Амурские версты - Николай Наволочкин

— Тороплюсь подняться вверх по Уссури, да задержался в пути. Рассказать бы вам, на каком прескверном баркасе и с каким грузом мне пришлось плыть, не поверите! Но баркас и его блеющий и кукарекающий груз я оставил в Благовещенске. Там со своей командой пересел на две лодки — и в путь. Сейчас мои казаки на Уссурийском посту, в самом устье Уссури. Это верст сорок от вас. Надо отправляться дальше, а топографов все нет. Если не прибудут, придется самому составлять карту Уссури. Для одного человека работа почти непосильная, — вздохнул Венюков. — Вы уж, Яков Васильевич, не сочтите за труд, если они появятся, направляйте их не медля ко мне.

Офицеры пошли вдоль берега. Венюков, вспоминая сборы в дорогу, жаловался:

— Будогосский опять разобиделся. Видно, он рассчитывал, что экспедиция на Уссури будет доверена ему, и, узнав о моем назначении, мешал, чем мог. К счастью, составление команды для экспедиции и снабжение ее запасами поручено было Корсакову, лицу, стоящему вне штабных интриг. Однако Будогосский распорядился из довольно значительного запаса топографических инструментов, находившихся в Иркутске, отпустить мне самые дурные. Например, буссоли я получил с размагниченными стрелками и тупыми шпильками. По счастью, я имел инструменты собственные. И с этой стороны маневры моего начальника не достигли цели. Но я дал себе слово: как только окончу Уссурийскую экспедицию, уеду из Восточной Сибири. Какие бы условия службы не пришлось принять после отказа от должности старшего адъютанта штаба!

— Что слышно про переговоры с князем И-шанем? — поинтересовался Дьяченко.

— Сам я под Айгунем во время переговоров не был, — сказал Венюков. — Но слышал, что вся процедура ведется через переводчиков или, точнее и главным образом, через Якова Парфентьевича Шишмарева. Он получает указания от Николая Николаевича, и к нему являются второстепенные китайские чиновники с наставлениями от И-шаня. Но, несмотря на волокиту, дело вроде бы продвигается.

— Посмотрите наш лагерь, — предложил Дьяченко.

— С удовольствием, — согласился Венюков.

Они прошли мимо солдатских палаток, расположенных у подножия холма. Остановились возле солдат, рубивших первую казарму. Яков Васильевич, показывая лагерь, объяснял:

— Лес заготовляем чуть подальше, по берегам вот этой речушки, и по ней же сплавляем. Мне не хочется вырубать лес на ближнем склоне, подле утеса. Раз уж батальон осядет здесь надолго, пусть у нас будет свой парк… Жду остальные роты, они привезут лошадей, приплавят плоты. Будем разбирать их и тоже пускать в дело… А будущее поселение мне видится так. Здесь, на правом фланге, расположится батальон, а на левом, за средней горой, в таком же распадке, — переселенцы. Там тоже впадает в Амур небольшая речушка. Место преотличное. Я на днях обошел все окрестности. Прекрасные леса. Река здесь богата рыбой. Заметили, когда плыли, гнездо орлана? Мы сначала приняли его за орла, а солдаты и сейчас зовут орлом. Он тоже рыбой промышляет. Тут к нам ездят гольды, у них неподалеку стойбище, вот там, где дымок. Привозят столько рыбы, что хватает на всю роту. Расплачиваюсь с ними ситцем. И они, и мы довольны. Жаль, не знаем их языка.

— У меня есть переводчик, унтер-офицер Карманов. Если я еще надумаю к вам, прихвачу его с собой, — пообещал Венюков.

На обед Венюков, несмотря на уговоры, задерживаться не стал.

— Много еще дел, — объяснил он. — Смолим лодки. Казаки, их у меня двенадцать, чинят одежду и обувь. Дорога-то предстоит дальняя, а в Иркутск надо вернуться к осени.

Приехал и уехал Венюков, побыв какой-то час в лагере батальона, а капитан почувствовал, что настроение у него поднялось. Все эти дни, поглядывая на пустынные речные просторы, он чувствовал заброшенность и оторванность, как солдат, отставший от строя где-нибудь в ковыльной степи. В прошлом году мимо Кумары шли плоты с переселенцами, баржи сплава. То вверх, то вниз по реке проплывали курьеры, а здесь ни суденышка, ни лодки, кроме гольдской, ни нового человека. Порой даже не верилось, что дальше вниз по Амуру есть Кизи, Мариинск, Николаевск. Казалось, что все живое, русское, заканчивается 13-м батальоном. Теперь как-то веселее стало, когда уже не по карте знаешь, что всего в сорока верстах от первой роты, на устье реки Уссури, стоит казачий пост. Там же команда Венюкова, а скоро подойдут сюда и остальные роты батальона.

