Обними меня на рассвете (ЛП) - Брэдли Шелли

— Да.

Как же он мог забыть? Лукан хотел, чтобы она сейчас же выдала свою тайну. Ощущение того, что он стоит на краю чего-то ужасного и смотрит вниз, в неведомую пропасть, разрывало его в клочья.

— Я убила эту семью только своим голосом.

Она закрыла глаза, как будто могла скрыть стыд. Рыдания сотрясали ее плечи.

— Своим голосом?

Он протянул руку через расстояние, которое она установила между ними.

— О чем ты говоришь, любовь моя?

— Я…

Она долго смотрела в потолок с таким видом, словно хотела навсегда оставить эти слова при себе.

— Я баньши.

Недоверие не смогло скрыть его реакцию, когда он отдернул руки. Комок ужаса собрался в его животе, и он уставился на нее, когда она уткнулась лицом в колени, в круг своих рук; ее бледные кудри рассыпались повсюду, она продолжала всхлипывать.

Лукан даже не прикоснулся к ней. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но на языке у него не было слов. Миллион вопросов пронеслись в мозгу. С чего бы ему, черт возьми, начать? Ему было трудно дышать, двигаться. Он просто смотрел на нее, как будто это могло как-то изменить то, в чем она призналась.

Ее следующий нервный всхлип разорвал ему сердце. Баньши или нет, но она все еще была той самой Анкой, которую он всегда любил. Она была его парой. Матиас, заставивший ее убить семью, явно мучил ее душу, и теперь он должен был освободить ее от этого.

— Ты не хотела никого убивать.

Она подняла залитое слезами лицо и сердито посмотрела на него.

— Я убила. Я добровольно лишила их жизни. Матиас сказал мне, что убьет тебя, если я этого не сделаю.

Ее новость пронзила его прямо в сердце.

— Ты сделала это, чтобы защитить меня?

— Да. Сначала он угрожал изнасиловать меня, а потом отдать Анарки и позволить им использовать меня до тех пор, пока я не истеку кровью, как сестра Айса. Я сказала ему, что скорее умру, чем совершу убийство. Поэтому он угрожал единственному человеку, для которого, как он знал, я сделаю все. Я не могла позволить ему причинить тебе боль, не тогда, когда я могла предотвратить это.

Она потерла лицо и снова зарыдала.

Она предала свою нежную натуру и убила что-то внутри себя, просто чтобы спасти его? Он чувствовал себя отвратительно, униженным и чертовски смущенным.

Лукан крепко обнял ее.

— О, Анка. Любовь моя…

Она стряхнула его хватку.

— Когда все закончилось, Матиас вернул меня в свое логово. Именно тогда он разорвал нашу связь и… ты знаешь, какие мучения он причинил тогда. Я осталась живой только потому, что Шок убедил его, что, если ты узнаешь, что я живу с твоим врагом, это сведет тебя с ума и еще больше лишит способности сражаться.

Ярость захлестнула Лукана. Он весь день чувствовал себя почти благодарным Шоку за его помощь с Анкой. Он и не подозревал, что этот ублюдок открыто замышлял вырвать ему сердце и пнуть по яйцам сразу.

— Это сработало. В течение тридцати четырех дней я был совершенно недееспособен из-за траура по паре. С тех пор я ни хрена не стою. Если Шок убедил Матиаса отдать тебя на его попечение, то как же ты оказалась с Аквариус?

— Я… убежала. Шок отпустил меня. Конечно, он знал, где меня найти. Он всегда умел читать каждую мою мысль.

И Шок просто отпустил Анку? Почему?

— В конце концов, я поняла, что подвергла Аквариус опасности, поэтому вернулась к Шоку. Я была близка к смерти, и именно этого и хотела. Он не давал мне увядать и вливал в меня энергию в тот день и каждый день в течение многих недель. Я была оживлена физически, но не могла избавиться от чувства вины и боли. Или сильного томления, которое заставляло меня проводить каждую ночь практически без сна. Я не помнила тебя, Лукан, но я знала, что мне не хватает любви всей моей жизни. Однажды Шоку надоело мое унылое чувство вины, и он отшлепал меня. Наконец я заплакала. Я наконец-то… отпустила кусочек всего, что пожирало меня заживо. Эти шлепки стали чем-то вроде ритуала. Я начала понемногу приходить в себя.

