Невезучие - Татьяна Устименко

А нынче перед Зорганом волновалось целое море лиц – бескровных до синевы от нетерпеливого предвкушения обещанного им зрелища. На него с обожанием взирали сотни пар расширившихся от волнения зрачков. В этих карих, серых, зеленых глазах читалось все самое плохое, что только способно угнездиться и расцвести в порочной человеческой душе – вожделение, злорадство, алчность, честолюбие. В них уже не оставалось места состраданию, прощению и жалости. Как быстро забыла изменчивая и непостоянная толпа своего бывшего кумира, переметнувшись к куда более понятному им Зоргану, подверженному влиянию тех же самых страстей. Он был намного ближе и роднее, чем возвышенный мечтатель Вольдемар, нереально добрый, а потому – нереально далекий от примитивно мыслящих простолюдинов. Экзотическая орхидея никогда не приживется на смешанном с соломой навозе непритязательной деревенской грядки. Похожее тянется к похожему.

Тот, кто управляет толпой, управляет миром! Этот великий постулат человеческой психологии безудержно рвущийся к власти виконт Эйсенский усвоил с младых ногтей. Чернь не оценит величественных замков из мрамора, не поймет красоту изысканных статуй и картин, ибо ее восприятие прекрасного пребывает в крайне зачаточном состоянии. Толпа понимает лишь голод, животный инстинкт размножения и заложенную природой тягу к кровавым мистериям. А если и найдется неординарная личность, способная на краткий миг заворожить толпу силой доброго слова или харизмой своего духовного обаяния, то она должна понимать – возвышенный экстаз является явлением мимолетным и хрупким, способным вызвать страшную резонансную отдачу. Ибо зло намного жизнеспособнее добра. И, покуда умные злодеи руководствуются этим немудреным правилом, мир продолжает прозябать в липких тенетах Тьмы. Жаль недальновидных и безответственных людей, слепо идущих на поводу у злодеев. Но вполне вероятно, что жизнь намного справедливее, чем это кажется на первый взгляд, и растрачивать жалость на подобных глупцов просто не стоит, потому как каждый народ имеет именно того правителя, которого он заслуживает!

Узкий извилистый коридор, поднимающийся из недр тайного подвала во двор здания суда, показался Вольдемару бесконечным. Он подслеповато щурил отвыкшие от света глаза, приволакивал негнущиеся ноги и едва поспевал за ретивыми тюремщиками, так и норовившими побыстрее выслужиться перед новым господином. Чем выше взбираешься, тем больнее падать! Теперь-то Вольдемар в полной мере испытал на себе справедливость этих жестоких слов, ранее не совсем доступных его пониманию. Окажись на его месте обычный узник, по статусу равный стражникам, то, возможно, его тяжелая доля вызвала бы в их сердцах сострадательный отклик. Но до недавнего времени оклеветанный маркграф принадлежал к сильным мира сего, занимая недостижимо высокое место, а посему не удостоился ничего иного, кроме злорадного хихиканья, унижения, попреков и трусливых ударов исподтишка. М-да, теперь Вольдемар понимал людей намного лучше. Самый значимый жизненный опыт дается нам, увы, невероятно дорогой ценой.

Молодого эмпира вывели на площадь, заставили взойти на эшафот и опутали надежными веревками, крепко привязав к подножию виселицы. С безмерным удивлением Вольдемар взирал на улюлюкающую толпу, осыпающую его бранными словами вперемешку с огрызками яблок и мелкими камнями. «Люди, – так и хотелось крикнуть разочарованному юноше, – люди, это же я! Неужели вы меня не узнаете? А ведь я все тот же, я ничуть не изменился. Так почему же столь сильно изменились вы? По какой причине вы забыли, что еще совсем недавно я заходил в ваши дома, наделял деньгами и хлебом, раздавал одежду и детские игрушки? Я выслушивал ваши жалобы и пытался их удовлетворить, не минуя никого. Я не брезговал прикасаться к больным и увечным, я лечил хворых и забирал ваши плохие мысли. Я нес вам добро. Отчего же вы сейчас отвечаете мне злом?»

