Заветные желания (СИ) - Ольховский Даниил

Иво сразу же вспомнил Фарбула, который сказал бы точь-в-точь также, без каких-либо изменений.

— А что генерал? — продолжал Ордо. — Он что-нибудь говорил дельное? Что-то, может быть, замечал, или еще что-то? Ну хоть что-то!

Черный изгнанник то ли посмеялся, то ли расстроился — ни Ордо, ни даже он сам этого не поняли. Но лицо его было не самым прекрасным.

— Вообще ничего.

— Ненавижу это все, — в этот раз Ордо явно расстроился, и это было настолько искренне, насколько это возможно.

Впрочем, в свою фразу он вкладывал столько же искренности.

И злился бы дальше. Дальше бы сидел и недоумевал от происходящего, дальше бы впивался клыками ненависти в самого себя, дальше бы изгрызал себя за то, что он — в действительности величайший, легендарный основатель ордена изгнанников не может выкурить какого-то низшего демона. Даже учитывая, что он давно не практиковался в охоте — все равно терзал бы.

Если бы не едкий пагубный запах, резко вдаривший по ноздрям. Он был отвратителен — на мгновенье Ордо показалось, что он вот-вот выблюет все, что съел на ужин, и все, что выпил. Он сразу же осмотрелся, и первым делом увидел Черного изгнанника, явно заприметившего это зловонье тоже. Иво взвинтился, выгнул спину, словно кошка встала на дыбы, выскочил на улицу.

Ордо последовал за ним. Дым исходил откуда-то справа, с восточной стороны города.

Лишним словам изгнанники не отдавались — они перешли на бег, следуя уже по главной улице. Лишние мысли о догадках, домыслах и их личных ошибках испарились — оставалось лишь предчувствие. Пагубное, мерзкое, ужасающее. Самое настоящее шестое чувство, коим обладает каждый живой представитель. Предчувствие, что, если ты срочно не ринешься туда, произойдет беда; предчувствие, что на тебя смотрят, желают убить. Предчувствие, что где-то происходит что-то неладное. Предчувствие, что именно там, где сейчас горит и горит явно неспроста, таятся все ответы на их многочисленные вопросы.

Интуиция?

Возможно. Кто-то зовет это шестое чувство именно так. Но называть те или иные вещи можно всегда по-разному — суть их не меняется.

Дым усиливался, а вот видимость и чистый воздух наоборот — с каждым метром их становилось все меньше и меньше. Перед ними показался деревянный барак — здание уже вовсю пылало ярким пламенем, и процесс этот было не под силу остановить. Вокруг была суматоха, крики, оры, плачь, истязающий самую глубину души. В дыму было плохо видно, что именно происходит, однако образы и силуэты людей постоянно метались из стороны в сторону.

Первым в эту гущу ворвался Иво — ему было легче ориентироваться в слепой зоне благодаря его личному шестому чувству — умению чувствовать и ощущать чужие ауры. Их было много, и все, то ли к сожалению, то ли к счастью, человеческие. Но даже человеческие ауры рознились.

Множество из них были светлые. Самые обычные, непримечательные, чистые и добрые, с оттенком светящейся белой ясности. А какие-то были чернее, смуглее — тоже человеческие, да только грязные и отвратные по сравнению с белыми ясными. Такие ауры представляли людей низкосортных, не имеющих нормы морали, чести. Типичные разбойники, бандиты, насильники, узурпаторы. Человеческие демоны во плоти, имеющие едва отличимый от белого смугло-красный оттенок аур.

И все эти ауры сплелись в один большой кокон. Все они схлестнулись, воссоединились, перемешались. Какие-то угасали — потеря смуглого едва видимого свечения ознаменовало смерть человека.

Иво ринулся вперед. Обнажил клинок, увидел приближающиеся две белые ауры и одну смугло-красную. Принял стойку, меч выставил горизонтально, обхватив рукоять двумя ладонями.

Изгнанник уже увидел двух девушек. Одна была на вид лет так шестнадцати, вторая — совсем малышка, годиков восемь от силы. Они также заметили изгнанника. В глазах просачивался испуг, недоверие, шестнадцатилетняя резко застопорилась, обхватила девочку двумя руками, пригнулась, прикрывая маленькую своим хрупким телом.

