Граф Соколов — гений сыска - Валентин Лавров

— Да, сударь ты мой, поразил меня вновь этот очаровательный человек! Такое он выкинул коленце... В конторе Абрикосова стоял громадный сейф английской работы. В верхнем ящике — солидная сумма наличности, закрытая отдельно на секретный замок. Снизу — вместительное отделение для отчетных бумаг. Бумаги эти на пол сложили, и Абрикосов делает широкий жест рукой:

— Милости прошу, господин фокусник! Уговор помните? Если сумеете без посторонней помощи открыть изнутри сейф и оказаться снаружи — я плачу на спор двадцать тысяч рубликов, если у вас ничего не получится — то вы мне, извините, проигрываете две тысячи. Если хотите, можем ставки удвоить!

Толмач слова эти в точности перевел Гудини, тот улыбнулся и отвечает:

— Я понимаю, господин Абрикосов, ваше состояние: вы уверены, что мои деньги уже лежат в вашем кармане. Но вы не ведаете того, что знаю я: пари обязательно будет за мной, вы сполна расплатитесь со мной, хотя деньги не ВЫ мне дадите, а я вам протяну их целую кипу. Так что не будем вас разорять!

Помотал головой Абрикосов. Умный человек, но ничего из слов Гудини не понял.

Согнулся фокусник (хотя мне так называть его даже неловко), протиснулся в сейф. Ему бухгалтер Михайлов помогает. За Гудини медленно тяжеленную бронированную дверь наглухо закрыли.

— Уговор я помню, — улыбнулся Абрикосов, — через пятнадцать минут мы этого американца отопрем и денежки он мне выложит. Но мне они капитал не составят, мы их в “Яре” прогуляем, а что останется — нищим раздадим,

В толпе шушукаются, посмеиваются:

— Хоть говорят, фокусник этот америкашка и знаменитый, но человек совершенно глупый. Был бы умным, не стал такое пари держать. Этот металлический комод не то что изнутри, снаружи не открыть, хоть из пушки в него пали. Не задохнулся бы там! Хоть и американец, а все равно человек — жалко.

В это время в контору влетел весь бледный бухгалтер Михайлов. Он посмотрел, как Гудини в сейф засунули, и отправился к себе, сидел в своей комнатушке и баланс составлял. “Мне, — сказал он, — недосуг этим баловством забавляться!”

Лепечет что-то Михайлов, ничего не разберешь. Абрикосов его успокаивает:

— Иван Аполлонович, ты чего перепуганный?

Тот немного справился с собой и отвечает:

— Вы америкашку в сейф замкнули?

Замкнули!

— И пока не отмыкали?

— Никак нет, сейчас отопрем, а то задохнется! Дышать-то нечем...

— Ничего не задохнется, он возле палисадничка на свежем воздухе прогуливается!

Кто к окну бросился, кто сейф помогает Абрикосову отмыкать. И все по словам Михайлова устроилось: сейф — пустой, а Гудини в садике на свежем воздухе променад делает. Переполох был ужасный. Более того: он из верхнего закрытого на ключ ящика несколько пачек денег вынул, а теперь Абрикосову протянул их.

Жеребцов покачал головой:

— Вот вы, Аполлинарий Николаевич, были свидетелем этого необычного случая. Как его объяснить?

Соколов мило улыбнулся:

— Не могу объяснить! Более того, кто-то из купцов, услыхав от Абрикосова, что тот целый капитал проиграл Гудини, вошел в азарт и тоже заключил с ним пари. На этот раз условились следующим образом: Гудини пробудет в небольшом несгораемом шкафу с двумя герметически закрывающимися крышками полчаса. Доступа воздуха — никакого! И если Гудини не задохнется до обморока, то купец выкладывает американцу десять тысяч, а если обомрет или станет кричать о помощи, то фокусник столько же отдаст купцу. Шкаф поставили посреди комнаты и расселись вокруг него.

— И что же?

— Понятно, что Гудини выиграл. Перед тем как он втиснулся в эту металлическую коробку, его тщательно обыскали — ничего не нашли. Да и то, искать особо нечего: он на сей раз был в одном трико. Прошло полчаса. Публика беспокоится: небось, говорят, нашему американцу капут, задохся до смертельного исхода. Открыли обе дверцы, а тому хоть бы что. Вылезает свежий и в улыбке зубы показывает:

— Там три дырочки в стенке есть, заделайте их — на случай наводнения.

— Чем он их проделал? Ведь сталь такого шкафа только автоген берет!

— А это вновь загадка! Выиграл Гудини пари. Может, и нынешний гость не хуже американца работает? Одесситы — народ не промах, на ходу подметки режут. Он что и впрямь летать собирается? Или будет раскаленное олово пить?

