Донос - Юрий Запевалов

– Куда, зачем? Как это – освобождают?

– А вот уж чего не знаю, того не знаю – куда освободят, туда и пойдешь. Из тюрьмы, думаю, освобождают тебя, Саныч!

Загремела, открываясь, тяжелая дверь. В проеме – охрана и какой-то полковник. Продвинулся вперед, заслонил весь дверной проем.

Спокойно, без нажима называет мою фамилию.

– Да-да, я здесь, – не по-уставному отвечаю. Никаких последствий, ни окрика, ни замечаний.

– Пошли со мной. Вещей не брать. Зашли в комнату охраны.

– Вас освобождают. Есть постановление прокурора об изменении вам меры пресечения. Вы освобождаетесь под подписку о невыезде. Где вы будете жить?

Объясняю.

– Вот ручка и бумага, напишите свой адрес подробно.

– Может, лучше в виде заявления, чтобы официальнее?

– Ну напишите заявление. Вы, такой-то, после освобождения будете жить по такому-то адресу. Нам нужно оформить подписку и выдать вам деньги на проезд. Для этого нужен точный адрес.

Все это – корректно, уважительно. Я настолько отвык от такого обращения, что растерялся даже.

– Сейчас писать?

– Да успокойтесь вы! Все нормально, вас действительно освобождают, нужно выполнить кое-какие формальности. Напишите заявление на имя начальника Сизо, я его заберу, вы соберите вещи и ждите, вас позовут. – Он так и сказал – не вызовут, а позовут. Забрал мое заявление и ушел, меня вернули в камеру.

– Братцы, меня действительно освобождают. Приказано собрать вещи, а какие тут вещи, я все оставляю вам, все равно ничего из этого я уже никогда носить не смогу. Тут есть пара теплых свитеров, кое-какое белье, куртка – ну да разберетесь сами.

– Саныч, остынь. Без вещей тебя не выпустят, что-то с собой возьми. С освобождением вас, Саныч наш дорогой! Я так и подумал сразу, как только увидел в дверях самого начальника Сизо. Да в это время никуда вроде и не водят, если только на волю. – Андрей возбужден, искренне растроган.

– Так этот полковник, что, действительно начальник Сизо, наш «хозяин»?

– Да, Саныч, да, это действительно «хозяин», поздравляю, лицезрел лично, ты же его, не будь этого освобождения, в глаза бы никогда не увидел! Не всех, кого освобождают, он еще и навещает. Лично.

Володя залез на стол, закричал в открытую форточку, прямо в металлический лист.

– Альберт, отзовись!

Прошло некоторое время.

– Да, что, это ты, Володя?

– Альберт, у нас Саныча освобождают!

Тут же откинулась «кормушка».

– А ну, слазь со стола, в карцер захотел?

– Да ладно, начальница ты наша милая, остынь, не напрягайся, не каждый же день у нас такие праздники, у нас Саныча освобождают, не сердись, начальница, надо же Альберту сообщить.

Снова откинулась кормушка.

– Готов?

– Всегда готов!

– Выходи. Вот так раз! А где вещи?

– А зачем они мне? Все равно выброшу, не смогу носить тюремное. Пусть лучше ребятам достанется.

– Нет, уважаемый ты наш, не положено, все это мы уже проходили и не раз. Только выйдешь за ворота, тут же пожалуешься адвокату – отобрали, мол, в тюрьме и обобрали, все мои вещи охрана себе присвоила. Марш обратно и забери свои шмотки, не думаю, что здесь они кому-то пригодятся.

В камере Андрей уже все подготовил.

– Вот твои умывальные принадлежности, трусы, майка – они все равно грязные, вот еще полотенце. Из стирки, вроде высохло.

– Полотенце оставь, пригодится.

– Ну хорошо, полотенце оставим, вот еще какое-то бельишко, забери, сделай сумку потолще. За остальное спасибо, поделим.

– Этот пуловер, он шерстяной, теплый, лично тебе, Андрей, возьми, в зоне сгодится.

– Хорошо, спасибо. Ну, удачи тебе, Саныч, больше не попадайся.

– Это как придется. От сумы, да от тюрьмы…

– Кстись! Типун на язык. Успокойся и держись увереннее, смелее. «Помотают» тебя, конечно, ну да – назад ни шагу!

– Знаешь, Андрей, какой-то мудрец где-то на Востоке, кажется в Индии, и кажется Ганди, сказал – «если человек в своей жизни хотя бы один раз не побывал в тюрьме, ему не дано познать жизнь». Так что…

– Да ладно, «мудрец», смотри не перемудри в очередной раз!