Сзади уже подбегал мужчина. В дыму было тяжело разглядеть все его отвратство, но даже так Иво увидел, что мочка его правого уха явно отгрызена, не отрезана — шрам слишком неровный, если бы был нанесен лезвием. Тело худощавое, костлявое, руки забиты какими-то некачественными наколками. Половины зубов так не было вовсе. Он бежал без задних мыслей. Словно бездумное зверье, обезумившее, жаждущее крови. В руке держал сабельку. Встретив девушек, резко замахнулся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но изгнанник был на порядок быстрее. Даже не применяя изгнаннической способности телепортации, он двумя широкими шагами, с должной скоростью, приблизился к мужчине на расстоянии полметра — тот этого даже не заметил. Его сабля уже летела, стремилась разрубить шестнадцатилетку пополам, однако Иво без особых усилий отбросил оружие ввысь, после чего вонзил лезвие меча из черного титана тому под ребра. Бандит скукожился, харкнул кровью прямо на пригнувшуюся девушку, затем заорал. Иво не жалел его, он прокрутил мечом, после чего, применяя всю имеющуюся у него грубую силу, распотрошил беднягу, разрубив его тело от одних ребер до других. Тело стремительное полетело прямиков на девиц, но изгнанник сразу же отбросил его в обратную сторону, и то рухнуло на землю, обагрив все вокруг густой кровью.

В этот момент подоспел и Ордо. Иво лишь краем глаза взглянул на него, и меч Чудовища из Анаретты уже тоже был весь заляпан густой красной массой, а сам старик с ужасом смотрел на изорванное тело бандита, убитого нечеловеческим образом.

Шестнадцатилетняя не поднимала головы — тихо рыдала и, наверное, уже давно поверила, что умерла. Иво приобнял ее, погладил по голове, прошептал на ухо: «все хорошо». Та подняла голову, изгнанник прижал ее к себе.

Он хотел расспросить ее, но понимал, что момент не самый подходящий.

— Торопись к генералу. Бегом!

Иво всем вниманием уставился на Ордовика, что тяжело дышал, протирал глаза, и явно испытывал трудности в нахождении в густом дыму из-за возраста.

— Лучше ты, — Ордо присел на колено, чтобы его товарищ мог лучше услышать сказанное. — Здесь я сам справлюсь.

— Я лучше ориентируюсь в слепом пространстве, Ордо. Я останусь здесь, а ты торопись к Гордолину. Прошу тебя, быстрее…

— Иво! — Ордо вскрикнул. — Ты удивителен и справишься с чем угодно. Однако в скорости тебя никому не превзойти. Торопись, ты будешь там за считанные мгновения, а я…

Ордо закашлял, слегка пошатнулся.

— А я сделаю то, что должен. То, что делал всегда и то, о чем я лишь недавно вспомнил.

В дыму было тяжело разглядеть чей-либо взгляд. Конечно, находясь с человеком достаточно близко, можно было развидеть его физические особенности, но не то, как этот человек смотрит на тебя и что он этим хочет сказать. Иво бы не понял, что пытается передать ему его наставник и друг по ремеслу, если бы не знал его хорошо.

Он был уверен, что Ордо искренне желает защитить. Он может много что сказать, но самого главного не скажет даже ему, зато выдаст это своим взглядом, каждой своей морщиной и каждым кусочком своей кожи, выстроившимся в нужное лицо.

Он желал быть нужным и полезным. Не Черному изгнаннику, а обычному человеку, дабы напомнить самому себе, что он — не отродье и не монстр, а защитник всех своих слабейших братьев и сестер.

Иво не ответил, но отступил и, скрывшись в дыму, обратил глаза черным пламенем.

* * * * *

Словно рысь, бежал быстрее, чем когда-либо, совмещая это с телепортацией.

Он был уже близок. Вдалеке видел ту самую ратушу, свет в которой, на удивление, не мерцал ни в одной из комнат. А удивительно это было, покуда, из-за напасти в городе, было шумно, и шумно так, что бауманский генерал — самое ответственное лицо этой страны, самый подготовленный и тот, что всегда наготове, должен был явно услышать, что что-то явно не так. А если бы и не услышал, явно был бы оповещен случайными прохожими.

Приближаясь к центральной площади около ратуши, Иво прекратил телепортироваться и продолжил движение простым человеческим, пускай и не таким быстрым и стремительным, шагом. Народу вокруг не было. Голову вскружили абсолютно разные мысли и эмоции: от испуга и удивления до моментальной паники и некой возмущенности, а причиной всему этому спектру была непонятная мертвая тишина там, где еще недавно было шумно.