Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Вот ведь бесстыдник проклятый! — выслушав горничную, обратилась к Юйлоу Цзиньлянь. — Сперва громом гремел, а потом мелким дождичком покрапал. Бил, буйствовал, а потом хоть бы хны! И можешь себе представить — за вином послал?! Теперь она будет ему чарку наливать? — Цзиньлянь обернулась к горничной: — А ты, негодница, что? Разве у нее своих горничных нет? С чего это ты ей за вином бегаешь, а? Еще не хватало, чтоб узнала Сюээ, рабское отродье. Вот шум подымет! Терпеть ее не могу.

— А я что могу сделать! — оправдывалась Чуньмэй. — Меня хозяин послал.

И горничная пошла, весело смеясь.

— Что это такое?! — возмущалась Цзиньлянь. — Заставишь негодницу работать, так она будто мертвая — еле-еле шевелится. А грязное дело во всех щелях будет разыскивать, с головой влезет. А забегает — откуда только прыть возьмется. Ведь там свои две горничных, за каким же чертом моей за них бегать? Зеленщик со своей корзиной ходит. А эта бездельница? Знай, в чужие дела нос сует.

— Ну а как же! — поддакивала Юйлоу. — Я своей Ланьсян наказываю — то и другое сделай, так она и ухом не ведет. А стоит хозяину с какой-нибудь причудой обратиться, бежит, как угорелая.

Пока они судачили, из задних покоев внезапно появилась Юйсяо.

— Вы еще здесь, сударыня? — обратилась она к Юйлоу. — Я за вами.

— Ой! — вскликнула Юйлоу. — Как ты меня напугала, сукина ты дочь! А хозяйка знает, что ты сюда пошла?

— Свою госпожу я на покой отправила, а сама решила вас проведать. Только что Чуньмэй за вином приходила. Ну, как там хозяин у новой госпожи?

— А ты к ней в спальню ступай, — вмешалась Цзиньлянь, — тогда сама увидишь, как уродина в уборной головой о стенку бьется. Голова у нее, видишь ли, вытянутая, вот она и выравнивает.

Юйсяо опять спросила Юйлоу, и та поведала ей все подробности.

— В самом деле, велел раздеться, на колени встать и пять раз плетью ударил, да? — недоумевала Юйсяо.

— Противилась она, вот хозяин ее и побил, — объяснила Юйлоу.

— Уж лучше бы побили одетую, — заметила Юйсяо. — Как она, бедняжка, такая нежная, холеная, побои-то перенесла?

— Ишь ты, сучья дочь! — засмеялась Юйлоу. — Тебе бы только в плакальщицах ходить.

Показались Чуньмэй и Сяоюй. Чуньмэй принесла вина, а Сяоюй коробку с закусками.

— Поглядите на этих негодниц! — воскликнула Цзиньлянь. — Ишь, выслуживаются. Как мыши снуют. Право слово, мыши! Быстрей несите все ко мне сейчас же! — приказала она. — Пусть за ней свои горничные ухаживают. Вам нечего там делать!

Чуньмэй захихикала, и они с Сяоюй отправились в спальню Пинъэр. Там они расставили все блюда на столе и, передав обязанности Инчунь и Сючунь, вышли к Юйлоу и Цзиньлянь.

— Я к себе пойду, — сказала Юйсяо, и они вместе с Сяоюй удалились в задние покои.

Цзиньлянь велела Чуньмэй запереть калитку, а сама побрела в одинокую спальню, но не о том пойдет речь.

Да,

Не мне в окно глядится полная луна,Не я в ночи пьянящей радости полна.

* * *

Не будем говорить, как провела в одиночестве ночь Цзиньлянь. Расскажем о Симэнь Цине и Ли Пинъэр. В разговорах за чаркой вина, в любви и ласках просидели они до полуночи, а потом легли под расшитое неразлучными уточками и зимородками одеяло. В мерцании светильника казалось, феникс с подругою пел стройную песнь, а из курильниц струился аромат, в танце среди цветов порхали бабочки.

Да,

Освещают этот вечер пусть серебряные свечи —Если только то не сон о дивной встрече.

О том же поется и в романсе:

Брови чуть подведены, воткнут гребень золотой —Сколько ж надо заниматься этой чудной красотой!Но когда желанный голос позовет меня: «приди!», —Затрепещет и забьется сердце нежное в груди.Мой любимый и родной,Мой защитник дорогой,Более всего я жажду бренных радостей мирских,Отзвучали в моем сердце песни грусти и тоски —Лишь любовью я полна одной.

Они проспали до обеда. Пинъэр только что встала и занялась перед зеркалом прической, когда Инчунь принесла завтрак: четыре блюдечка — тыкву с баклажанами под сладким маринадом и из свежей зелени тонкие яства. Были поданы: блюдо жареных птенцов голубей, блюдо пирожков с желтым пореем и поджаренной кислой капустой, тарелка копченого мяса, тарелка пузанка в винном соусе, также два крапленых серебром блюда мягкого и душистого белого-пребелого риса и две пары палочек слоновой кости.

