Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Зять, как ты ловко у меня торговать выучился, а! — воскликнул однажды Симэнь за обедом в передней зале, обратившись к сидевшему рядом Цзинцзи. — Узнает твой отец в столице, и на душе у него будет спокойно. На тебя можно положиться. Говорят: у кого есть сын, полагается на сына, а у кого нет, тот уповает на зятя. Зять и дочь не чужие люди. Если не будет у меня наследника, все состояние вам с дочкой оставлю.

— Несчастный я, — начал плакаться Чэнь Цзинцзи, — беда постигла отца. Родители мои далеко, а я вот нашел приют в вашем доме, батюшка. Я вам так благодарен за вашу милость! Никогда, ни при жизни, ни после смерти не расплатиться мне с вами за все, что вы для меня сделали. Но я молод, мне не хватает опыта. Я об одном вас прошу, батюшка, не судите строго. А я ваших надежд не обману.

Лесть зятя еще больше обрадовала Симэнь Цина, и он поручил умному и расторопному Цзинцзи вести все домашние дела — писать письма, визитные карточки и приглашения. Теперь, когда угощали гостей, за столом рядом с ними непременно сидел и Чэнь Цзинцзи. Никому и в голову не приходило, что этот малый мягко стелет, да жестко спать, — постоянно из-за занавесок за «драгоценными яшмами» подглядывал, не упускал случая «из башни похитить лучший аромат».

О том же говорится и в стихах:

Заботой и любовью окружен,И молод, и собою недурен.И на пирах с ним гости пьют,И в спальнях у него приют.У женщин зубоскалит без конца,Коварны шутки блудодея-хитреца.И в доме как родного привечатьНе стоило — такой опасен зять.

Быстро летело время, как челноки сновали дни и месяцы. И настала середина осени — пора любования луною. Уж лопнули бутоны хризантем у восточной ограды, а в небе вереницами потянулись на юг озябшие дикие гуси. Вдруг снегом покрылась вся земля.

Однажды, было это в конце одиннадцатой луны, Симэнь Цин пировал у друга Чан Шицзе. Пирушка кончилась рано. Еще не успели зажечь фонари, а Симэнь Цин, Ин Боцзюэ, Се Сида и Чжу Жинянь уже вскочили на коней, но не успели они отъехать от дома Чан Шицзе, как темные тучи густой пеленой заволокли небо и, кружась и играя, на землю посыпался снег.

— Брат, — сказал Ин Боцзюэ, — если в это время домой заявиться, нас и не примут. Давно мы у Гуйцзе не были, а? В такой снегопад как нельзя лучше навестить ее, пойти, как Мэн Хаожань, по снегу за веткой цветущей сливы.[335]

— Верно ты говоришь, брат Ин, — поддержал Чжу Жинянь. — А то откупаешь ее за двадцать лянов в месяц, а сам не ходишь. Ей, выходит, живи — не тужи и поступай, как знаешь.

Так то один, то другой, слово за слово, уговорили они, наконец, Симэня завернуть на Восточную улицу к Ли Гуйцзе. Когда они подъехали к ее дому, стемнело, и в гостиной зажигали огни. Служанки подметали пол. Навстречу прибывшим вышли хозяйка и Гуйцин. После приветствий гости разместились в креслах.

— Гуйцзе тогда так поздно от вас пришла, — начала хозяйка. — Простите, если вас задержала. Она очень благодарна госпоже Шестой за платок и цветы.

— О, мне не пришлось тогда с ней и поговорить, — ответил Симэнь. — Я пришел поздно и, как разошлись гости, ее отпустил.

Пока хозяйка угощала посетителей чаем, служанки накрывали стол, готовили вино.

— А где ж Гуйцзе? — спросил Симэнь.

— Сколько дней она сидела, все вас ждала, зятюшка, — объяснила старуха, — но вы так и не пришли. А сегодня она отбыла в паланкине на день рождения к тетке.

Послушай, дорогой читатель! В этом мире только буддийские и даосские монахи да певицы даром глазом не моргнут. Бедных они сторонятся, а к богатым льнут. Ложь и хитрость у них в самой крови. На самом деле Гуйцзе ни к какой тетке не ходила. Коль скоро Симэнь Цин не появлялся, она приняла Дин Шуанцяо, второго сына ханчжоуского торговца шелками почтенного Дина. Шуанцяо привез на тысячу лянов шелков и, поселившись на постоялом дворе, решил тайком от отца завести себе зазнобу. Он выложил десять лянов серебра, две перемены нарядов из тяжелого ханчжоуского шелка и пригласил Гуйцзе. Они провели вместе две ночи и пировали, как ни в чем не бывало, когда нежданно-негаданно пожаловал Симэнь Цин. Хозяйка поспешила укрыть Гуйцзе с гостем в небольшой укромной комнатке в задней постройке.

— Раз нет Гуйцзе, — сказал Симэнь, поверив хозяйке на слово, — угости нас вином, мамаша. Посидим пока, ее обождем.

