И не с Айзеком?

— Я делала все, что от меня требовалось. — Она вызывающе вскинула голову, но вся ее храбрость еще угасла до того, как она закончила предложение. — Какая разница, кого я выберу в отцы моему ребенку?

— Большая, — отрезала мадам. С годами ее красивое лицо стало еще жестче, глаза ярче, красные губы — тоньше. Казалось, она в любой момент может потерять контроль над своими буйными эмоциями, но этого никогда не случалось.

— Ты не должна никого выделять. Не должна позволить мысли о собственной значительности зародиться в их головах. Когда ты забеременеешь, я хочу, чтобы невозможно было установить, чей это ребенок.

Мадам опять начала мерить комнату шагами. Высокие каблуки ее атласных башмачков громко цокали о деревянный пол.

— Нам не нужны сцены ревности перед лицом короля. А они неизбежно возникнут, если Змадж возомнит, что имеет на тебя какие-то особые права. Ты не знаешь этих юных чародеев так, как я. Они по любому поводу становятся в позу, чуть что — затевают дуэли; удивительно, что наша раса вообще выжила. У нас не будет времени усмирять Змаджа. Ты должна полностью посвятить себя тому, чтобы покрепче привязать к себе Джарреда.

Ее острый взгляд остановился на ожерелье Химены, она снизила свой хриплый голос почти до шепота.

— Ты должна околдовать его, соблазнить его.

— Я не хочу соблазнять Джарреда, — запротестовала Ис. — И зачем? Он же не может стать отцом моего ребенка.

— Нет. Но он должен быть уверен, что может. Когда придет время, он не должен сомневаться, что это именно его ребенок.

— Когда еще время придет. Даже если я завтра забеременею, я могу запросто еще полгода не выходить за Джарреда. — Ис встала, прошлась по комнате и остановилась перед большим зеркалом в серебряной раме, зачарованная собственным отражением.

Как и все остальные зеркала в доме, поверхность этого зеркала колдунья-толстопятка расписала заклинаниями, от которых у человека, вошедшего в комнату, начинала кружиться голова и ему трудно было сориентироваться, на чародеев же это заклинание не действовало. И, как и остальные зеркала в доме, это зеркало было заключено в старинную раму, где черепа, демоны, сердца и ящерицы из потемневшего серебра переплетались самым причудливым образом. Это мрачное обрамление странно контрастировало с хорошеньким личиком Ис и с ее золотистыми локонами.

Приколов на место выбившийся локон, Ис с удовольствием отметила, что лицо ее все еще выглядело безупречно: нежная гладкая упругая кожа, скулы только чуть-чуть острее, чем десять лет назад. По человеческим меркам ей можно было дать лет семнадцать, хотя на самом деле ей было в два раза больше. Она знала, что, как и все ее сородичи, с этого момента будет стареть всё медленнее и медленнее, пока примерно в двухсотлетнем возрасте у нее не появятся первые морщины. После этого, если она предпочтет жить, возраст все быстрее и быстрее будет брать свое, за несколько десятилетий она так увянет и осунется, что даже близкие друзья ее не узнают. Но многие чародеи, не желая переживать эту стремительную старость, предпочитали покончить с собой тихо и незаметно, пока юность и красота еще не оставили их. И даже те, кого пара морщин и несколько седых волос не пугали, все равно редко дожидались естественной смерти. Почти все предпочитали отравиться солью либо глотали толченое стекло, пока процесс разложения не зашел слишком далеко.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});