Пинъэр прополоскала рот, и они с Симэнем выпили по полчарки вина.

— Ступай, чжэцзянского[330] подогрей, — наказала горничной Инчунь хозяйка. — Вчера в серебряном кувшине осталось.

Пинъэр наливала чарки, и лишь осушив кувшин, они стали умываться и причесываться. Пинъэр открыла сундук и показала Симэню свои украшения и наряды. Она вынула сотню добытых в Индийском океане жемчужин, которые принадлежали раньше письмоводителю Тайного совета Ляну, потом черные, с синеватым, как у воронова крыла, отливом, драгоценные камни в золотой оправе — регалии с чиновничьей шапки.

— Это после нашего покойного смотрителя осталось, — объяснила Ли Пинъэр и положила каменья на весы. Камни потянули четыре цяня восемь фэней. — Отнеси ювелиру. Пусть подвески сделает.

Потом она достала головную сетку из золотых нитей весом в девять лянов и спросила Симэня:

— А у госпожи Старшей и остальных есть такие?

— У них серебряные. С твоей ни в какое сравнение не идут.

— Неудобно мне будет такую носить. И ее возьми. Вели изготовить из нее шпильку с девятью фениксами, у каждого жемчужина в клюве. А что останется, пусть пойдет на заколку — такую же, как у Старшей госпожи — нефритовая Гуаньинь в пруду среди лотосов.[331]

Симэнь Цин взял ее драгоценности и, одевшись, собрался уходить.

— Дом у меня без хозяина, заглянул бы как-нибудь, — попросила Пинъэр. — Да и послать бы туда кого-то вместо Тяньфу. Хочу его сюда взять. А то сидит там одна старуха, носом клюет, только заботы прибавляет.

— Хорошо, — пообещал Симэнь и, пряча в рукав взятые у Пинъэр драгоценности, направился к двери.

— Куда это ты собрался? — окликнула его стоявшая у калитки неумытая и непричесанная Цзиньлянь. — Только встал? Добрался, значит, дятел до дупла.

— Я по делу иду, — ответил Симэнь.

— Да погоди же, негодник! Куда спешишь? Мне с тобой поговорить нужно.

Уступая ее настойчивости, Симэнь Цин остановился. Она затащила его к себе в спальню, села в кресло и, размахивая руками, разразилась бранью:

— Не знаю, какими только словами ругать тебя! С чего это ты, товаришко вершковый, так рвешься, а? Или тебя в котле варить собираются? Поди сюда, окорок копченый!

— Хватит, чего привязалась, потаскушка! Дело у меня есть. Приду, расскажу.

Симэнь направился к выходу. Цзиньлянь заметила у него в рукаве что-то тяжелое и спросила:

— Что это у тебя? А ну-ка покажи!

— Да серебро.

Цзиньлянь не поверила и залезла к нему в рукав.

— Это ее сетка? — спросила она, вынимая золотую сетку. — Куда несешь?

— В переделку. Как узнала, что у вас таких нет, попросила отнести ювелиру.

— Сколько весит? — спросила Цзиньлянь. — Что она хочет заказать?

— Девять лянов. Просила шпильку с девятью фениксами и заколку, как у Старшей — с нефритовой Гуаньинь среди лотосов в пруду.

— На одну шпильку и целую сетку? — недоумевала Цзиньлянь. — Да на шпильку трех с половиной лянов вполне достаточно. А заколку у Старшей я взвешивала — всего лян шесть цяней. Ты и мне потом такую же шпильку с фениксом закажи. Золота хватит.

— Но она просит большую, увесистую заколку, — возразил было Симэнь.

— Какая бы увесистая ни была — хоть чертей с колотушками на нее посади, все равно трех лянов предостаточно, а два-три на шпильку останется.

— Как же ты любишь, проказница, за чужой счет проехаться! — засмеялся Симэнь. — Только и ищешь, где бы руки погреть.

— Помни, сынок, что тебе мать наказывает, — говорила шутя Цзиньлянь. — Не исполнишь, ответ держать придется.

Симэнь спрятал сетку и, смеясь, вышел из спальни.

— А ловко вышло! — намекнула Цзиньлянь.

— Что ловко?

— Ловко, говорю, вчера гром гремел, да мелким дождичком покрапал. Бить собирался, вешать приказывал, а сетку вручила и сразу рот заткнула. Не испугалась она тебя — вокруг пальца обвела.

— Вот потаскушка! Только б чепуху болтать! — засмеялся Симэнь и пошел.

* * *

Тем временем Юйлоу и Цзяоэр сидели в спальне Юэнян. Вдруг снаружи послышались крики. Слуги искали Лайвана, но нигде не могли найти. Потом к хозяйке вошел Пинъань.

— Зачем он вам понадобился? — спросила Юэнян.

— Его хозяин срочно вызывает, — ответил Пинъань.