Хозяйка вовсю старалась услужить гостю, и скоро стол стал ломиться от вина и блюд со всевозможными закусками. Ли Гуйцин настроила цитру и спела новую песню. Гости весело играли на пальцах, состязались в стихах и шарадах. Пир был в самом разгаре, когда Симэнь вышел за нуждой. И надо ж было тому случиться! До него донесся смех. Он подкрался под окно и заглянул внутрь. Гнев охватил его, когда он увидел Гуйцзе с дикарем-южанином.[336] в четырехугольной шапке[337]

Симэнь Цин бросился в гостиную, перевернул стол, вдребезги разбил блюда и кубки, а потом окликнул Пинъаня, Дайаня, Хуатуна и Циньтуна, и с их помощью, ни слова не говоря, разбил окна в комнате Гуйцзе, разворотил постель и поломал полог. Ин Боцзюэ, Се Сида и Чжу Жинянь подбежали было утихомирить его, но он продолжал бушевать, решив во что бы то ни стало связать заезжего «купца-арестанта» и потаскуху одной веревкой и запереть в сторожке. А Дин Шуанцяо оказался не из храброго десятка. Едва лишь послышался шум, как он со страху улизнул в дальнюю комнату и залез под кровать.

— Спаси меня, Гуйцзе! — кричал он.

— Ну что ты! — успокаивала его певица. — Здесь мамаша. Как-нибудь все обойдется. Пусть он орет, а ты не выходи.

Между тем хозяйка, увидев, что Симэнь разошелся не на шутку, опираясь на палку, не спеша, спокойно вышла и завела было с ним праздный разговор. Симэнь вскипел еще больше и, указывая на нее пальцем, разразился руганью.

О том же поется и в романсе на мотив «Благоуханьем полон двор»:

Ну, старуха, ну, подла,Всех друзей перезабыла,На певичек их сменила,Меня лестью заманила,Клеветою оплела,Выудила очень ловкоВесь запас мой золотой.Волк прикинулся овцой —Я кляну твои уловки!В лисьем логове живешь,Где одна сплошная ложь!

— Послушайте меня, ваша милость, — отвечала Симэню хозяйка. — Если вы не приходите, я принимаю другого посетителя. Ведь мы гостями живем! Они нас кормят и одевают, от них и топливо, и рис. Так что напрасно вы тут громы и молнии мечете. Нас обвиняете, а сами посудите, что она — жена вам просватанная?

Симэнь Цина еще больше взорвало. Он уж было бросился на старуху с кулаками. Хорошо, его удалось кое-как удержать Ин Боцзюэ, Се Сида и Чжу Жиняню. После такого погрома Симэнь поклялся, что ноги его больше не будет в этом доме.

Шел снег, когда друзья покинули «Прекрасную весну».

Да,

Чем забавам предаваться среди тысячи цветов,Предпочел домой вернуться и с женою лечь готов.Хоть утехи с ней и пресны — нынче то же, что вчера, —Цел зато кошель твой будет, хоть проспи там до утра.

Или:

В заведении веселом женщины отнюдь не ткут —Красотой своей торгуют, тем плутовки и живут.Им добра и снеди всякой хоть возами отгружай,Чрево алчное, однако, им насытить не мечтай.

Или:

Кто заметит их притворство, лицемерие поймет?!Усладит любому душу их речей цветистый мед.Яд их дерзких пересудов в души многие проник,Им в аду за пусторечье вырвут дерзкий их язык.

Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Глава двадцать первая

У Юэнян заваривает чай на снеговой воде. Ин Боцзюэ выступает в роли ходатая за певицу

Ты страдаешь, — в ком сочувствие найдешь,Если истину меняешь ты на ложь?Там певичку дерзкой бранью наградишь,Тут жене в глаза, пристыжен, не глядишь.От изменчивости чувств душа пуста,Так распалась глупо фениксов чета…Если воду всей Реки Небесной слить,То грехов твоих, пожалуй, и не смыть.

Так вот. Когда Симэнь Цин вернулся от Гуйцзе, шла первая ночная стража.[338] Слуга открыл ворота, и хозяин, спешившись, проследовал по нефритовому снежному ковру к малым воротам. Они оказались полуоткрыты, хотя во дворике царила полная тишина.

— Тут что-то не то… — подумал Симэнь и, прокравшись в ворота, притаился за белым экраном.

С крыльца спустилась Сяоюй и приготовила стол для благовоний. Надобно сказать, что с тех пор, как Симэнь отвернулся от У Юэнян и перестал с ней разговаривать, та три дня в месяц воздерживалась от скоромного, а каждый седьмой день возжигала благовония и молилась духам звезд Северного Ковша.[339] В ночных бдениях Юэнян молила Небо вразумить мужа, чтобы смягчилось к ней его сердце, чтобы занялся он семьей и обрел наследника, в чем она видела смысл всей своей жизни. Симэнь же об этом ничего не знал.