— Синяки, которые он оставил на тебе, были не просто от шлепков, — слова Лукана были жестким обвинением.

Она покраснела.

— Так оно и было. Иногда боль… освобождает меня. Я уверена, что это не имеет для тебя никакого смысла, но я не могу чувствовать жало хлыста и одновременно сдерживать всю боль. Я должна отпустить боль изнутри, чтобы справиться с болью на спине. И знание того, что кто-то контролирует это, позволяет мне снять цепь с этого темного места в моей душе и отпустить это.

Анка была права, он не совсем понимал ее. Но он также не сбрасывал со счетов и ее чувства. Она верила, что это сработает, и это было все, что ему сейчас нужно знать о дисциплине Шока.

— Что заставило тебя вспомнить меня?

— Однажды я услышала разговор Шока по телефону. Я не знаю, с кем он разговаривал, но я слышала, как он прорычал твое имя.

Она прерывисто вздохнула, когда на глаза ей навернулись новые слезы.

— Все вернулось ко мне мучительным потоком. Я вспомнила тебя и нашу совместную жизнь. Я сразу же вернулась домой, чтобы повидаться с тобой, поговорить. Я не знаю, почему именно, но мне очень хотелось увидеть тебя. Но я слышала твой вой и дикое рычание. Я знала, что ты оплакиваешь меня, так же как знала, что могу исцелить тебя. Я сделала все, что могла, чтобы спасти тебя от мучений. Мне было невыносимо думать о твоих страданиях, поэтому я применила заклинание и исцелила тебя. Когда ты попросил меня вернуться домой, я отчаянно этого хотела. Но к тому времени мои грехи были уже слишком велики. Я больше не могу тебя заслужить.

Ее объяснение заполнило множество пробелов в его знаниях об ужасных событиях, которые разлучили их. И это разбило его гребаное сердце. Как она могла хоть на секунду вообразить, что он сочтет ее недостойной? Как бы ему ни было неприятно это признавать, но Шок спас ей жизнь. То, что она баньши, находясь под каблуком у Матиаса, должно быть, было ужасным потрясением для Анки, и у нее не было никого, кто мог бы ее утешить. Она так много сделала, чтобы спасти и защитить его — они будут говорить о том, что она должна была позволить ему приютить ее, а не наоборот, — и он был обязан ей всем за ее бескорыстную отдачу, особенно своей любовью.

Лукан снова потянулся к ней и прижал к себе, прижав к телу. Она боролась с ним, но он заключил ее в стальные объятия, пока борьба не сошла на нет. И все же она не смотрела на него, не могла перестать рыдать.

— Любовь моя, твои грехи были навязаны тебе силой. Я бы никогда не стал винить тебя ни за один из них. Ты когда-нибудь думала о том, чтобы уйти от меня, прежде чем Матиас похитил тебя?

— Нет.

— Было ли у тебя когда-нибудь раньше желание убивать?

Она отчаянно замотала головой.

— Нет.

— Неужели ты втайне страстно желала Матиаса и его хлыст?

— Никогда!

По выражению ее лица он понял, что эта мысль привела ее в ужас.

— Ты любишь Шока?

Теперь она колебалась.

— Да.

Предательство, омрачившее его сердце, должно быть, отразилось на его лице. Когда он уже хотел отступить, она схватила его за руку.

— Если я объясню тебе это, то должна буду рассказать все. Я люблю Шока с тех пор, как была девочкой. Он мой лучший друг, мой первый любовник, волшебник, который провел меня через переход. В течение многих лет он был хранителем моих секретов и моим защитником.

Каждое слово разрывало грудь Лукана и вырывало его сердце.

— Но ты же сама выбрала меня парой своего сердца. Ты любишь его больше?

Она покачала головой.

— Это было бы невозможно. Он мой друг. Навсегда. Но ты — мое все.

Крепкая хватка его паники ослабла. Она любила Шока как друга. Волшебник всегда был ей предан. Она была обязана ему своей преданностью и любовью. Лукан все еще не доверял этому ублюдку ни на йоту — если только речь не шла о благополучии Анки. Но потом он понял, что его манеры и кожаная куртка ничего не значат. Шок был готов сделать все, чтобы спасти Анку и сделать ее счастливой. Как и он сам.