Еще до начала казни Вольдемара постигла самая страшная кара – он перестал верить в людей, навсегда утратив ту полудетскую частицу души, которую обычно называют наивной доверчивостью. Сердце его огрубело, душа – почти умерла. По печальному выражению мягких юношеских глаз, затуманившихся одинокой слезой отчаяния, Зорган мгновенно догадался о чувствах, обуревающих его невинную жертву, и громко расхохотался. Возможно, именно в этот самый момент ему удалось окончательно одолеть своего непокорного родственника…

А вместе с ним в приступе довольного смеха зашелся и чернокнижник Гедрон лла-Аррастиг. Судьба к нему благоволила, он достиг желаемого результата. Один из шести Воинов Судьбы явно выбывал из дальнейшей игры, сломленный если не физически, то хотя бы морально…

– Жители Эйсенвальда! – Главный прокурор государства важно поднялся со своего кресла и вскинул пухлую ладонь, требуя тишины. – Перед вами единственный сын покойного маркграфа Эдмунда дер-Сольен, нашего обожаемого повелителя. Следствием установлено, что это именно он уничтожил своего отца, дабы завладеть его властью и титулом. Вина Вольдемара доказана, улики неоспоримы. Какого наказания требуете вы для мерзкого отцеубийцы?

– Смерти! – единодушным ревом прокатилось по площади.

– Смерти! – обвиняюще вскричала заплаканная вдова Элейн, чье мертвенно-бледное лицо и горестно растрепанные черные волосы вызывали всеобщее сострадание и умиление.

– Смерти! – подержали ее дворяне, частично подкупленные, а частично подчиненные Зорганом.

– Смерти! – не очень уверенно потребовал верховный служитель богини Аолы.

– Смерти! – одурманенно, будто против своей воли простонал архимаг.

– Смерти! – едва слышно шепнул Зорган, чуть не теряющий сознание от чудовищного расхода ментальной силы, направленной на управление сознанием собравшихся.

– За что?! – потрясенно выкрикнул Вольдемар. – Я не убивал моего любимого отца!

Но его протест потонул в гуле злобного воя.

– Признаете ли вы виконта Зоргана новым маркграфом Эйсенским, нашим законным сюзереном и правителем? – задал второй вопрос прокурор.

– Признаем! – дружно выдохнула толпа.

– Признаем и поддерживаем! – донеслось со стороны ложи, в которой расположились аристократы. – Виконт доводится родным племянником усопшему маркграфу и является первым претендентом на трон. Да и династия дер-Сольен не должна прерываться! – вполне обоснованно изложил хорошо поставленный мужской голос.

По губам графини Элейн зазмеилась торжествующая улыбка.

– Люди, – покачивающийся от слабости Зорган возник на балконе, – я выступаю на стороне справедливости и хочу представить вам высший аргумент, заключающийся в выражении воли богов. Смотрите! – Он властно простер руку.

Народ ахнул…

Из переулка выехала черная телега, запряженная ломовыми лошадьми, а на ней – в глубине железной клетки – виднелось хрупкое девичье тело.

– Я привез для вас знаменитую ведьму из Ренби! – пафосно провозгласил виконт. – Бесноватую пророчицу, чьими устами говорят сами боги!

– Ведьма! – круговой волной расходилось по площади. – Это и есть ведьма!

Телега подкатилась вплотную к эшафоту. Широкоплечий силач, облаченный в красный колпак палача, потянул за цепь, подтаскивая поближе к решетке ту, которая неподвижно лежала в центре клетки, свернувшись в плотный клубок. О том, что ведьма еще жива, свидетельствовала лишь мелкая дрожь, временами сотрясавшая ее худое, кожа да кости, тело. Но внезапно девушка встала на ноги и распахнула серые глаза, кажущиеся неправдоподобного огромными на фоне впалых щек.

– Говори! – с нажимом приказал Зорган, многозначительно указывая на приготовленные для костра дрова. – Поведай нам волю богов!

Несколько минут девушка молчала, медитативно покачиваясь и полоумно улыбаясь. А затем ее рот приоткрылся, и из него полился неудержимый поток торопливых слов:

Питая зависть, мрак и злобу,Он проторил себе дорогу,Убил приемного отца,Примерив маску подлеца.

К себе, в преступную кровать,Он уложил родную мать,Над братом закатил процесс,Скрывая мерзостный инцест.

Ведь ручку тонкого кинжалаЕго рука в ночи держала,Корону слишком он любилИ повелителя – убил.

Он нам в маркграфы не годится,Его отправим на Ледницу,Рассудит пусть богиня-мать,Кому владыкой должно стать…

Зорган буквально остолбенел от подобной дерзости. Как, девчонка не убоялась смерти и пошла против его воли?!

– Она врет! – истошно завопил он. – На костер ее!

– На костер сумасшедшую лгунью! – заревела покорная его воле толпа.

Палач вытащил из клетки лишившуюся чувств ведьму и привязал к обложенному дровами столбу.

– На виселицу Вольдемара! – продолжал безумствовать Зорган.

Несчастного юношу водрузили на хлипкую скамеечку, а на шею ему накинули жесткую пеньковую петлю.