Однако прошло еще пять дней, заполненных перестуком топоров, и визгом пил, до того радостного момента, когда часовой, не сводивший глаз с амурского кривуна, во всю мочь закричал:

— На Амуре баржи и плоты с конями. Видать, наши плывут!

— Плоты! — гаркнул и Михайло.

Ряба-Кобыла отпустил солдат, корпевших над срубом, а сам по заросшему лесом склону побежал на вершину утеса. За ним увязался Игнат Тюменцев.

Солдаты, столпившиеся на берегу, заспорили:

— Вторая рота, точно тебе говорю.

— Баржа-то у второй какая? У второй нос другой. А это третья плывет. Вон и кони на плоту.

Никто почему-то не думал, что, обогнав на много дней баржи Прещепенко и Коровина, приближалась к лагерю четвертая рота поручика Козловского.

С утеса и с берега, с баржи солдаты размахивали фуражками. Каждый понимал, что теперь строительство лагеря пойдет быстрей да и веселее станет.

Подхваченная возле утеса быстрым течением, баржа обогнула его и причалила у самого устья речки. Туда же подтянулись два плота. К этому месту сбежалась почти вся первая рота, кроме тех солдат, что заготовляли лес и еще не знали о прибытии подкрепления.

Козловский, выбритый и подтянутый, спрыгнув на берег, доложил батальонному командиру:

— Четвертая рота со всем грузом прибыла. Все нижние чины здоровы. По пути высажены переселенцы в новых станицах Константиновской, Поярковой, Куприяновой.

Офицеры пожали друг другу руки.

— Где же эти станицы? — спросил Дьяченко.

— Пока далеко от нас. Все три, не доезжая Буреи.

— Что слышно о второй и третьей ротах?

Козловский заулыбался.

— Прещепенко обогнал меня в станице Куприяновой, так как он шел до этого места без остановки, но затем, — совсем расцвел Козловский, — я обошел его у новой станицы Скобелициной, сразу за Буреей. Прещепенко высаживал там казаков и должен был на день задержаться. Он мне говорил, что Коровин ждет погрузки переселенцев на Усть-Зейском посту. Прошу прощения, в городе Благовещенске.

— Ну что ж, сегодня устраивайтесь, ставьте палатки, сгружайтесь. Лошадей отправьте пасти. Без лошадей нам здесь трудно. А завтра начинайте строить вторую казарму, место для нее уже подготовлено. Хорошо, что сплавили плоты. Надо их разобрать. Бревна отдаю на вашу казарму. Ну и косцов выделяйте. Придется косить на зиму сено.

Козловский вскинул ладонь к козырьку, повернулся кругом, как на занятиях в корпусе, и быстрым шагом пошел отдавать распоряжения. Он был немного разочарован. Ему показалось, что капитан встретил его холодно. А так хотелось поговорить, рассказать о дорожных впечатлениях, услышать доброе слово о роте, которая прибыла и быстро, и в полном порядке. Причем обошла Прещепенко! Но за работой, разгрузкой, установкой палаток обида забылась, тем более что и в первой роте никто не сидел без дела.

Зато вечером за ужином и после него, у пылающего костра, молодой офицер наговорился вдоволь. Он вспоминал плавание, меняющиеся берега реки:

— А помните, Яков Васильевич, то место, перед домиком, где живет натуралист Радде, — говорил он. — Там Амур становится замечательно узок. Мои молодцы кормчие только успевали поворачивать весла. Я думаю: течение там делает не менее пяти узлов! Удивительно красивы щеки в Хингане! Но и здесь очень видное место. Когда мы вышли из-за кривуна, я увидел на дереве орлиное гнездо и подумал, что это вы вывесили веху! Обрадовался, а потом пригляделся — гнездо. Однако разочароваться не успел, заметил дымки над лагерем! Вы уже осмотрели окрестности?

Капитан рассказал поручику о своих прогулках по близлежащим местам, о трех холмах, упирающихся в берег. На них не только лагерь батальона — город построить можно!

— Я тоже, как немного освобожусь, постараюсь все здесь обойти.

— А как океан? — спросил Дьяченко. — Не тянет вас больше полюбоваться его просторами?

— Что вы, Яков Васильевич! Очень тянет. И если потребуется послать кого-нибудь в низовья реки, вы направьте меня!

— Ну, в обозримое время едва ли появится такая необходимость. Надо обстраиваться: Тут один старый солдат, ветеран батальона Кузьма Сидоров захотел вскопать огород. Я сначала подумал, что это стариковская блажь, и отпускал его только после работы. А потом решил, что дело-то полезное. Батальон, по всей видимости, останется здесь надолго. Значит, пора обживаться по-настоящему. Появятся солдаты бессрочно-отпускные, тот же Сидоров. Пусть селятся рядом с лагерем. Сегодня я отпустил Сидорова с утра и дал ему в подмогу двух солдат. Посадят картофель. А будут проезжать переселенцы, попросим семян каких-нибудь овощей.