Тепло распрощались со всеми. С Володей обнялись.

– С кем теперь в шахматы-то играть?

– Ничего, тренируйтесь с Андреем. О себе подумай, дурень, какие шахматы? Прощайте, ребята. Всем вам удачи!

Да уж. Она им не помешает.

* * *

Учеба как-то незаметно, но сразу, отошла на второй план. Захлестнули встречи, знакомства, новые события. Первые три дня устраивались с жильем в общежитии, затем – всеобщее институтское собрание, где нас, первокурсников, торжественно и весело приняли в студенты, выступил директор с теплыми поздравлениями, затем приветственный концерт старшекурсников, и в конце этого фестиваля замдиректора объявил о выезде на сельхозработы.

– Работать будем до середины октября, с собой берите самое необходимое, рабочая одежда должна быть своя, все остальное – инструмент там, тара, мешки – все это получим на месте. Общее веселье, заразительный смех прокатился по Актовому залу. Долго не можем успокоится. – Предупреждаю всех, никаких ходатайств и заявлений, никаких медицинских справок – освобождаться никто не будет, даже не пытайтесь, не теряйте время. В общежитие все заселены временно, окончательное распределение – после села. Еще посмотрим, кто как работать будет…

Эта последняя реплика снова всех развеселила, сняла напряжение неожиданности – мы-то готовились сразу к учебе!

Меня вызвали на кафедру физвоспитания. За столом сидел немолодой уже человек, в спортивном костюме, перебирал какие-то журналы.

– Лыжник?

– Было дело.

– На сборах в Бакуриани летом был?

– Приглашали, но в этом году не до того было, сплошные поступления да вступительные экзамены.

– Тут на вас запрос пришел из «Науки», завтра пробежать три тысячи контрольных надо. Решают, наверное, вызывать ли на сборы.

– Завтра же в колхоз, на пароход завтра.

– Ну, ваша группа уезжает послезавтра. Это во-первых. А если прилично пробежишь, в колхоз вообще не поедешь – это во-вторых.

– На что же я жить здесь буду. Денег у меня нет.

– Это не твоя забота, если попадешь на сборы, прокормят. В институте тренировочный сбор. Будем готовиться к городской эстафете, к осенним кроссам, к зимнему сезону. Согласен?

– А что, можно и не соглашаться?

– Можно, но не советую. Познакомишься с городской спортивной элитой, потренируешься, наверстаешь кое-что упущенное летом, просто побегаешь – это тебе лишнее?

– Не лишнее, конечно, но я летом ничего не делал, в смысле тренировок. Какой же контроль, никакой контроль я не выполню.

– Вот и посмотрим, на что ты способен без тренировок, там и решим. Нам о тебе звонили из ЦС «Науки», посоветовали присмотреться, а не потерять осень – в твоих же интересах. Если думаешь и дальше бегать. Так что завтра, в пятнадцать будь на стадионе, там соберутся наши институтские «сборники», кое-кто из «обещающих» новичков, вот и с тобой познакомимся.

В комнату резко вошел немолодой, лет за пятьдесят, человек. Очки, глаза умные, цепкие, добрая улыбка.

– А, мастер, слышали, слышали, слухом не только земля полнится, ну что, бегать будем? А летом бегал, хоть немного? Нет? Понимаю, не до пробежек было, но теперь все позади, ты студент нашего института, а нам нужны и лыжники, и бегуны, на длинных у нас вообще пока никого, нет стайеров, не поступили, в московские Вузы тянутся, не хотят на Урале бегать, может, там кормят получше? – смеется – у нас пока их нет. Так что, мы тебе рады, не подведи, завтра всё посмотрим. А там и с «Наукой» решим. И программу, если понадобится, составим. Давай знакомиться. Иван Васильевич, зав. кафедрой физкультуры. О тебе мы знаем. Георгий Красноперов. Правильно? А это Константин Федорович, тренер. Ну, что, до встречи на стадионе?

– А как же колхоз?

– Да что он тебе дался, колхоз этот? – возмутился Константин Федорович, – успеешь ты наработаться, натаскаешься еще мешков, учиться пять лет, никуда от тебя колхоз не сбежит. Нам команду формировать надо, институт молодой, ваш всего лишь третий набор, но ребята поступают отличные, есть просто талантливые. Как же упускать их, в колхозе любой сработает, а выиграть соревнования и из сильных гонщиков не всем удается. Согласен?

– Да, это так.

– Вот и отлично. Значит до завтра. Встречаемся на стадионе. Кстати, а что это у тебя за история с училищем? Делать нечего?

– Иван Васильевич хитро прищурился.