— На этот раз, к сожалению, нет. — Жеребцов вынул из кармана газету и на ходу заглянул в нее. — Вот как сам маэстро ответил: "Да, я при помощи магических сил могу взмыть выше храма во имя Христа Спасителя и трижды облететь вокруг старушки-Москвы. Или могу опуститься без приспособлений на дно морское, то бишь на дно Яузы или Москвы-реки и пробыть там без дыхания более трех часов. И для меня сделать это столь же легко, как для вас съесть пару куриных яиц. А то, что просто, для уважающего себя артиста — скучно. Ныне все свои энергетические ресурсы я сосредоточил на изучении высших тайн в медиумической, то есть анимизической и спиритической, области. Мне уже удалось доказать объективность силы, проявляющейся не только таинственными стуками (это доступно многим), но и гораздо более осязательными результатами”.

Соколов ехидно улыбнулся.

— Все ясно! Будет вызывать духов — обыкновенная морочка голов наших светских... — он замялся, подыскивая подходящее слово: — Эти медиумы — обычные шарлатаны, хотя среди них попадаются очень ловкие. Толстой в “Плодах просвещения” очень ярко вывел эту публику.

В этот момент сыщики подходили к гостеприимному трактиру Егорова.

— Так почему, Аполлинарий Николаевич, вы не верите в чудеса Блиндера?

— Потому что я их не видел. И дай-то Бог, чтобы не пришлось мне на этого одессита надевать наручники, которые он вряд ли сумеет снять.

Гений с Молдаванки

В тот день газеты и впрямь вышли с громадными заголовками: “Проездом из Нью-Йорка в Харбин: три сеанса великого медиума!”, “Рожденный на Дальницкой улице Одессы, Блиндер прославился на весь мир!” и прочее.

Вдова купца-миллионера, почетная гражданка Горисовская жаждала быть причастной к знаменательному событию. При горячем содействии чиновника городской Думы и хорошей мзды (а в какой Думе не думают об этом?) она была допущена к мировому светилу в пятикомнатный люкс “Метрополя”. Халат едва охватывал безразмерную волосатую грудь маэстро. Манеры его были величественны, а голос властным:

— Я имею сведения, что вы радушно зовете меня ставить сеанс в ваших апартаментах? Так будьте известны, что я согласен, только поехали посмотреть!

Почетная гражданка предоставила для такого важного дела свою пятикомнатную квартиру. Маэстро облюбовал просторную гостиную с фикусами и картинами на стенах — Кипренского, Федора Толстого, Венецианова.

Маэстро ткнул пальцем:

— Это вызывает во мне большой восторг! У нас на Молдаванке был Шмуль Коганович. Тот тоже здорово рисовал. Но спалился на мокрухе. Это дверь куда? В соседнюю комнату? Эй, Изольда! Срочно купить материала и всю стену с дверью задрапировать. Чтоб без сомнений. И эта дверь скрипит? Смазать!

— Слушаюсь! — Изольда была ассистенткой, очень миниатюрной, но по-змеиному ловкой. Если у Изольды что и выступало, так это только нос.

Звездопад у Земляного вала

Солнце, весь день радостно блестевшее на золотых церковных куполах, свалилось за Сухареву башню. Сливки общества, сумевшие обзавестись билетами по сто рублей, стекались к дому три по Садовой-Черногрязской. То и дело подкатывали лихачи на лакированных колясках, и все в коже и в очках шоферы подвозили своих хозяев на шикарных авто.

На втором этаже в квартире справа царило нетерпеливое ожидание. Поэт Валерий Брюсов, нервно вздергивая голову, говорил, обращаясь к знаменитому басу, солисту Императорских театров:

— Если верить газетам, то маэстро Блиндер является феноменом, появление которого перевернет материалистическое учение.

— Да и черт с ним, с учением, — гудел бас. — Но билеты... таких цен даже на мои концерты не бывает.

Владелица дома Марфа Абрамовна Горисовская, облачившая себя в невиданной красоты шинероялевое платье с размытыми цветочными узорами, ухватив за руку Изольду, громко протестовала:

— Дорого? Зато мило. Народ жидкий пошел, а прежде колесом ходили на разные фасоны и копейки не считали. Я вот и от денег отказалась, бесплатно фатеру предоставила. Пущай! Зато нынче на всю Белокаменную прогремлю.

Красавец и сердцеед Константин Бальмонт, гордо неся на голове обширную шевелюру, явился со знаменитой синематографической звездой. Звезда поцеловалась с басом — старые друзья! Всем остальным добродушно кивнула хорошенькой головкой. Весело спросила:

— Это точно, что медиум летать будет? Ах, как увлекательно! Такое необходимо заснять для синема. — На заманчиво приоткрытой груди сказочно искрилось стотысячное колье.